Эдуард Макаревич - Политический сыск (Истории, судьбы, версии)

• Название: Политический сыск (Истории, судьбы, версии)
• Автор: Эдуард Макаревич
• Издательство: Алгоритм
• Жанр: История
• Год: 2002

Эта книга о выдающихся организаторах политического сыска. По своим убеждениям они были разные: либералы и коммунисты, консерваторы и монархисты. И характеры, и судьбы разные: А.Бенкендорф, В.Штибер, Г.Судейкин, С.Зубатов, А.Герасимов, В.Джунковский и Ф.Дзержинский, Я.Агранов, Н.Кузнецов, Ф.Бобков, Э.Гувер. Их, разъятых временем и мировоззрением, объединил в единую корпорацию сыскной звездный талант. Каждый имел свои открытия на ниве сыска. А общие методы, приемы и технологии они сумели творчески адаптировать к условиям своей страны и выжать максимальный результат. И хотя они действовали в разных странах, каждый защищал свой общественно-политический строй. Они обслуживали власть и контролировали эпохи. Каждый из них — звезда в сыскной технологии.

---

Спустя годы жена главного обвиняемого по делу крестьянской партии Чаянова, Ольга Эммануиловна, в письме в прокуратуру в связи с реабилитацией своего супруга недобро помянет следователя Агранова и его методы.

«Мужа забрали 21 июля 1930 г. на работе... О том, что происходило в тюрьме, я могу рассказать только с его слов. Ему было предъявлено обвинение в принадлежности к «Трудовой крестьянской партии», о которой он не имел ни малейшего понятия. Так он и говорил, пока за допросы не принялся Агранов. Допросы сначала были очень «дружественные», иезуитские. Агранов приносил книги из своей библиотеки, потом просил меня передать ему книги из дома, говоря мне, что Чаянов не может жить без книг, разрешил продовольственные передачи и свидания, а потом, когда я уходила, он, пользуясь душевным потрясением Чаянова, тут же ему устраивал очередной допрос.

Искренне принимая «расположение» Агранова, Чаянов дружески объяснил ему, что ни к какой партии он не принадлежал, никаких контрреволюционных действий не предпринимал. Тогда Агранов начал ему показывать одно за другим тринадцать показаний его товарищей против него. Показания, переданные ему Аграновым, повергли Чаянова в полное отчаяние — ведь на него клеветали люди, которые его знали и которых он знал близко много лет. Но все же он еще сопротивлялся.

Тогда Агранов его спросил: «Александр Васильевич, есть ли у вас кто-нибудь из товарищей, который, по вашему мнению, не способен оболгать?» Чаянов ответил, что есть, и указал на профессора экономической географии А. А. Рыбникова. Тогда Агранов вынул из ящика показания Рыбникова и дал прочесть Чаянову. Это окончательно сломило сопротивление Чаянова. Он начал, как и все другие, подписывать то, что сочинял Агранов. Так он, в свою очередь, оговорил и себя».

А дело «Промпартии» держалось на профессоре Рамзине — прозорливой находке Агранова. Директор Теплотехнического института Рамзин был бриллиантом аграновской пьесы, сочиненной под наблюдением зам. председателя ОГПУ Генриха Ягоды. К Рамзину Агранов долго присматривался. Потом убеждал. Долго, изобретательно втолковывал необходимость взять на себя роль руководителя «Промпартии». Уговорил.

Некто Георгий Никитович Худяков (во время войны работал в лаборатории Рамзина, был его заместителем) вспомнил свой разговор с ним в 1943 году по поводу выборов в Академию наук. Рамзин, тогда уже имевший имя в науке, сказал ему: «С выборами меня в членкоры не должно быть затруднений. Хотя все может случиться при тайном голосовании». А когда Худяков спросил: «Не помешает ли ваше участие в «Промпартии»?» — Рамзин произнес: «Это был сценарий Лубянки, и Хозяин это знает»6. Под Хозяином подразумевался, конечно, Сталин.

А аграновский сценарий, действительно, был хорош. Его главный разработчик ориентировался на то, чтобы переломить настроение и сознание прежде всего инженерно-технической интеллигенции. И переломить не убеждением, а устрашением.

В обвинительном заключении по делу «Промпартии» говорилось, что подсудимыми планировались уменьшенные темпы развития, задерживались решения важных проблем (Кузбасс, Днепрогэс), омертвлялись капиталы, создавались диспропорции в промышленности, что вело к хаосу, планировались диверсии в энергетике7. По мнению А. Солженицына, в ходе процесса были достигнуты цели, поставленные ЦК ВКП(б) и ОГПУ: все недостачи в стране, и голод, и холод, и неразбериха были списаны на вредителей-инженеров; народ напуган нависшей интервенцией и психологически ориентирован на новые жертвы; инженерная солидарность нарушена, вся интеллигенция напугана и разрознена8. Рамзин заявлял на суде: «Я хотел, чтобы в результате теперешнего процесса «Промпартии» на темном и позорном прошлом всей интеллигенции... можно было поставить раз и навсегда крест». Другой участник процесса, Ларичев, говорил: «Эта каста должна быть разрушена... Нет и не может быть лояльности среди инженерства». По словам подсудимого Очкина, интеллигенция — «это есть какая-то слякоть...»9

В деле «Промпартии», и особенно в том, что после процесса над ней старая интеллигенция в глазах общества потеряла авторитет, предстала двурушнической, униженной, аморальной группой, Рамзин сыграл выдающуюся роль. Выбор Агранова был безупречен.

