Генрих Гейне - Романсеро

• Название: Романсеро
• Автор: Генрих Гейне
• Жанр: Поэзия

---

И такая мысль пришла мне:

Будь моим подобный ларчик,-

Не заставь меня финансы

Обратить его в монету,-

Я бы запер в этот ларчик

Золотые песни рабби

Иегуды бен Галеви -

Гимны радости, газеллы,

Песни скорби, путевые

Впечатленья пилигрима -

Дал бы лучшему цофару

На пергаменте чистейшем

Их списать, и положил бы

Рукопись в чудесный ларчик,

И держал бы этот ларчик

На столе перед кроватью,

Чтоб могли дивиться гости

Блеску маленькой шкатулки,

Превосходным Барельефам,

Мелким, но таким прекрасным,

Инкрустациям чудесным

Из огромных самоцветов.

Я б гостям с улмбкой молвил:

"Это что ! -- Лишь оболочка

Лучшего из всех сокровищ:

Там сияют -бриллианты,

Отражающие небо,

Там рубины пламенеют

Кровью трепетного сердца,

Там смарагд обетованья,

Непорочные лазури,

Перлы, краше дивных перлов,

Принесенных Лже-Смердисом

В дар пленительной Атоссе,

Бывших лучшим украшеньем

Высшей знати в этом мире,

Обегаемом луною:

И Таис, и Клеопатры,

И жрецов, и грозных мавров,

И испанских государынь,

И самой высокочтимой

Баронессы Соломон.

Те прославленные перлы -

Только сгустки бледной слизи,

Выделенья жалких устриц,

Тупо прозябавших в море.

Мною ж собранные перлы

Рождены душой прекрасной,

Светлым духом, чьи глубины

Глубже бездны океана,

Ибо эти перлы -- слезы

Иегуды бен Галеви,-

Ими горько он оплакал

Гибель Иерусалима.

И связал он перлы-слезы

Золотою ниткой рифмы,

В ювелирно стихотворства

Сделал песней драгоценной.

И доныне эта песня,

Этот плач великой скорби

Из рассеянных по свету

Авраамовых шатров

Горько льется в месяц аба,

В день девятый -- в годовщину

Гибели Иерусалима,

Уничтоженного Титом.

Эта песня -- гимн сионский

Иегуды бен Галеви,

Плач предсмертный над священным

Пеплом Иерусалима.

В покаянной власянице,

Босоногий, там сидел он

На поверженной колонне;

И густой седою чащей

Волосы на грудь спадали,

Фантастично оттеняя

Бледный, скорбный лик поэта

С вдохновенными очами.

Так сидел он там и пел,

Словно древний ясновидец,-

И казалось, из могилы

Встал пророк Иеремия.

И в руинах смолкли птицы,

Слыша вопли дикой скорби,

Даже коршуны, приблизясь,

Им внимали с состраданьем.

Вдруг, на стременах качаясь,

Мимо, на коне огромном,

Дикий сарацин промчался,

Белое копье колебля,-

И, метнув оружье смерти

В грудь несчастного поэта,

Ускакал быстрее ветра,

Словно призрак окрыленный.

Кровь певца текла спокойно,

И спокойно песню скорби

Он допел, и был предсмертный

Вздох его: "Иерусалим!"

Молвит старое сказанье,

Что жестокий сарацин

Был не человек преступный,

А переодетый ангел,

Посланный на землю небом,

Чтоб унесть любимца бога

Из юдоли слез, без муки

Взять его в страну блаженных.

В небе был он удостоен

Крайне лестного приема,-

Это был сюрприз небесный,

Драгоценный для поэта.

Хоры ангелов навстречу

Вышли с музыкой и пеньем,

И в торжественном их гимне

Он узнал свою же песню -

Брачный гимн синагогальный,

Гимн субботний Гименею,

Строй ликующих мелодий,

Всем знакомых, -- что за звуки!

Ангелы трубили в трубы,

Ангелы на скрипках пели,

Ликовали на виолах,

Били в бубны и кимвалы.

И в лазурных безднах неба

Так приветливо звенело,

Так приветливо звучало:

"Лехо дауди ликрас калле!"1

------------------

1 "Выйди, друг, невесту встретить!" (древнеевр.)

4

Рассердил мою супругу

Я последнею главой,

А особенно рассказом

Про бесценный царский ларчик.

Чуть не с горечью она мне

Заявила, что супруг

Подлинно религиозный

Обратил бы ларчик в деньги,

Что на них он приобрел бы

Для своей жены законной

Белый кашемир, который

Нужен, бедной, до зарезу;

Что с Иегуды бен Галеви

Было бы довольно чести

Сохраняться просто в папке

Из красивого картона,

По-китайски элегантно

Разрисованной узором,

Вроде чудных бонбоньерок

Из пассажа "Панорама".

"Странно! -- вскрикнула супруга.

Если он такой уж гений,

Почему мне незнакомо

Даже имя бен Галеви?"

