Журнал «Юность» - zhurnal_Yunost_Zhurnal_Yunost_1973-1

• Название: zhurnal_Yunost_Zhurnal_Yunost_1973-1
• Автор: Журнал «Юность»
• Издательство: Правда
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1973

В НОМЕРЕ

Евгений БОРИСОВ. Чудачка. Повесть

Юрий ГЕЙКО. На колодце. Рассказ

Вячеслав ШЕРЕШЕВ. Старый Баглей. Рассказ

Игорь КУВШИНОВ. Две новеллы про детей

Сергей ЛУЦКИИ. Ясная жизнь. Новелла

---

Мой адрес на конверте — это никакая не ошибка. Это моя станция, я теперь здесь живу и работаю, сюда и пиши. С институтом, мам, я пока отложила. Нет, не насовсем. На год. Он не уйдет. А пока я называюсь рабочая строительно-монтажного поезда № 218.

А знаешь, что мы делаем? Электрифицируем железную дорогу. Ты бы знала, какое это важное дело, почти такое же, как электродойка в колхозах, а то и поважнее.

Обо мне, мам, ты можешь вовсе не беспокоиться. Устроилась я хорошо, да и люди кругом все хорошие.

Живу я в вагончике с одной женщиной, зовут её Раисой. Ой, мамка, ты бы видела, какая она красивая, просто как в кино! Есть же такие! Хороший человек, добрая, хоть с первого взгляда и не очень.

Красивой, мам, нельзя быть уж очень доброй, надо оберегать свою красоту. Вот она, наверное, и оберегает.

Вчера утром мы с ней ухохотались. Мне комендант, Бобров его фамилия, и я тебе напишу потом о нём, принес спецодежду, робу такую и сапоги, здесь выдавать положено. Я примерила и ахнула, ну точно как попугай. А Раиса сказала, что от меня на чугунке, это она железную дорогу так зовет, все паровозы шарахаться будут, а люди и подавно. Заставила меня снять наряд и сама его надела, а мне свой, поменьше, отдала. А сама, мам, и в таком наряде хуже не стала. Есть же такие люди! А про Боброва она сказала, что он всегда так с новенькими, даст какую-нибудь дранюшку списанную и ждет, когда другую, получше, просить к нему придут. А обменивать известно как. Как у нашего конюха лошадь упросить — всё за бутылку. Но, наверное, Раиса шутит. Бобров, мне кажется, не такой. Какой-то он пришибленный, это точно, и ему как будто ни до кого.

Ты уж догадалась, может, кто это такой, Бобров. Он наш, из Кузьминки. Сам мне признался и даже обрадовался сначала. Ну, а я ему возьми да скажи: мол, не тётки ли Полины, почтальонши нашей, он пропавший муж. После этого он сразу насупился, будто не признает или не замечает. Думает, наверное, что я про него тетке Полине напишу. А зачем я стану писать, пусть сам как хочет. И ты, мам, тоже ей не говори ничего, а то она расстроится там раньше времени, а он окажется и не тот Бобров, а другой какой. Может, были у нас в Кузьминке и другие Бобровы.

Ну, вот, а в другой половине нашего вагончика живут ещё две девушки. Обе постарше меняг но помоложе Раисы. Зовут их Вера и Надя. Вера высокая, и все зовут её Большая, а Надю, наоборот, — Маленькой, потому что такая и есть, меньше меня. Они очень дружные, на стройку вместе приехали и здесь всегда вместе — в столовую и в кино. Раиса про них говорит, что им на двоих всего хватает — и веры и надежды, вот только любви недостает. Смеется, конечно. И девчата не обижаются на неё, знают, что шутит.

А в другом вагончике, рядом, живёт семья. Жену зовут Елена Георгиевна, женщина уже пожилая, наш бригадир, и у неё сын Сашка. Ему шесть — седьмой, а он совсем взрослый. Отца их я ещё не видела, потому что он работает на другом участке дороги, тоже строитель, тоже бригадир. Елене Георгиевне часто нездоровится, особенно когда поработает внаклонку, и мы ей не даём так работать много, а она на нас сердится. Да что вы, говорит, девчонки, я ещё всем вам нос утру. У меня, говорит, закалка… Насчёт закалки это верно. Они с мужем уже много лет на стройке. Сначала вдвоем ездили, куда он, туда и она. А теперь втроем, с Сашкой. Тетя Лена говорит, что у них с мужем любовь не земная, а на колесах.

Раиса усмехается: какая, говорит, любовь — сыну уже седьмой год. Одни колёса, небось, от любви остались. А тётя Лена ей: нет, вам, молодым, говорит, не понять, вы и по земле-то ходите торопясь, будто от любви своей убежать хотите. Оглянетесь, а её и нет… А мы, говорит, хоть и на колёсах, да не так спешим — то там, то здесь на земле отметину о своей любви оставим. Бывает, переезжаем с одной стройки на другую, сидим, поглядываем в окошко — то станция промелькнет, то полустанок, — все нашими руками построено, — смотрим и подталкиваем друг друга: а это помнишь, а это не забыл? Разве, говорит, забудешь? А ведь и правда, мамк, если вдуматься, сколько может она сделать на земле, настоящая-то любовь!

А вообще мы хотим сходить к начальнику и попросить для тети Лены работу полегче. Начальник, вроде нашего Федора Васильевича, пойдет навстречу.

