Зоя Журавлева - Искатель. 1966. Выпуск №6

• Название: Искатель. 1966. Выпуск №6
• Автор: Зоя Журавлева
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1966

НА ПЕРВОЙ СТРАНИЦЕ ОБЛОЖКИ: рисунок П. Павлинова к воспоминаниям дважды Героя Советского Союза генерала армии Д. Д. Лелюшенко «Утро Победы».

НА ВТОРОЙ СТРАНИЦЕ ОБЛОЖКИ: фотокомпозиция А. Гусева «Космос».

НА ТРЕТЬЕЙ СТРАНИЦЕ ОБЛОЖКИ: рисунок В. Чижикова к рассказу Эрика Фрэнка Расселла «Аламагуса».

---

ИСКАТЕЛЬ № 6 1966

З. Журавлева СОРОК ПЕРВЫЙ КИЛОМЕТР Очерк

Рисунки В. КОВЫНЕВА

Есть вещи несоизмеримые, как пустыня 30-х годов и наша, сегодня.

Перемены, которые происходят в песках теперь, на наших глазах, — это количественные накопления. Это уже явления одного порядка. Еще больше веселых геологов. Еще меньше печальноглазых джейранов. Больше цивилизации. Меньше саксаула. Больше полевых биноклей на чабаньем плече, блеющего каракуля, дынь, огромных, как дирижабли, кафельных ванн и детских куличиков.

В Каракумах все человечество может играть в песочные куличи, материала хватит.

Еще больше газа. Нефть, конечно. Ударит, куда она денется. Надоест сидеть в темноте и ударит. Каспий тоже когда-то был морем, тенистым, как аквариум, а теперь застроился вышками, и между ними, презрительно щуря глаза-иллюминаторы — «Эка невидаль, Каспий!», — проплывают сонные пассажирские составы, порядочной рыбе нырнуть негде.

Иногда обернуться на тридцать лет назад труднее, чем забежать на тридцать вперед. Ленимся мы оглядываться…

А позади нас стоят упрямые, крепкие люди. Первый директор Карабугазсульфата Рубинштейн. Первый начальник туркменского Автодора Каланов. Красный командир Карпов, который в 30-м году в Дербенте семь суток отстреливался от басмачей, их было полторы тысячи, наших — несколько человек, фамилий теперь не отыщешь…

Почему мы так редко оглядываемся?

Позади нас стоят настоящие люди. Мы улыбаемся их улыбками, так же размахиваем руками в споре, вспыхиваем от мелочей, лезем на рожон, иногда отступаем, чтобы взять новый разгон. Многих из них давно нет. Но они делают нас сильными.

Спасибо им. Которых больше нет…

Сурину удобно ходить на работу. Главное — ездить не надо. Прямо из своего дома на Подвойской — в глубь двора, мимо детской площадки справа, обогнув соседний двухэтажный, и через тот двор наискосок, где всегда белье на веревках. И выходишь как раз против автокомбината, верное дело — без прокола.

Можно, конечно, улицей, но дальше. И в спецовке просто так уже не пробежишь. Все-таки улица, требует другого костюма. Сурин в жизни своей помотался по дальним дорогам и потому привык уважать тихую улицу, на которой живет. И город свой, большой, тихий и праздничный Ашхабад.

Он миновал входную вертушку, нагнулся к фонтанчику с газировкой — больше по привычке, чем пить, неторопливо развел плечами, выпрямился, и сразу со всех сторон его обступили знакомые шумы. Где-то била кувалда. Чихали моторы на разный манер, прочищая цилиндры. За конторой искрила электросварка. Слесарь Бадаев, верткий мальчишка, гнал перед собой колесо от «Урала-375». Вернее, оно, огромное и тугое, тащило за собой верткого слесаря.

— Николай Никифорыч! Новенькие пришли! — крикнул Балаев Сурину. И колесо утащило его куда-то в глубь двора, не дав остановиться, хотя слесарь Балаев — мастер почесать языком в рабочее время.

— Были новенькие, стали старенькие, — сам себе усмехнулся Сурин. И пошел, не откладывая, поглядеть, что за «фордзоны» на этот раз достались ремцеху. Уже больше десяти лет Сурин работал механиком по ремонту, навидал всяких. Он шел мимо длинного ряда машин, ЗИЛов и ГАЗов, готовых к выписке, и в памяти отмечал их былые хворобы, с которыми поступили:

«Генератор ни к черту был… Разболтало тележку…»

«Поршневые кольца пришлось заменить… Расточка первого, третьего и четвертого цилиндров…»

«Радиатор… Еще радиатор… Кроме всего — радиатор».

Радиатор — проклятье шофера. Потому что в Туркмению, где кипит через километр, то и дело засылают радиаторы с тремя трубками, специально назначенные для Севера. А южные, с четырьмя, идут, значит, куда-нибудь в Заполярье. Уже охрипли, кричавши об этом на совещаниях, а толку чуть…

— Никифорычу — привет!

— Здравствуйте, Николай Никифорыч!

