Наталия Ипатова - Ледяное сердце Златовера

• Название: Ледяное сердце Златовера
• Автор: Наталия Ипатова
• Издательство: Уральский следопыт
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2005

Повесть-сказка «Ледяное сердце Златовера» — пятая из серии «Большое драконье приключение». Каждая из пяти достаточно автономна и представляет собой отдельное законченное произведение. В каждой упоминаются прежние похождения героев, что позволяет всему циклу быть единым. Все события, как между разными сказками, так и внутри одной, связаны строгой логикой. Каждое произведение Н. Ипатовой — это чудесная смесь фэнтези, рыцарского романа и любовной мелодрамы. Попробуйте это на вкус!

---

— Ты кто? Не сам ли бог огня?

— Я его внук.

Ковач протянул было руку, будто желая удостовериться наощупь, что его не морочат, но жар, пахнувший от металла, убедил его отказаться от болезненного эксперимента. За раскаленное железо, я думаю, на его памяти никто голыми руками не хватался, но Ковач был не из тех, кто долго позволил бы подручному тешиться своим огорошенным видом.

И дело у них пошло! Грохот и звон в тесной кузне стоял такой, что меня, пристроившегося в дверях, в первую же минуту чуть было не вынесло прочь на волне звука, и потом я еще долгое время тряс головой, опасаясь, что оглох, а когда осознал, что дел тут надолго, стал устраивать себе продолжительные блаженные передышки, чтобы глотнуть воды и отдышаться. Я всякий раз возвращался, потому что на то, что творилось в кузне, стоило посмотреть.

Ковач без устали махал пудовым молотом, плюща железо да зычно покрикивая, чтобы подручный всякий раз по-иному поворачивал меч под удар. Со стороны, во мраке, пламени и дыму эта чудная пара казалась грозным старым дьяволом и расторопным мелким бесом. Седые космы кузнеца взмокли, по плечам и груди струился жирный грязный пот. Да и на лбу Звенигора — виданное ли дело! — над бровями появились редкие мелкие капли. Я усмехнулся. Однако, брат принц, это тебе не огненные пляски, тут вкалывать надо. Для усмешки у меня была и еще одна причина: я между делом стащил перчатку Звенигора и тишком исследовал ее. Так и есть, в среднем пальце притаилось тяжелое золотое кольцо с замысловатой печаткой, изображавшей что-то вроде извивающейся в огне ящерицы. Ну а что еще могло там быть?

— Кавалерийский?

— Нет, прямой.

— Легкий?

— Двуручный.

Ковач кивал, получая ответы, и болванка на наковальне постепенно приобретала заказанную форму. Время от времени Звенигор по знаку кузнеца швырял ее в воду, она неистово шипела, и кузня наполнялась едким сизым дымом. Потом меч вновь и вновь описывал монотонный круг: горн, наковальня, кадушка, и я уже чуть держался на ногах, а те двое, осыпаемые ворохами искр, танцевали вокруг крестообразной полосы металла шириной в ладонь и длиной в два с половиной фута, принимавшей все более узнаваемый вид. Наконец я вовсе угорел от жара, духоты и вони сернистых газов, и сбежал насовсем, повалившись в высокую траву за оградой. Я не внук Сварога, мне позволительно.

Наконец по изменившемуся звуку я догадался, что Ковач взял молот полегче. Дело шло к концу, я снова вернулся в кузню, и вовремя, потому что иначе мог пропустить самое интересное.

— Вот уж самый чудной меч из всех моих мечей, — задумчиво молвил кузнец. — Что с рукоятью будем делать, сынок? Коли не торопишься, я бы ее отчеканил так, что любо-дорого.

— Тороплюсь, — возразил Звенигор. — Не возражаете, если с рукоятью мы тоже малость почудим?

Ковач движением брови позволил саламандру самодеятельность, и Звенигор погрузил рукоятку в уголь, а сам, пристально наблюдая за процессом, всунулся в горн чуть ли не по пояс. Мне подумалось, что если он сейчас вздумает перевоплотиться, одним кузнецом на свете станет меньше. Рот у Ковача, по-моему, так и не закрылся.

Рукоять сперва почернела, затем налилась темно-бордовым, а потом все светлела, пока не раскалилась добела. Ковач растревожился:

— Эй, — окликнул он своего подручного, — сейчас потечет!

Звенигор, со своей стороны горна не спускавший с металла внимательных глаз, мотнул головой:

— Потечь не дам, но она должна стать достаточно мягкой.

Он осторожно вытянул свой новый меч из угля за лезвие и тут-то нам с Мастером довелось увидеть еще один бесподобный трюк. Звенигор положил правую ладонь на светящуюся от жара рукоять, вплотную к крестообразной гарде, левую — следом, так, как держал бы этот меч в бою, когда уже он будет служить хозяину, а не наоборот, как сейчас. Металл светился сквозь нежную плоть пальцев, очевидно, не причиняя ей вреда. Даже во мраке кузни, разгоняемом отдельными пятнами огня, я разглядел, как напряглось лицо Звенигора, сузились глаза и вздулись жилы на висках и руках, когда принц изо всех сил сжал рукоять своего меча. Прошло несколько секунд вынимающего душу усилия, и тогда наконец Звенигор расслабился, опустил меч на наковальню, разжал руки и отошел чуть в сторону, словно ненавязчиво предлагая оценить, что он тут натворил.

