Георгий Березко - Необыкновенные москвичи

• Название: Необыкновенные москвичи
• Автор: Георгий Березко
• Издательство: Известия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

---

В автомобиле откинулась передняя дверца — там словно бы подчинились приказу, — и серо-белая фигура выскочила на дорогу. Низко пригибаясь, кидаясь из стороны в сторону — человек знал, как бежать под огнем, — она устремилась к другому краю просеки.

Белозеров вскинулся на колени.

— Стой! — скомандовал он, как отрубил. — Бросай оружие! Стой, Бояров!

Человек, однако, не остановился. Перебежав дорогу, он упал за каким-то пеньком или кочкой.

— Ложись, майор! — крикнул Орлов. — Ах, что ж ты?!..

На краю просеки вновь сверкнуло пламя, ударили три или четыре слитных выстрела. И Белозеров как бы отмахнулся от них головой, пистолет выпал из его разжавшихся пальцев. Он схватился за голову и медленно, круговым движением повалился назад, на спину.

Орлов подался к нему... И еще две пули, нагоняя одна другую, с непередаваемым звуком «дзн, дзн» пронеслись над его ухом.

Тогда он, лежа плашмя, нашарил в мокрой траве пистолет Белозерова, обтер ладонью и повернулся к просеке. Но там никого уже не было: серая фигура — видно, это был сам Бояров — успела укрыться.

— Коля!.. — позвал Федор Григорьевич. — Коля, живой?

Белозеров не отозвался, только протяжно, с постаныванием вздохнул, и Орлов вновь потянулся к нему...

Но вновь: «дзн, дзн, дзн» — точно три струны лопнули подряд над самой его макушкой, даже шевельнулись волосы. Бояров не давал поднять головы. И вжимаясь в землю, Орлов медленно, очень медленно пополз вперед: кусты слева ограничивали обзор; кроме того, полезно было в таких случаях переменить позицию. И в самом деле, еще одно «дзн» взвизгнуло слабее, позади него... А тупой хлопок выстрела донесся как будто из другого места — не с противоположного края просеки, но слева. Может быть, это показалось, а может быть, Бояров тоже переменил позицию?

Федор Григорьевич не двигался больше, ждал... В глубине просеки, там, где сблизились, как в ущелье, две стены деревьев, узкая полоска неба начала светлеть — всходила пока еще невидимая луна. Ветер пробежал вдоль дороги, слабо закачалась на петлях откинутая дверца брошенной машины, застучали дождевые капли, падавшие с затрепетавших листьев. И голосисто и тонко, как на детской дудочке с горошинкой, засвиристела неизвестная птица — звук раздался слева, на той же стороне просеки, на какой лежал Орлов. А затем легкая тень птицы, а возможно, тень человека, скользнула между березовых стволов...

Федор Григорьевич, все так же плашмя, осторожно повернулся всем туловищем, чтобы лучше видеть край просеки слева от себя. Вытянув левую руку, он поставил на нее, как на упор, правую с пистолетом и продолжал ждать.

Теперь он не сожалел о своем участии в этом бою, не раскаивался, что поехал, и не искал ничьих ошибок. И уже не было у него заботы о завтрашнем дне и не было мыслей о прошлом, и вообще не было ничего за пределами этого ночного леса, этой непроглядной стены елей, этих меловых березовых стволов, черных провалов между ними и птичьих испуганных голосов. Орлов воевал — шла борьба за жизнь, и страх смерти отступил поэтому от него — он действовал, он делал то единственное, что следовало делать. И сосредоточенное упорство — с оттенком брезгливости и отвращения, — поразительное, всепоглощающее чувство, приходившее в самых безнадежных обстоятельствах, завладело им, заглушив все другое. Оно воскресло, это жестко-каменное, солдатское чувство, делавшее его сильнее и опаснее, так как не оставляло жалости к себе самому.

Выставив перед собой пистолет, Федор Григорьевич вслушивался и вглядывался, не позволяя себе даже обернуться на затихшего в двух-трех шагах Белозерова. Он не знал, откуда могло произойти новое нападение, и потому ждал его отовсюду... Плеснула вода в лужице на опушке: может быть, это прыгнула лягушка, а может быть, кто-то пробиравшийся там ступил неосторожно в воду. Теперь численное превосходство опять перешло на сторону противника: два на одного, и, значит, можно было ожидать нападения с двух сторон... По лицу Федора Григорьевича потек пот, и он языком слизывал с губ щекочущую соленую влагу. Заныла в плече правая рука с пистолетом, и он несколько расслабил мышцы, но не переменил положения.

И Орлов дождался: из-за куста лещины шагах в двадцати пяти выросла большая серо-белая фигура с поднятой, как для броска гранаты, рукой. Но броска уже не получилось... Первая пуля Орлова ударила Боярова, когда тот откидывался назад, чтобы размах был шире; вторая попала в поникшее, падавшее тело. А через несколько секунд там, где свалился на куст, подминая ветки, Бояров, просияла слепящая молния и грохнул разрыв. Взвился дымный столб, и в нем летели и сыпались листья, обломки веток, белые клочья, еще какие-то рваные куски.

Орлов немного помедлил: дым, истаивая, уплыл в сторону, обнажив остатки переломанного куста. С Бояровым было, видимо, покончено... Федор Григорьевич тяжело задышал, точно запыхался после долгого бега. И в наступившей томительной тишине он услышал тихий, обрывающийся голос Белозерова:

— Вань!.. Ваня!..

«Живой майор! — обрадовался Федор Григорьевич. — Кого-то кличет».

Он, пятясь, подполз к Белозерову, наклонился над ним, и его опахнул сырой, пресный, теплый запах крови. Лоб Белозерова был до бровей залит как будто черными чернилами, волосы слиплись, но глаза были открыты и светились из тени орбит — светились!..

— Припекло, Вань?.. — разобрал Орлов. — Это не самая жара... Еще будет жара...

— Сейчас... Потерпи немного, — сказал Орлов. «В санбат надо, может, успеют...» Он так и подумал: «В санбат».

— Отлежусь... А на тебя надежда... Не подкачай, Ваня! И ни шагу... нет для тебя шагу назад... — очень тихо, с паузами проговорил Белозеров. — А я отлежусь...

Федор Григорьевич соображал, как ему быть. Белозерова надо было перенести в коляску мотоцикла и, не мешкая, везти — он слабел, истекал кровью. Но где-то здесь укрывался еще третий пассажир «Волги»... Стоя за каким-нибудь стволом, он тоже, должно быть, ждал минуты, когда сможет выстрелить наверняка. И, значит, нельзя было себя обнаруживать...

— Потерпи, друг... сейчас я тебя... потерпи, потерпи... — безотчетно повторял Орлов те же слова, что некогда сам услышал от санитарки, вот так же утешавшей его в бою, когда и он был ранен.

— Иди, Ваня! — с усилием проговорил Белозеров. — А я сам... придут ко мне... Давай, Бова Королевич!.. Ни пуха...

«Господи! — изумился Орлов. — Это ж он Ване Клейвайчуку... Это Ваню звали в полку Бовой. Но Ваню закопали на Варшавке. А он его...»

— Иди же... — еле слышно, но внятно сказал Белозеров. — Бог не выдаст, свинья не съест... И чтоб ни одна немецкая душа... А минометы я подкинул... Давай, Бова!..

Кажется, он опять командовал на Варшавке своим полком, отражал немецкие атаки... И сострадание, и боль, и странный ужас, как перед непостижимым, потрясли Орлова, — он до скрипа сжал челюсти, чтобы не крикнуть.

Белозеров замолк, и глаза его полуприкрылись — на последний приказ ушли все его силы... Орлов сел за кустом, стащил с себя затрещавший на швах пиджак, мокрую рубаху и стал рвать рубаху на полосы. Приподняв голову командира, он положил ее к себе на колено и попытался потуже забинтовать. Белозеров вскрикнул — слабо, но с такой пронзительной жалобой, что у Орлова опустились руки. Все же он кое-как обмотал кусками своей пропотевшей рубахи эту беспамятную, отяжелевшую голову.

Опять засвиристела совсем близко дудочка с горошиной — неизвестная птица вновь как будто предупреждала Орлова об опасности. И, подложив под голову командира свой свернутый пиджак, Федор Григорьевич взял пистолет и встал рядом, в тени дерева.

Лес показался ему новым, изменившимся... Как будто зарево огромного костра, пылавшего где-то в самой чаще, проникло в ущелье просеки, и ночь посветлела и сделалась красноватой; окрасились в розовое березы, а на дороге протянулась от брошенного автомобиля длинная черно-красная тень. Луна взошла, но все еще была невидимой... И Федор Григорьевич опять стал ждать — бой еще не был кончен: третий бояровский бандит так же, наверно, как и он, Орлов, подстерегал и высматривал из-за какого-то дерева... Прошло еще минут десять, а может быть, и полчаса; что-то плескалось во мраке, шуршало, и прерывисто вздыхал и постанывал Белозеров... Надо было его увозить. Но как это было сделать под огнем?..

30

Третьего пассажира «Волги», лохмача в свитере с синей полоской и со стрелами, того, что встретил Белозерова на станции и проводил в чайную, Орлов увидел только утром в милиции — его привели под конвоем на допрос. И лишь спустя некоторое время, на следствии, Федору Григорьевичу стало известно, чем он обязан женщине, продававшей на пристанционной площади мороженое. Строго говоря, Белозеров и он — Орлов — едва не сорвали всю операцию по аресту бояровской банды. И подполковник Бояджян, с которым Федору Григорьевичу пришлось познакомиться в процессе следствия, хотя и ходатайствовал потом о премировании Орлова «ценным подарком за мужество, проявленное при задержании опасных преступников», осудил самодеятельность двух ветеранов. Операция близилась уже к завершению (нервный парень, оставленный в свое время Бояджяном на свободе, вскоре же, как и подсказало подполковнику то, что называют чутьем или талантом, навел на след всей компании) — Бояров с его группой был обложен, когда произошло это вмешательство двух доброхотов, непредвиденное содействие которых могло обернуться серьезной помехой. Но продавщица в поселке выполнила свои истинные обязанности на отличном профессиональном уровне. И в лесу на просеке появились вскоре две милицейские машины с оперативниками. Федор Григорьевич, как был, полуголый, весь в грязи и в крови, с налипшими на тело листьями, вышел из своего укрытия под деревом навстречу машинам.