«Никифорыч» — со всех сторон. Все меньше остается старых шоферов-ровесников, для которых просто «Николай». Пятьдесят восемь — это, брат, уже возраст, к пенсии подкатывает. Вон Серега Рыжков дом, говорят, в Пятигорске купил. Или в Кисловодске? В общем рядом с нарзаном…

Машины, которые только что пригнали в ремонт, стояли отдельной группой. Ничего особенного, конечно, в них не было. Так же пробиты пылью, заезжены солоноватой водой и долгими рейсами, залатаны случайной деталью, какую смог раздобыть шофер. С одной уже сняли резину. Сурин открыл капот и удивился: как эту рухлядь дотащили до цеха? Проще бы школьникам сразу отдать на металлолом! Эк истаскалась!

Впрочем, механик слегка покривил душой. Он любил вот такие, до последнего загнанные машины, которые приходится заново собирать по винтику. Не каждую, конечно, и соберешь…

Сурин влез в кабину и подергал старушку за рычаги. Машина нервно подрожала и замерла. Изо всех приборов у нее исправно ходил только дворник, живо расчеркивая стекло. Но Сурин любил смотреть на приборы современной кабины, даже когда они врут. Давление масла, давление в шинах, разные рабочие тонкости. Автоматика! Он помнил кабины, в которых не было никаких приборов. Хочешь проверить масло — пожалуйста, остановись и проверь.

— Верное дело, без прокола!

Что-то толкнуло Сурина в спину. Он обернулся — из-за сиденья от ерзанья вылезла книжка и толкала его острым боком. Была она крепко потрепана, как треплются книги в дороге, и вся пропиталась смазкой. То ли шофер забыл ее в спешке, то ли просто бросил прочтя. Сурин хотел пихнуть книжку обратно, но случайно взгляд его упал на название, и внутри словно бы кольнуло.

— «Следы на песке», — вслух повторил Сурин. Что-то знакомое и забытое вдруг поднялось в нем при этих словах, крупно стоящих на обложке. Поднялось и пропало, вызвав раздражительное беспокойство. Будто эти слова на обложке имели к нему, механику Сурину, какое-то личное отношение. Он близко нагнулся над книжкой и прочитал сверху, помельче:

«Михаил Лоскутов».

И разом, как сверкнуло в нем, вспомнил.

Вспомнил крепкий бензиновый дух, смешанный с запахом песка.

Вспомнил апельсиновые в закате крыши мертвого города Джулая, которые тысячи дней светились в пустыне ни для кого, пока проводник Батырбек не вывел к нему колонну автопробега.

Вспомнил полуголого метеоролога, бегущего плавной рысью рядом с машиной по тряским ночным барханам, и ценный прибор «психрометр», закутанный в меховую куртку ученого, у него на руках..

…Истерику встречных верблюдов и сдержанный ужас кочевников, впервые увидевших автомобиль.

…Золотые зубы вице-командора на прощальном банкете в Красноводске.

Вспомнил покрышки своего старого «форда», которые саксаул пробивал, как стекло. И свою молчаливую зависть к трехоскам…

…И мальчишку, сына начальника метеостанции. Он три ночи не спал, поджидая колонну автопробега, а когда она, наконец, появилась, мальчишку не смогли разбудить. У него над кроватью висели автомобильные очки из бумаги. И все очень жалели мальчишку, когда он проснется утром. А Лоскутов, этот самый, Михаил молча снял свои шоферские очки и повесил их над мальчишкой вместо бумажных. И еще подмигнул Сурику…

— Николай Никифорыч, у шейсят-тридцать опять тормоза барахлят!

Сурин быстро пихнул книжку в карман, едва влезла, посыпались гаечные ключи, карманное хозяйство. Прихлопнул кабину. Огляделся, будто не сразу сообразил где. Обычным тоном спросил:

— Чего им барахлить?

— Шут ее знает, — махнули в ответ. — Одно слово: шейсят-тридцать.

Заковыристая машина шейсят-тридцать, никак из ремцеха не выпихнуть. Все вроде отлажено, изнутри блестит, а в самый последний момент, хоть в воротах уже, как ей взбрыкнется — выкинет фортель. Характер такой сквалыжный у шейсят-тридцать: любит, когда под нею полгаража ползает. Есть такие машины.

Провозились до самого обеда. За делом все посторонние мысли вылетели. Вроде и не было никакой книжки за старым сиденьем. Не находил. Может, и вовсе забылось бы, если б не еще случай в тот же день. Случаи всегда косяком ходят.

В обед Сурин задержался в конторе, а когда выскочил, во дворе разворачивался чужой «газик». По номеру видно — не ашхабадский. Развернулся наполовину и встал поперек, как его заклинило. Вылез шофер, крупный парень в очках-«консервах», рванул капот, присвистнул:

— Все, Владимир Аркадьич! В аккурат хватило… С пассажирской стороны щелкнула дверца и выпустила мужчину чуть младше Сурина, в шляпе, в ковбойке с засученными рукавами, шофер не шофер, начальник не начальник. Мужчина глянул и понимающе тряхнул головой: