Олеся Николаева - Тутти: книга о любви

• Название: Тутти: книга о любви
• Автор: Олеся Николаева
• Издательство: 0dc9cb1e-1e51-102b-9d2a-1f07c3bd69d8
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-062588-8; 978-5-271-25656-1

Олеся Николаева – известный поэт и автор оригинальной прозы, удивительно позитивной, что вовремя поддержит и не даст впасть в грех уныния.

Героиня книги – литератор, писательская дочка, жена священника. Ее жизнь – цепь каких-то невероятных приключений, искушений и испытаний, а дом – своего рода Ноев ковчег: там могут встретиться представители московской богемы и монахи, его населяют родственники – близкие и дальние, кошки, собака и даже мартышка… Да и гости под стать: то бурятский маг превращается в муху, то друг юности, задумав жениться «на дворянке», становится жертвой мошенницы, министр культуры взлетает к потолку, а сама героиня становится свидетельницей полтергейста.

Смешно, абсурдно, пронзительно, трагично. Как в жизни…

---

В общем, Мишу этого мы ждали с нетерпением. Вскоре он и появился. Выглядел, надо сказать, он не очень-то «магически» – толстенький, красненький, плешивенький, пузатенький, – типичный такой провинциальный дядька. Хлебороб, агроном. А может, сельский учитель. А может – райкомовский деятель, мелкий ответственный работник. Привез с собой коньяк, мы сели, он тут же захмелел. Ходил по комнате туда-сюда, стуча себя в грудь:

– Вот такой я человек, вот такой я сибиряк! Оказалось, что он к тому же пишет стихи, которые он называл «стишата», хочет издать свою книгу в Москве и псевдоним у него – Саянов.

– А вот Олеська у нас – поэт, – сказал Снегирев. Он оживился:

– Люблю стишата!

И опять заходил по комнате:

– Вот такой я человек, вот такой я сибиряк, вот такой я поэт!

– Расслабился немного, пусть! Не надо никого осуждать, – сказал Татьяна, жена Снегирева. Потом обратилась к этому Мише насчет меня:

– У нее безумные бывают боли после операции аппендицита, может, вы ей поможете, а, Миша?

Он ответил какой-то прибауткой, но на следующий день мне сказал:

– Давай уговор – я тебе боли снимаю, а ты мне стишата мои подправишь, если рифма где не та или размер куда не туда… Лады?

Я согласилась: сколько же я подстрочников уже перерифмовала, вбила в размер, мне ли его стишата не одолеть? Взяла рукопись. Называлась она романтично, под стать Саянову, «Бирюзовые дали».

А Миша поселился у Снегиревых, корни там пустил, купил дефицитный мебельный гарнитур «Тюльпан», стульев десяток, поставил их по периметру комнаты, стал пациентов принимать. Обещал Снегиреву открыть всякие секреты… Тот приходил поздно вечером к нам, рассказывал:

– Миша лечит на уровне воображения. Вводит человека в гипноидную фазу, заставляет вспомнить что-то неприятное, увиденное теперь в некоем образе – змеи ли, паука, жабы или еще чего, и поймать эту тварь. Вот так – лови ее, лови, бросай от себя. Вот она, покатилась, поползла, улетела, исчезла, нет ее, нет твоей болезни, ты здоров.

Но постепенно он стал на Мишу роптать:

– Я заметил – он деньги стал брать. И пациентов набирает больше, чем надо… Набивает их в комнату, как селедок в бочку. Это в нем алчность заговорила. Помяни мое слово – он скоро весь свой дар утратит. Но мне бы хоть успеть все у него вызнать – я бы тогда сам тебя от твоей боли вылечил. За так. А то тебе вон сколько работать надо на него – за исцеление.

Миша мне сказал – как только ты мне стишата выправишь, тут же я тебе и боль изгоню. А у него рукопись огромная – страниц двести. И потом, что ее правь, что не правь – все равно, извиняюсь, дрянь получится. Надо просто все заново написать, и всё. Воспользоваться его текстом как «рыбой». Но это невозможно, потому что, как оказалось, он очень дорожил своими «находками». Так и говорил: «Там много свежих находок» или «Ты уж мои находки там не трогай». Поэта Саянова бирюзовые дали… Свободы не дал мне никакой. И я стала бояться, что если буду так невольнически свой дар эксплуатировать, то он пропадет. Хрупкий он, трепещет под ветром, вот-вот порвется, понесет мой челн неизвестно куда, на черные пиратские скалы, беда, барин, буран!

А Генка меня все подбадривает:

– Ничего, перейму я от него эту науку, сам тебя вылечу, а стишата свои пусть он сам расхлебывает… Плохо только, что он секреты от меня свои лекарские что-то стал утаивать. Так, какую-то ерунду покажет, а насчет главного – темнит.

Через несколько дней пришел, мрачный. Поглядел на часы, которые показывали одно и то же время, вздохнул:

– Тоска. Миша на меня жутху нагоняет.

– Это как?

– Жутха, и всё. И вообще – пошел вразнос. Бедных он уже лечить не хочет – подавай ему богатых, жен и любовниц членов ЦК. Вот как. Но я ему сказал: ты свой дар потеряешь на этих цековских бабах! Ведь как сказано в Писании: даром получили – даром давайте. А он? Но я все равно кое-чему от него научился. У меня сегодня одна пациентка виноград собирала.

– Где, какой виноград?

– Она сидела у меня на кухне – дожидалась, когда он ее примет, а я привел ее в образный виноградник и говорю: поешь хоть винограда, освежись. Она и стала его собирать и в рот себе запихивать, прямо гроздьями совала… Но жутха от Миши так и прет, так и прет…

Миша, встречая меня, все интересуется:

– Как там мои стишата?

– Читаю, перечитываю…

Шов у меня все болит, на анальгин аллергия. Мухи какие-то подозрительные у лица кружатся.

Прошло почти полгода. А Миша все живет у Снегиревых, навеки поселился. Они уже и не знают, куда его сбагрить, куда самим бежать. Он такой гневливый стал, покрикивает на них, угрожает… Просто колдун какой-то. На Татьянином дне рожденья вовсю «расколдовался».

Гостей много пришло. Все перед ним заискивают – хотят получить вечное выздоровление, боятся – как бы он какую дурную доминанту не заделал.

Муж мой уехал в командировку и был, к счастью, далеко. А я появилась, когда все были сильно подшофе, стол разорен, а Миша ходил по комнате, приговаривая свое:

– Вот такой я человек, вот такой я сибиряк, вот такой я поэт!

Вокруг стола спало несколько гостей. Я думала, они от вина так разомлели, потом оказалось, что это Миша их усыпил. Заметил последнюю бодрствующую за столом даму, усыпил и ее – прямо на моих глазах. Потом обратил взор на меня.

– Я и тебя сейчас загипнотизирую, – воззрился на меня бурятский маг.

– Э, нет, – ответила я весьма легкомысленно и даже игриво, надкусывая пирожное. – Это не так уж просто.

– Загипнотизирую! – Он топнул ногой.

– А я не поддаюсь никакому гипнозу, – возразила я. Откуда-то я знала, что все женщины в моем роду могут противостоять гипнотическому внушению. Сильные, витальные, красивые, взором пронзительные, палец им в рот не клади… Бабушку мою пытались лечить от курения – ничего не вышло. На маму мою не действовало. Тетку мою – тоже не пробрало. И я однажды – совершенно случайно: шел в комнату, попал в другую – вперлась на сеанс к гипнотизерше, даже посидела там немного, так она меня выдворила с позором, да еще кричала с обидой вослед, что я ей «сорвала сеанс».

– А я все равно загипнотизирую, – вдруг разозлился Миша и стал делать в мою сторону какие-то пассы, сопровождая их заунывными заклинаниями.

Тут уже разозлилась я не на шутку: что это за метафизическое насилие, что это за духовная агрессия!

– Все это чушь! – отмахнулась я. – Ничего у вас не выйдет, все вернется вам же на голову!

Он затрясся от ярости и стал с новой силой насылать на меня свои чары, завывая и поводя руками.

– А я не сплю, а я не сплю! Ничего у вас со мной не получится, злой колдун!

И осеклась – вспомнила, как «через леса, через моря колдун несет богатыря»… И ведь то – богатырь, а то – хлипкая я. Екнуло во мне что-то.

А он как завопит страшным голосом, как полыхнет глазами, как изогнется дугой – вскинул над головой руки и стряхнул их на меня:

– Я тебя проучу! Жутху на тебя нашлю! Скоро умрешь, скоро умрешь!

– Ну вот, – промелькнуло у меня, – ухитрилась поссориться с бурятским магом! А ведь у меня дети маленькие, и сама я некрещеная, совсем беззащитная перед его силами зла!

Ответила ему гордо и безумно, потому что ведь я все-таки знала, что «умру на заре», и что «умру я не на постели при нотариусе и враче», и что, во всех случаях, – «то Бог меня снегом занес, то вьюга меня целовала»:

– Я-то умру как поэт, а вы останетесь жить как жалкий, бездарный, пошлый графоман!

Отшвырнула эклер, тряхнула волосами, вышла из комнаты, стуча каблуками, шваркнула дверью. Побежала домой – что делать? Конечно, писать стихи, что же еще?

На следующее утро Миша пришел ко мне, похмельный и повинный:

– Прости меня, дурня. Пьян я был в стельку. Ничего не соображал. Ничего не помню. Так скажи, правда ли мои стишата так безнадежны?

– Правда, – ответила я.

– Понятно, – вздохнул он, – а я их так вдохновенно писал, так надеялся их напечатать… Ладно. Приходи ко мне, я тебя и так вылечу.

– Нет, – сказала я. – Я к вам никогда не приду. И не буду лечиться. Если Бог захочет, Он Сам меня исцелит. А нет – буду страдать.

Через несколько дней бурятский маг собрал вещи, отослал по железной дороге «Тюльпан» со стульями в Улан-Удэ. Снегиревы все-таки вытурили его. Он и укатил восвояси.

Долго еще потом кружила всякая нечисть по его следу, прибивалась к Снегиревым, выпытывала «магические секреты». Прочухал про это и Щуровский, прославившийся тем, что еще во времена Советской власти принимал у женщин роды под водой. Было у него несколько смертных случаев, но он как-то отмазался. И вот он зачастил к Снегиревым, расспрашивая про Мишу и его методы. Даже магнитофон включал тайком – под столом, в приоткрытом портфеле. Но Снегирев его в этом сразу разоблачил.

Поначалу мои друзья отнеслись к нему доброжелательно – скромный, говорит тихо, сидит, потупив очи, постится, в храм ходит. Самое главное, говорит, – смирение. А сам какой-то мутный, унылый… Но мы тогда с этим его унынием ничего не заподозрили неладного – думали, что так и должно быть: человек плоть умерщвляет, чего ему особенно радоваться! Потом стало кое-что прорисовываться. Разоткровенничался он с ними, да и я тут сидела, оглашенная, внимала: