Алексей Толстой - Собрание сочинений (Том 2) (-)

• Название: Собрание сочинений (Том 2) (-)
• Автор: Алексей Толстой
• Жанр: Русская классическая проза

Толстой А.Н.

Собрание сочинений. Том второй

ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ

1982

Во второй том Собрания сочинений А.Н.Толстого входят произведения, написанные в 1912-1916 годы: "Логутка", "Утоли моя печали", "Приключения Растегина" и др., а также романы "Хромой барин" и "Егор Абозов".

---

Разумеется, в тот же день ее перехватили и представили матери. Думала Авдотья Максимовна - откуда у дочери взялась прыть? Позвала Варвару в образную, и произошел разговор:

- Объясни, сделай милость: были в нашем роду полоумные? В кого ты уродилась? - спросила она у дочери.

- Не знаю, в кого уродилась, - ответила дочь, стоя смиренно, даже покорно, но вот руки заложила за спину - совсем как нигилист. Авдотья Максимовна даже привстала от недоумения.

- Как, ты еще смеешь мне отвечать! - воскликнула она. - Я с тобой не для ответов разговариваю. Я спрашиваю, как ты посмела опозорить меня на всю Россию! Что же теперь - в газетах меня пропечатают? Ты этого добиваешься? Да слыханные ли это настали времена! .Что мне с тобой делать? - советуй.

- Сами знаете, сказано в евангелии, - жена да прилепится к мужу, проговорила Варвара Петровна.

- К мужу, сказано, а не к нигилисту.

- Господь разбойника простил, - после молчания сказала дочь.

- Да ведь то был разбойник, а не твой муж. Разговор окончен. Бывает, милая моя, посолишь капусту, она и проквасится. Так и ты. К волосатому не пускаю, а ты поступай, как хочешь. Внучку же мою беру на воспитание. Аминь.

Тем и окончился единственный разговор матери с дочерью. Варвара Петровна, должно быть, многое передумала в бессонные ночи. Она знала, что нужно выбирать между мужем и Наташей. Нигилист продолжал писать письма. Однажды Авдотья Максимовна нашла у себя на пяльцах евангелие и в нем листочек: "Мама, возвращаю вам эту книгу, я в нее не верю и ничего больше в ней не понимаю. Моя обязанность делать то, что делает мой муж. Любите Наташу, не будьте с ней чрезмерно строгой, это вредно отзовется потом. Лучшее воспитание для детей - это Дарвин в изложении Капелянского". Авдотья Максимовна проколола письмо иголкой, но все же вложила обратно в евангелие и заперла в рабочем столе. Домоправителю было сказано, что Варвара Петровна уехала за границу. Ее имя не упоминалось больше в лесновском дому.

Авдотья Максимовна старилась; в городе начинали смотреть на нее, как на древность, которую по привычке и для порядочного тона нужно бояться. Приезжих направляли к ней с визитом, потом заставляли рассказывать, как она наводила на них страх, отчитывала за вольнодумство и отпускала, говоря: "Ну, ступайте, батюшка, можете себя не утруждать, явитесь еще на первый день на святой, да мимо будете проходить - не кричите громко".

Сама же она выезжала теперь только на торжественные приемы в собрание и в губернаторский дворец.

Но вот, в девяносто шестом году появилась она на дворянском балу с хорошенькой девушкой - внучкой Наташей. Корнет, племянник губернатора, тотчас пригласил Наташу на вальс. За корнетом следовали - Балясный, чиновник особых поручений, офицеры, молодые дворяне и юнкера. Авдотья Максимовна милостиво каждого расспрашивала о родителях. Затем, вернувшись домой, прошла с Наташей в образную, села на то место, на то кресло, где двенадцать лет тому назад разговаривала с погибшей дочерью, поставила внучку между колен и спросила - кто же ей из молодых людей полюбился больше всего.

- Ах, бабушка, мне очень понравился Балясный, - ответила Наташа.

Сильно подивилась Авдотья Максимовна ответу и долго еще после ухода внучки качала головой. В ее время на подобный вопрос девицы ревели. Варвара Петровна ответила в свое время: "Воля ваша, маменька". А третье поколение вырастало бог знает какое - не было в нем ни степенности, ни истинной веры, даже не упрямое оно было, не своевольное, без гордости, без сильных страстей. Не за что было Наташу ругать, ни хвалить очень; была она податлива, как воск, мечтательна в меру и ленива. И не то что бабушка баловала ее, а просто в голову не приходило в чем-либо отказать, так мило умела выпросить внучка все, что хотела. Только в одном осталась Авдотья Максимовна строга - на вопрос Наташи о матери отвечала: "Тебе рано знать об этом несчастье, твоя мать дурная женщина". Когда же Наташа спросила однажды про отца, бабушка подняла сухие кулачки и надрывающимся голосом воскликнула: "Каторжник, разбойник, антихристово отродье! Плюнь, плюнь сейчас же! Как ты имя такое сказала, выплюни, иначе знать тебя не хочу".

Но от этого только любопытнее становилось Наташе, и в день свадьбы своей с Балясным она вошла в образную, поцеловала руку у бабушки и сказала: "Покажите мамин портрет или чего осталось". Дико .взглянула Авдотья Максимовна на внучку и достала евангелие с дочерним письмом. Наташа сказала "мерси" и вылетела из образной.

Венчали молодых в соборе. День был весенний, множество колясок, ландо и карет подъезжало к собору...

"Народу сколько нонче развелось", - думала Авдотья Максимовна, сидя у окна в парадной зале.

Грустно ей было. Припомнилось старое, иная свадьба," и в отдалении прошлого - своя. Думала, что этим днем окончится ее век. Два поколения взрастила она, шестьдесят лет отжила трудной жизни. Чаяла, что смилуется бог и приберет наконец. К тому же и времена подходили странные и народ стал чужой.

Венчанье окончилось. Авдотья Максимовна опять выглянула в окно и увидела странное шествие; ноги ее подкосились, похолодела спина, и дрожащими перстами осенила она себя крестным знамением: Наташа выходила из собора, держа под руку мужа, другой рукой обнимая худенькую пожилую женщину со стрижеными седыми волосами и в очках.

Произошло это нечаянно: в соборе, после венчания, позади нарядных гостей раздался негромкий и отчаянный голос: "Наташа!" Толпа расступилась и пропустила Варвару Петровну, подбежавшую торопливо и неловко. Обхватила она дочь за шею, положила голову ей на грудь и застыла молча... Наташа растерялась, потом на весь собор закричала: "Мама, мама!" У жениха упал шапокляк. Многие дамы заплакали. Вышло трогательно и нестерпимо любопытно.

Трогательное и нестерпимо любопытное должно было, конечно, быть доведено до конца. Варвару Петровну заставили войти в дом. В дверях залы она втянула голову в плечи; Наташа поддержала ее. Варвара Петровна походила не то на акушерку, не то на учительницу. Серой прямой кофтой она выделялась темным пятном среди нарядных гостей...

Авдотья Максимовна, вытянувшись, стояла у образов; она видела только это кроткое, старое теперь, все так же непонятное и враждебное лицо дочери, и прежняя суровость ожесточила сухие ее глаза. Но молодые, гости и она подвигались, в ответных взорах видела Авдотья Максимовна любопытство, почти скандал; она благословила молодых, затем подошла к Варваре Петровне, дала руку для поцелуя, сама прикоснулась губами к виску и проговорила: "Что же ты у меня не остановилась, в дому весь низ пустой". И, слушая невнятный ответ дочери, опять поглядела ей в лицо: оно было все в морщинах. "Каторжница", - подумала она и сказала: "Дело твое, как хочешь".

Наташа до вечера не отходила от матери, а поговорить так и не успела, слишком много было гостей, слишком была счастлива.

В тог же вечер молодые уехали за границу, - это была новая мода. Авдотья Максимовна обошла пустые теперь комнаты, спустилась вниз, где пахло нежилой плесенью, и в угловой комнатке нашла дочь, сидящую на кровати, покрытой стареньким пледом.

- Ну, что же теперь делать будешь? У меня останешься? - спросила Авдотья Максимовна.

- Муж мой умер в этом году. Я учительствую, у меня отпуск до осени, ответила Варвара Петровна. - Наташа мне написала, что выходит замуж, хочет меня видеть, вот я и приехала.

- Ну, что же, приехала - не гоню.

- Мама, спасибо вам за Наташу, - молвила Варвара Петровна, и едва заметный, не успевший притаиться огонек осветил глаза ее, - вы стали добрее.

Авдотья Максимовна поджала губы, долго молчала, потом проговорила глухо: "Не знаю, чем я стала добрей!" - и, постояв, ушла.

Варвара Петровна осталась жить до осени; вставала рано, что-то читала, курила даже, - но у себя внизу, с матерью виделась за обедом, часто писала Наташе и получала от нее коротенькие прелестные открытки. В конце лета Наташа сообщила, что забеременела.

Авдотья Максимовна, получив это известие, долго улыбалась. "Ну, вот и четвертое поколение нарождается, умирать, значит, опять некогда", - сказала она Варваре Петровне в день ее отъезда. И принялась в третий раз перебирать в сундуках детское белье, шить новое; выписала дорогую кроватку и полог к ней приказала сделать из настоящих кружев. Была заново отделана детская и половина дома для молодых.

Во время этих забот Авдотье Максимовне пришлось принимать много торговых людей и самой выезжать из дома. После долгих десятилетий она вновь увидела жизнь. Новая жизнь удивила ее и ужаснула, - она совсем не походила на прежнюю: не осталось ни тишины, ни почтения, ни ленивой кротости; народ стал бойким и проворным, точно это была и не русская земля. От старого города вниз, через топкую луговину, побежала новая улица, еще грязная и не отстроенная, но уже с высокими, яркими фонарями, словно нарочно хотели посильнее осветить все эти вывески и суету. И уже мало кто знал старую барыню Лескову, только старинный швейцар у губернаторского подъезда привставал с лавочки и кланялся ей низко. И отвечала ему Авдотья Максимовна: "Здравствуй, здравствуй, Николай Павлович".