Было отчего воскликнуть Солженицыну: «Рамзин! Вот энергия, вот хватка! И чтобы жить — на все пойдет! А что за талант! В конце лета его арестовали, вот перед самым процессом, — а он не только вжился в роль, но... и охватил гору смежного материала, и все подает с иголочки, любую фамилию, любой факт... Рамзин незаслуженно обойден русской памятью. Я думаю, он вполне выслужил стать нарицательным типом цинического и ослепительного предателя»10.

Такие люди, как Рамзин, своей готовностью и талантом дают энергию, живую душу любой провокации. Найти таких людей — большая удача для организаторов провокационных спектаклей. Благодаря действиям Рамзина интеллигенции и специалистам старой школы дали понять, что всякое сопротивление, в том числе даже на уровне разговоров, оценок и собственного мнения, будет безжалостно подавляться.

«Промпартия» с Рамзиным, «Трудовая крестьянская партия»... Это своего рода достижения Агранова в сыскном деле. Но они оказались такими заметными, потому что питались не только реальным опытом «Петроградской боевой организации» или мифической организации «Трест», придуманной внешней разведкой для связи с эмиграцией на Западе, но и делами местных чекистов, творивших уже по образу «ПБО» и «Треста» свои местные контрреволюционные образования. И я обращаюсь здесь к письму Виктора Павловича Орлова из поселка Стрелецкого Орловской области, откликнувшегося на мою публикацию об Агранове. Вот что рассказывает Виктор Павлович: «Конструирование» таких не существовавших организаций, как «Промпартия» и «Трудовая крестьянская партия», не было из ряда вон выходящей практикой. Моя родная тетя в 1928 году была осуждена и отсидела три года на Соловках (затем, разумеется, ссылка) за участие в не существовавшем в природе «Российском конституционно-монархическом союзе спасения». Историки об этом, думаю, не знают, но дело хранится в УФСБ Тверской области. По легенде чекистов, этот союз возглавляло «Политбюро» из трех человек — все жители глухого сельского района. Правда, сыновья священнослужителей и дворян. (Фамилии Агранова в деле я не встречал, его вели ленинградские чекисты.) Председатель «Политбюро» получил срок — 10 лет. А это прекрасный человек, в Отечественную войну воевал. Но и он, и тетя подписали все наветы, ни на кого не наговорили. Никто из них впоследствии ни слова не произнес о сути своих вынужденных признаний. На мои вопросы к тете: «За что тебя посадили?» — она отвечала: «Ни за что». Об РКМСС я узнал из дела уже после ее смерти, а сын «председателя Политбюро» — от меня. Отец ничего не рассказал при жизни даже своему сыну. Не преступление ли это чекистов, не отвратительная ли деформация идеи «диктатуры пролетариата» в нечто мерзкое?»

К началу тридцатых Агранов зарекомендовал себя мастером судебно-сыскных сценариев, мастером постановки процессов. Чекист с такой специализацией становился незаменимым. Разве могло обойтись без него Политбюро, когда, например, принимало решение о борьбе с хищениями продовольственных и промышленных товаров в стране? Вот как звучит партийный документ с датой 13 апреля 1932 года:

«а) Поручить комиссии в составе тт. Вышинского, Крыленко, Ягоды, Акулова и Агранова представить в Политбюро проект организации от 5 до 10 процессов в разных местах СССР, руководствуясь тем, чтобы — считая организаторов хищений хлеба и товаров врагами народа — приговорить их к высшей мере наказания, особенно виновных в хищениях коммунистов.

б) Остальных участников этих хищений по всему СССР приговаривать к концлагерям на большие сроки, причем попавшим за хищения коммунистам наказание усилить»11.

Агранов хотя и упоминается последним в этом партийном решении, на самом деле становится главным организатором выполнения его. Это участь чекиста из того жестокого времени.

Путь в ВЧК

Агранов, в общем-то, неплохо разбирался в психологии партийной, научной и художественной интеллигенции. И понимал ее значение в политической борьбе. Не столько из книг черпал понимание, сколько из собственного житейско-революционного опыта.

В полицейских документах, относящихся к 1915 году, об Агранове сказано: «Агранов Янкель Шевелев-Шмаев, вероисповедания иудейского, родился 12 октября 1893 года в местечке Чечерск Рогачевского уезда Могилевской губернии». Семья была многодетная и жила в основном доходами от бакалейной лавки, что держала мать. Смышленый Янкель резво помогал ей, но не карьера бакалейщика прельщала его. Настал день, когда он получил аттестат об окончании четырехклассного чечерского училища, а на семейном совете благословение на будущую жизнь.