На рукояти остались явственно видны следы его пальцев, и Ковач только присвистнул. Поистине, вряд ли даже во всей Волшебной Стране можно было найти меч с похожей рукоятью. Меч, который во время ковки держали руками. По всем законам сказки эта штука должна была получиться волшебной, ну или что-то вроде того. И рукоять его одному лишь Звенигору точно ложилась в руку, ибо не найти ни среди людей, ни среди прочих тварей двух с совершенно одинаковой рукой.

— Отдохни пока, — велел Ковач, будучи не в силах оторвать от меча глаза. — Я почищу его, отполирую и наточу.

Звенигор, чуть пошатываясь, — и впрямь устал! — вышел из жаркой кузни на дивно прохладный простор, доковылял до большой бочки под водостоком, оперся руками о край и уронил голову в воду. Пока он не вынырнул, я думал, что понял, отчего у Ковача сбежал подмастерье. Потом он вскинулся, отхлестнув волосы назад, и окинул мир и меня глазами, искрящимися блаженством и восторгом, а холодная вода с волос лилась на его испятнанные копотью плечи и спину.

— Если бы ты знал, — признался саламандр, — как давно я мечтал это сделать!

Потом мы оба валялись в траве, наблюдая за бегущими по небу облаками, и дремали под доносившийся из кузни вжик стали о точильный круг, а потом Ковач вышел из кузни, неся меч на вытянутых руках, благоговейно и бережно, как ребенка, и Звенигор поднялся ему навстречу. Он принял меч и поймал солнце его отточенным острым краем. Ковач прикрыл глаза ладонью.

— Что я должен вам, Мастер?

Кузнец замотал седой гривой.

— Деньги — пыль, — сказал он. — Вода в пригоршне, сколь не береги — утекут. Я бы… я бы сыном тебя назвал, если бы ты остался. Я бы такого кузнеца из тебя сделал, что дивился бы весь мир, а гномы краснели бы и прятались в бороды от стыда. Но ты ведь не останешься?

— Прости. Ты не поверишь, но я… я хотел бы, Мастер! Я даже не могу обещать тебе, что вернусь. У моего отца на меня прав больше, чем у меня самого, и так вышло, что именно сейчас эти права заявлены. Прости.

Они обнялись, как родные, с такой взаимной благодарностью и страстью, что я всерьез испугался, как бы Ковач Звену от полноты душевной кости не переломал.

А потом Мастер вновь сел на выщербленные ступени, раскурил трубку, словно не мыслил жизни без зловонных дымов, и провожал нас сожалеющим взглядом, пока мы седлали коней, да и после, когда мы удалялись прочь по пыльной дороге.

* * *

Кони ступали неспешно, пыль клубилась за ними и поднималась нам до колен. Я рассматривал новооткованный меч. Был он мне тяжеловат, и в руку приходился неудобно: ладонь у Звенигора шире. Я порадовался, что мне им не махать, и подумал, что раз Звен все время ковки держал его в руках, то ничего плохого к своему хозяину эта штука иметь не может.

От гарды на длину ладони меч, собственно, не был еще мечом, то есть чем-то, способным колоть или рубить. Тут шел гладкий округлый стержень, овальный в поперечном сечении. Это сделано для крепости, объяснил мне Звен, потому что именно здесь, в первой четверти клинка — его общеизвестное слабое место. Мощный удар чаще всего ломает его именно здесь. Дальше меч расширялся, переходя в собственно клинок, заостренный на обоих краях, с ребром жесткости по центру и концом, выведенным в форме буквы «V», уплощенным и заточенным. И Звенигор был так доволен этим делом в том числе и своих рук, что я не стал ему говорить, что в принципе терпеть не могу мечей, потому что одна из этих красивых штук лишила жизни моего первого настоящего друга, принца Рэя. Мне не хотелось отнимать у него этот восторг: в сущности, есть вещи и поважнее моего личного мнения, да и если уж Рэю приспичило, он, надо думать, даже не имея при себе меча, что мне, правда, трудновато представить, нашел бы какой-нибудь иной способ покончить с собой. С большим трудом отогнал я от себя черные мысли о той, плохо закончившейся сказке, и вернулся к своему спутнику.

— А зачем тебе вообще понадобился меч? — поинтересовался я. — У тебя, вроде бы, другая техника.

— О да, — согласился саламандр. — Но, понимаешь ли, мне не хотелось бы плодить слухи.

Ну вот, теперь он меня насмешил!

— Слухи! Да ты видел ли лицо Ковача, когда ухватился за болванку руками! Ты сам себе сотворил легенду, и сейчас он будет ее рассказывать каждому проезжающему, и каждый раз добавлять иные подробности. На самом деле, это был самый худший способ избежать слухов. Признайся, тебе хотелось распустить перед стариком хвост!

— Старик мне понравился сразу, — признался Звенигор. — Мне хотелось выглядеть перед ним достойно. И напоследок он очень растрогал меня.