Норман Мейлер - Вечера в древности

• Название: Вечера в древности
• Автор: Норман Мейлер
• Издательство: амфора
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-367-00407-6

Роман "Вечера в древности" (Ancient Evenings) — захватывающая по своему размаху попытка воссоздать целый период истории Египта — эпоху Нового царства времен знаменитых 19–20 династий, "династий Рамзесов" (1290–1100 гг. до н. э.). Воин Мененхетет рассказывает своему внуку о походах Рамзеса II Великого против правителя хеттов и битве при Кадеше, о прекрасной, изысканной супруге фараона — Нефертари и о тех годах могущества "Страны обеих земель", когда в долине Нила возводились огромные храмы, казна полнела, повсюду люди возносили хвалебные молитвы богам и славили Сына Амона-Ра, могучего Царя Царей, владыку Рамзеса.

В "Вечерах в древности" магия слова будто вызывает к жизни вереницу воспоминаний о далеких, загадочных краях, не перестающих волновать воображение лучших художников и писателей современности.

---

«Даже будучи Верховным Жрецом, — сказал Мененхетет, — я бы не смог сказать это столь же хорошо».

«Я согласна, — сказала моя мать, обращаясь к Птахнемхотепу. — Ты — Хранитель Тайн». Но впервые с тех пор, как они вернулись в крытый внутренний дворик, мой Отец с раздражением воспринял ее замечание и шлепнул ее по бедру за столь легкомысленные слова, чем доставил Хатфертити еще большее удовольствие. «Могу ли я назвать себя Единственной Спутницей Птахнемхотепа?» — спросила она, и в ее голосе прозвучала явная дерзость любимицы, которую никогда не заменят, и я услышал ее следующую мысль, я один, так как только я был достаточно проворен, чтобы ловить подобные молниеносные мысли моей матери. «Это я, — сказала она себе, — настоящая Хранительница Тайн».

ТРИНАДЦАТЬ

Моя мать была так довольна той честью, которой она сама себя удостоила, что из ее усталых рук поднялось сладостное блаженство и облаком прошло над моим Отцом и мной. Мы втроем сидели, об-локотясь на подушки, окутанные общим ощущением умиротворения, и я вновь парил поблизости от радостей моего сна. Воспоминания моего прадеда стали теперь менее тревожными, и мне не было нужды вслушиваться в его слова, и я позволил его мыслям свободно разворачиваться предо мной.

«Ночь Пожалования, — начал он, — происходила не в Зале Празднеств Царя Унаса, но на площади, во Дворе Великих, который был окружен стенами из тростника. Крыши не было. И все же это место называлось Шатром Царя Унаса, и сверху нас прикрывали решетки с вьющимся виноградом и цветами, которые поддерживали лишь тонкие шесты, чтобы всем был хорошо виден Фараон (что было бы невозможно в огромном Зале Празднеств с его тяжелыми каменными колоннами), нет, тот вечер проходил так, словно мы были и не внутри Дворца, но и не под открытым полностью небом, а, как Боги, пребывали где-то посредине.

Многое другое происходило той ночью не так, как всегда. Фараон появился не последним, но первым и занял Свое Место на деревянном помосте, покрытом тяжелым ковром, на котором стоял золотой трон с четырьмя раскрашенными деревянными столбами, поддерживающими балдахин. Каждый из гостей, входя, кланялся Усермаатра, и каждой женщине Он посылал ожерелье и венок цветов, а каждому мужчине — золотой кубок, и на столах было приготовлено множество таких наборов — кубков, наполненных фруктами, и ожерелий с цветами. Слуги разносили тончайшие вина из лучших виноградников Харги, Дахлы [63], Фаюма, из Пи-Рамсеса, Мареотиса [64] и Пелусия [65], а также хеттское пиво, более темное, чем ваше египетское, которое подали к столу Маатхорнефруры — странный напиток с запахом пещер и корней, солод чувствовался в нем сильней, чем в нашем, и использовалось не только корневище, но и ростки — боевое, на мой вкус, пиво.