А к тебе, мам, просьба: пришли для тети Лены баночку мёда, нашего, Никольского. Сходи к пасечнику Егору и попроси свежего, он даст. Говорят, при давлении повышенном мёд помогает. Это первое.

А второе — сапоги. Там, на повети или в чулане, в старом сундуке, валялись мои резиновые, помнишь, я ещё в них по весне в школу ходила в пятый и шестой класс, разыщи их и пришли, а то Сашка ходит в таких сапожищах, что заплетается на каждом шагу. А парень заботливый, когда мамке невмочь, сам в столовку бегает, поесть приносит. Надо бы в детский сад его, в поселке есть, но он от мамки ни в какую, все дни торопит, субботы ждет — на выходной к ним папка, дядя Костя, приезжает.

А вообще народу на стройке много, и обо всех не расскажешь, да я и знаю-то ещё не многих. Оказы-вается, кроме нашего строительно-монтажного поезда, тут есть и ещё несколько таких же, и ещё мостопоезд и энергопоезд, и у каждого свои дела. Мы же самые главные, потому что с нас всё начинается. Котлован под фундамент подстанции наши роют, траншеи для кабелей связи копаем мы, и опоры, на которые провода будут подвешивать, — тоже мы.

И ещё новые платформы на участке — тоже наша работа. А уж потом, когда все это будет сделано, электромонтажники пойдут, будут монтировать оборудование на подстанции, тянуть над линией провода.

Вчера мы весь день копали траншею. Наша бригада, двадцать человек, разделилась. Одних увезли к следующей станции, и они ведут траншею к нам навстречу, а мы к ним продвигаемся. Где-то встретимся.

Работа обыкновенная, мудрёное ли дело — землю копать. Бобров нам рукавицы выдал. Правда, с непривычки сегодня с утра спину поламывает, как, знаешь, на сенокосе, когда намахаешься в первый день граблями, а потом разойдётся. А работать весело, с Раисой не соскучишься, она острая на язык, вроде нашей Скуридихи, только всё это так, для общего веселья, для подъема духа. Вчера мы работаем на траншеях, а мимо маневровый паровоз идёт, гудит-заливается. Это у машинистов здесь манера такая, вроде как приветствуют, увидят девчонок и давай гудеть. И вот этот тоже высунулся из окна, а Раиса ему кричит: «Эй, чумазый, когда в баню-то соберешься, позови, я тебе щебёнки ведро принесу, оттирать буду». А он и правда чёрный, как трубочист, ну, мы все в хохот, конечно.

Потом в столовую ходили. Это в поселке, за станцией. Далековато от вагончиков, но ничего, и кормят нормально. Ели борщ на мясном бульоне и рагу с рожками.

В обед к нам Сашка прибежал, сидел рядом с матерью, питался. Его у нас все женихом зовут, а он сидит, сопит над тарелкой. Я у него спросила: «Саш, а кем ты будешь, когда вырастешь?» — а он мне и говорит: «Крановщиком. Как дядя Коля». Есть тут у нас один крановщик, собирался уходить со стройки, но что-то все не уходит. Может, раздумал, не знаю.

Мам, а у нас тут подождило несколько дней, но теперь, кажется, развидневается, и прогноз обещают хороший, так что ты там шибко не охай, плащ у меня есть, рабочая одежка тоже, а к зиме, говорят, теплое дадут, телогрейки и валенки. А там уж и весна скоро. Отстроимся мы на этой станции, а другую без меня будут строить. А потом, когда пустят электропоезда, мы с тобой, мам, сядем и поедем давай куда-нибудь, далеко-далеко. Хочешь — на юг, хочешь — на восток. Ты же нигде у меня не была за всю жизнь дальше Калинина. А знаешь, как это интересно— ездить по стране! Вот тетя Лена уже столько объездила и повидала на своем веку! И мы с тобой тоже возьмем и махнем, куда захотим, и я покажу тебе нашу станцию, она к тому времени будет совсем другая.

Ох, и разговорилась я с тобой! Буду кончать. Писать обещаю часто, буду рассказывать обо всем, так год и пройдет. А там в институт поеду. И ты дяде Фёдору скажи, что не подведу я его, и никого не подведу, потому что я всех вас очень люблю.

Только как ты там обойдешься без меня с картошкой, управишься ли? Сама не загружайся, позови из наших кого-нибудь, Вовку Абрамова с ребятами, они помогут.

Мам, а пойдешь на могилку к папке, покланяйся ему, и зайди к деду Илье, его могилке поклонись тоже.

Твоя Варюха-горюха».

11

Берчак остался на стройке. На расспросы, отчего да почему, отвечал уклончиво, посмеиваясь:

— А чо, барометр, слышь, на «ясно» повело, до холодов перекантуем, а там будем посмотреть…

Сведущие люди, правда, говорили, что причина не в перемене погоды, а совсем в другом — Раиса отговорила. Сама с ним отказалась ехать и его удержала.

Берчака будто кто подменил. Какой уж день ходил он по стройке трезвый, как стеклышко, и по вечерам, после смены, упорно обходил стороной пристанционный «барабан» — так прозвали здешний буфет его завсегдатаи, — где ещё недавно по случаю ненастной погоды посиживал он с дружками-приятелями.