Георгий Березко - Необыкновенные москвичи

• Название: Необыкновенные москвичи
• Автор: Георгий Березко
• Издательство: Известия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

---

— Мы еще встретимся в твоих Царовцах, Никитин... — продолжал он. — Мы еще увидимся в Берлине. А кого недосчитаемся — помянем добрым словом.

— До свиданья, товарищ командующий! Спасибо вам, — серьезно сказал солдат.

«Служу Советскому Союзу!» — едва не ответил красноармейцу командарм.

10

Телефонная связь с армией была быстро налажена. Начальник штаба, вызванный к аппарату, доложил командующему, что атака, ожидавшаяся им, отменена. Дамба на Лопати была повреждена бомбежкой, и река, вздувшаяся от недавних ливней, затопила позиции правого фланга армии. Командарм, расспросив о подробностях, мог лишь подтвердить приказ, отданный в его отсутствие. Минуту он молча, неподвижно лежал, глядя в потолок, кусая тонкие губы. Потом приказал соединить себя с членом Военного совета Уманцем. Пока того разыскивали по телефону, Рябинин тщательно отметил на карте участки фронта, оказавшиеся под водой. Адъютанту он поручил вызвать к себе полковника Богданова и Семененко — командиров дивизий.

Вскоре и бойцам в медсанбате стало известно о несчастии, постигшем армию. Раненые, прибывавшие с передовой, рассказывали, что вода заливает их окопы. Говорили даже, что какие-то подразделения отрезаны от своих тылов, что связь между частями порвана, что где-то потонула артиллерия. И если не всему следовало верить, было очевидно, что неожиданная катастрофа делает невозможным дальнейшее наступление.

— Середь реки осетра не ухватишь, — заметил пожилой седоватый солдат, раненный в руку.

Он недавно проснулся и сидел теперь на своем ложе; соломинки торчали в его всклокоченных волосах.

— На оборону переходить надо. Как же иначе! — серьезно сказал Никитин, и все согласились с ним.

Точно уговорившись, бойцы не вспоминали больше о полных надежды словах командарма. И по неловкости, которую испытывал Уланов, думая о них сейчас, он понял, что это же чувство удерживало его товарищей. Люди задумывались, мрачнели, отмалчивались или произносили что-нибудь вроде: «Да, так-то вот...», «Бывает...»

— Коля! — окликнул кто-то Уланова. Он обернулся и в двух шагах от себя увидел высокую фигуру в мокрой плащ-палатке с откинутым на спину капюшоном.

— Что делаешь тут? Раненый, что ли? — спросил Рябышев, улыбаясь.

— Ты?! — крикнул Николай. И хотя он не только не был близок с Рябышевым, но почти не замечал этого боязливого, туповатого, казалось, солдата, сейчас он очень обрадовался.

— Как наши? Да отвечай же!.. — торопил Николай.

— Достается нашим... Там такое делается! — Рябышев говорил громко, уверенно, как человек, избегнувший, не в пример другим, смертельной опасности. Это поднимало его в собственных глазах над теми, кому не удалось уйти вместе с ним.

— Двоеглазов жив? — спросил Николай.

— Был живой...

— Колечкин?.. Кулагин?..

— Живые... Быкова убило...

Перебирая по фамилиям бойцов своего взвода, судьбу которых он едва не разделил, Николай почувствовал, что он действительно теперь крепко связан с ними.

— Ну, а где вы теперь? Как вообще положение? — спросил он.

— Пропадаем, — уверенно ответил Рябышев.

Свернув козью ножку и прикурив, он обстоятельно рассказал, как роте удалось ворваться в окопы первой неприятельской линии. Всю ночь шел близкий огневой бой — немцы нажимали, стремясь выбить атакующих из своего расположения. Утром наступило относительное затишье, и ему, Рябышеву, поручили доставить в тыл раненых. Но добирался он сюда с большим трудом, так как дорог больше не было.

— ...На пупе сидим — кругом вода, а спереди — фрицы... — закончил он и, поплевав на пальцы, погасил окурок.

— А у меня, понимаешь, опять с ногой несчастье. В госпиталь посылают, — сказал Николай, словно предупреждая упрек в том, что находится здесь, а не вместе со всеми.

— Подвезло тебе, прямо скажу, — заметил Рябышев.

— Ну, какое там повезло! — недовольно сказал Николай.

— Кто там остался — никуда не уйдет, — проговорил солдат с наивным хвастовством счастливца, и Уланов, смутившись, промолчал.

— Горбунова, старшего лейтенанта, не встречал тут? — осведомился Рябышев. — Повидать приказано.

— Повидать? Вот уж не знаю... — Николай нерешительно посмотрел на двери в палату.

— Помер? — спросил Рябышев.

— Нет еще... Погоди, я посмотрю.

Николай направился было к дверям, но они раскрылись перед ним: Маша и другая сестра вывели под руки в коридор бойца с забинтованными глазами. Полная девушка побежала к выходу, а Рыжова осталась, поддерживая раненого. Он стоял, напряженно вытянувшись, откинув назад белый марлевый шар своей головы.

Уланов шагнул к Маше и замялся.

— Ну? — спросила девушка, и Николай с ужасом почувствовал, что его губы растягиваются в неуместную улыбку.

— Вот тут... к старшему лейтенанту пришли, — пробормотал он, краснея.

Рябышев выступил вперед. С интересом поглядывая на необычного раненого, он пояснил, что комиссар батальона приказал справиться о здоровье их командира.

— Тебя кто прислал? — переспросила Маша, помолчав.

— Лукин, старший политрук... Теперь он за Горбунова...

— Лукин! — сказала девушка, и лицо ее смягчилось. — Комбат вспоминал о нем... Обожди тут, пока я освобожусь. Я напишу комиссару.

— Дай ему, сестрица, креслице! Пусть посидит, герой, — громко сказал рябой сержант.

Полулежа, привалившись к стене здоровым плечом, он пристально смотрел на Рябышева.

— Чего ты? — спросил Никитин.

— Он знает чего... — Черные глаза сержанта блестели в полутьме коридора. — Он тебе сам объяснит.

Рябышев, опешив, воззрился на обидчика; тот оглядывал его с каким-то насмешливым бешенством.

— Тише, — сказала Маша.

— А я тихо, сестрица! Пускай сам расскажет, как старший лейтенант его уговаривал: «Вставай, мать твою... вставай!»

— Не ругайтесь... — сказала Рыжова.

— Простите, сестрица, я около комбата был, на моих глазах его срезало... Через симулянта... Влипнул в грязь. «Убитый я...» — говорит, а старший лейтенант его поднимает. Ну, не поднял, конечно. — Сержант усмехнулся, оскалив белые зубы.

— Что цепляешься? — недоуменно проговорил Рябышев. Он плохо помнил, как все происходило в первые часы атаки. Но ему хотелось уже уйти отсюда, и он тоскливо посматривал вокруг.

— Здоровье узнать пришел... Иуда! — Сержант с особенным удовольствием выговорил последнее слово.

Маша не шевельнулась, прижав руки к груди, устремив на Рябышева синие, потемневшие прекрасные глаза. Голикова, только что вернувшаяся, укоризненно смотрела на оробевшего бойца.

— Приказано было мне... повидать командира, — попытался оправдаться он, попятившись под взглядами многих людей и упершись в стену спиной.

В смутных воспоминаниях Рябышева появилось уже нечто, заставившее его встревожиться.

— Братцы... Да что ж это?.. Да какой он? — услышали вдруг все сдавленный, как будто выходивший откуда-то из глубины голос ослепшего красноармейца.

— Бугай он, — сказал сержант.

— Бугай? — промычал раненый.

— Ростом повыше тебя на голову... Плечи тоже ничего— сажень без малого... — Неторопливо, стараясь быть точным, сержант продолжал описание: — Морда круглая, сытая...

Рябышев покорно слушал: он вспотел, но от испуга не вытирал лица.

— Руки что кувалды... Зазря только болтаются, — дополнил сержант.

Слепой красноармеец неуверенно ступил вперед и остановился, боясь оторваться от сестры.

— Братцы! — с трудом произнес он, и это прозвучало, как «ацы». — Что ж это делается?

— Как я по первому разу... — умоляя, пролепетал Рябышев.

— Кровью и слезами земля умывается, — -заговорил Никитин. — Боец глаза отдает, бабы плачут, детишки и те игрушкой не балуются. А ты топчешься тут перед нами — рожа гладкая, силы на двоих, только душа копеечная...

— Как я по первому разу! — громко, с жалобой повторил молодой солдат.

— Обожди, — перебил его Никитин, — не об чем тебе говорить... — Сидя на полу, он снизу вверх смотрел на Рябышева. — За свою жизнь боишься, а чужой тебе не жалко... Постарайтесь, мол, ребята, прогоните разбойника, а как прогоните, и я наперед выйду.

— Не его, знать, дело — попово, да и попа не его — чужого, — сказал пожилой боец, поддерживавший перевязанную руку.

— Братцы, что ж такое?! — волнуясь и оттого еще невнятнее спросил слепой. Он все порывался идти, но страх остаться без поводыря удерживал его на месте.

Рябышев с ужасом смотрел теперь на запрокинутую марлевую голову раненого, но и озираясь по сторонам, он не чувствовал себя лучше. Отовсюду были обращены на него темные, почти черные лица. Они казались странно похожими, потому что ни на одном он не видел снисхождения.

— За спины наши хоронишься, а как прижмут нас где — первый бежишь... Сам говорил сейчас — бойцы насмерть стоять остались... А ну — давай на оборону! — повысил Никитин густой, гулкий голос.