"Милый друг мой, -- отвечал я, -

Ангел мой, прелестный неуч,

Это результат пробелов

Во французском воспитанье.

В пансионах, где девицам,

Этим будущим мамашам

Вольного народа галлов,

Преподносят мудрость мира:

Чучела владык Египта,

Груды старых мумий, тени

Меровингских властелинов

С ненапудренною гривой,

Косы мудрецов Китая,

Царства пагод из фарфора,-

Все зубрить там заставляют

Умных девочек. Но, боже!

Назови-ка им поэта,

Гордость золотого века

Всей испано-мавританской

Старой иудейской школы,

Назови им И бен Эзру,

Иегуду бен Галеви,

Соломона Габироля -

Триединое созвездье,

Словом, самых знаменитых,-

Сразу милые малютки

Сделают глаза большие

И на вас глядят овцой.

Мой тебе совет, голубка,

Чтоб такой пробел заполнить,

Позаймись-ка ты еврейским,-

Брось театры и концерты,

Посвяти годок иль больше

Неустанной штудировке -

И прочтешь в оригинале

Ибен Эзру, Габироля

И, понятно, бен Галеви -

Весь триумвират поэтов,

Что с волшебных струн Давида

Лучшие похитил звуки.

Аль-Харизи -- я ручаюсь,

Он тебе знаком не больше,

А ведь он остряк -- французский,

Он переострил Харири

В хитроумнейших макамах

И задолго до Вольтера

Был чистейшим вольтерьянцем,-

Этот Аль-Харизи пишет:

"Габироль -- властитель мысли,

Он мыслителям любезен;

Ибен Эзра -- царь искусства,

Он художников любимец;

Но достоинства обоих

Сочетал в себе Галеви:

Величайший из поэтов,

Стал он всех людей кумиром".

Ибен Эзра был старинный

Друг,--быть может, даже родич,

Иегуды бен Галеви;

И Галеви в книге странствий

С болью пишет, что напрасно

Он искал в Гранаде друга,-

Что нашел он только брата,

Рабби Мейера -- врача

И к тому же стихотворца

И отца прекрасной девы,

Заронившей безнадежный

Пламень страсти в сердце Эзры.

Чтоб забыть свою красотку,

Взял он страннический посох,

Стал, как многие коллеги,

Жить без родины, без крова.

На пути к Иерусалиму

Был татарами он схвачен

И, привязанный к кобыле,

Унесен в чужие степи.

Там впрягли беднягу в службу,

Недостойную раввина,

А тем более поэта:

Начал он доить коров.

Раз на корточках сидел он

Под коровой и усердно

Вымя теребил, стараясь

Молоком наполнить крынку,-

Не почетное занятье

Для раввина, для поэта!

Вдруг, охвачен страшной скорбью,

Песню он запел; и пел он

Так прекрасно, так печально,

Что случайно шедший мимо

Хан татарский был растроган

И вернул рабу свободу,

Много дал ему подарков:

Лисью шубу и большую

Сарацинскую гитару,

Выдал денег на дорогу.

Злобный рок, судьба поэта!

Всех потомков Аполлона

Истерзала ты и даже

Их отца не пощадила:

Ведь, догнав красотку Дафну,

Не нагое тело нимфы,

А лавровый куст он обнял,-

Он, божественный Шлемиль.

Да, сиятельный дельфиец

Был Шлемиль, и даже в лаврах,

Гордо увенчавших бога,-

Признак божьего шлемильства.

Слово самое "Шлемиль"

Нам понятно. Ведь Шамиссо

Даже в Пруссии гражданство

Дал ему (конечно, слову),

И осталось неизвестным,

Как исток святого Нила,

Лишь его происхожденье;

Долго я над ним мудрил,

А потом пошел за справкой,

Много лет назад в Берлине,

К другу нашему Шамиссо,

К обер-шефу всех Шлемилей.

Но и тот не мог ответить

И на Гицига сослался,

От которого узнал он

Имя Петера без тени

И фамилию. Я тотчас

Дрожки взял и покатил

К Гицигу. Сей чин судебный

Прежде звался просто Ициг,

И когда он звался Ициг,

Раз ему приснилось небо

И на небе надпись. Гициг,-

То есть Ициг с буквой Г.

"Что тут может значить Г? -

Стал он размышлять. -- Герр Ициг

Или горний Ициг? Горний -

Титул славный, но в Берлине

Неуместный". Поразмыслив,

Он решил назваться "Гициг",-

Лишь друзьям шепнув, что горний

В Гициге сидит святой.

"Гициг пресвятой! -- сказал я,

Познакомясь. -- Вы должны мне

Объяснить языковые

Корни имени Шлемиль".

Долго мой святой хитрил,

Все не мог припомнить, много

Находил уверток, клялся

Иисусом, -- наконец

От моих штанов терпенья

Отлетели все застежки,

И пошел я тут ругаться,