Могу сказать, что все гости, включая Принцев и Принцесс, уже заняли свои места, когда появились три Царицы. Истнофрет была первой со Своими семью сыновьями и дочерьми, но, как и всегда, в повседневной жизни Двора с Нею так редко считались и столь мало о Ней говорили, так и теперь Она не произвела никакого впечатления, да и дети Ее были столь же непримечательны, как и Она. Следующей в Зал вошла Маатхорнефрура, Ее корону украшали два высоких пера, а Ее воздушное одеяние было столь прозрачным, что Ее чудесный маленький живот не выглядел столь ослепительно, как мерцание небольшого бледного лесочка над Ее бедрами. Затем вошла Нефертари. Она предстала в великолепии, в котором с Ней не могла сравниться ни одна женщина. Хотя большая часть Ее тела и не была видна под тяжелым одеянием цвета бледного золота (этот цвет должен был напомнить всем о волосах, потерянных Маатхорнефрурой), но заканчивалось оно всего лишь на ладонь выше Ее пупка, и на ней больше ничего не было, кроме воротника, прикрывавшего Ее шею, и золотой диадемы в волосах. Итак, можно было видеть лишь груди Царицы. Они были столь же прекрасны, как у молодой женщины. Их ложбинка походила на тень от храма, и воздух в моих ноздрях задрожал от желания. Я обладал Ею прошлой ночью, но не Ее грудями. Как будто готовясь к этому вечеру, Она отказалась тогда обнажить их. И все же их красота жила в моих ладонях с нашей первой ночи, когда мои пальцы взрыхлили всю Ее плоть. Так что мне следовало верить, что эти груди так красивы отчасти из-за искусной работы моих рук. Однако этой мысли не суж-дена была долгая жизнь, так как Ее появление едва не нарушило ход Празднества. Нефертари улыбнулась всем нам, Людям Царского Круга, сидящим рядом с Фараоном, и Людям Царского Двора, рассаженным по углам, затем простерла руку к столу, за которым сидели Ее сыновья, и Аменхерхепишеф встал, вышел вперед и провел Ее на место рядом с Собой. При этом все присутствовавшие в Шатре также поднялись, и раздались оглушительные приветствия герою и Его матери. И, конечно же, столь бурное проявление чувств, когда поднялось столько кубков и Ей под ноги было брошено столько цветов, явило собой всеобщее желание сказать: „Она — наша, а не хеттка". Даже оттуда, где я сидел с Маатхорнефрурой, в отдалении от Усермаатра (ибо Он разместил Ее слева от Себя, а Нефертари — справа, каждую на помосте, равноудаленном от того возвышения, на котором восседал Он Сам. Истнофрет также сидела на помосте, но в глубине Зала!), я понял, что Он не ожидал такого взрыва чувств. Рукоплескания не прекращались, но гремели с такой силой, что даже знатные люди и их жены, известные соблюдением приличий, несмотря на это, продолжали бить в ладоши в Царском Кругу, а из углов Зала раздался свист. Усермаатра встал и высоко поднял Свои Скипетр и Плетку, чем вызвал более громкий всплеск рукоплесканий, хотя и не такой сильный, как я предполагал. Затем все сели. Я чувствовал волнение сидящей рядом со мной Маатхорнефруры, и когда Она под столом взяла в Свою руку мои пальцы, Ее кожа была холодна, как Северные земли. „Я говорила Ему, что это случится", — прошептала Она. Я же не ожидал ничего подобного, хоть и наблюдал в городе нарастающее возбуждение, вызванное возвращением в Фивы Аменхерхепишефа и его войск, которое продолжалось весь день, но увидав, как вошла Нефертари и как Ее встретил сын и то количество приближенных, которые не задумываясь вскочили, чтобы приветствовать Их, я понял, что Ее появление было тщательно подготовлено. Для меня стало очевидным, что, когда рядом с Ней Ее сын, мне нет места ни подле мыслей Царицы, ни вблизи Ее силы в нашем городе. Тут меня осенило, как далеко меня отнесло от подобных забот. Я оглянулся назад, на того воина, которым когда-то был, и вспомнил его великое умение понимать притязания всех, кто его окружал, знать их так хорошо, что это помогло ему стать Командующим-всеми-Войсками. Я уже не был тем человеком. А мог бы быть уже и мертвым. Ибо кем стал я теперь, как не несчастным приверженцем опасностей и радостей плоти, которые дарит любовь? Вот уж действительно Хранитель Тайн. Моя служба так тесно связала меня с женщинами, что теперь я мало что знал о силе мужчин. И я поразился своему собственному тщеславию — предположить, что тот, кто убьет Фараона — имея в виду себя, — сможет затем сам стать Фараоном, это я-то, у которого теперь, когда вокруг кишели войска Аменхерхепишефа, не было ни одного преданного воина.

В этот момент Он посмотрел в моем направлении через все праздничное веселье, кипевшее в Зале, и мои широко раскрытые глаза увидели перед собой не глаза Аменхерхепишефа, но дверь в Страну Мертвых. Эти глаза были вратами, через которые мне предстояло пройти. Я подумал: „Да, в эту ночь я умру. По крайней мере, это великая и памятная ночь". Я вновь ощутил те же чувства, что познал в пивной, но теперь нежность, в которую обратился мой страх, подобралась еще ближе, и каждое дыхание было исполнено для меня благоговейного трепета, ибо сам воздух источал простое счастье от того, что никакая опасность не могла подступить ко мне до того, как закончится праздник. Мне было дано насладиться этими часами торжества.

Подали блюда из быка Аписа, принесенного в жертву этим утром, блюда изысканные, истекающие соками Богов, а также редкую рыбу, которую нечасто ловили в Ниле, и, поскольку я был готов сосчитать все разнообразные оттенки вкуса тех яств, что могли стать моей последней едой по эту сторону от Страны Мертвых, я могу сказать, что перед нами поставили девять различных мясных блюд и шесть из домашней птицы, четыре сорта хлеба и восемь видов пирогов, много сладостей, а фруктов больше, чем я смог бы назвать. Все это время несметное число музыкантов играли на тростниковых дудочках, арфах, барабанах, тамбуринах, кимвалах, а временами каждый никудышный музыкант играл на цитре, пока тане начинала звучать так, будто к нам приползли все змеи из Дельты, и чувствовалось, что повсюду в Фивах происходят такие же торжества и, насколько мне известно, и везде в Двух Землях. Так мне все это представлялось, и к тому же, словно я держал в своей руке множество рук, я ощущал биение сердец всех женатых мужчин и замужних женщин за стенами Дворца, ибо какое количество преданных жен стало неверными лишь за эти истекшие пять дней, больше чем за какое-либо время их жизни! В визге цитр и веселье голосов мне слышалось все то безумие, что пребывало в свободе этого Празднества, звучавшее повсюду, кроме нашего стола, где погруженная в мрачные мысли сидела Маатхорнефрура, едва способная одарить мимолетной улыбкой каждого проходящего, который горел желанием увидеть Ее чувства после тех приветствий, которыми была встречена Нефертари.