Артуро Перес-Реверте - С НАМЕРЕНИЕМ ОСКОРБИТЬ (1998—2001)

• Название: С НАМЕРЕНИЕМ ОСКОРБИТЬ (1998—2001)
• Автор: Артуро Перес-Реверте
• Жанр: Публицистика

В своих эссе А. Перес-Реверте говорит о своих любимых книгах, повседневных битвах и ужасе войны, о трусости одних, героизме других и одиночестве всех нас. Об идиотизме политиков и мудрости шлюх, о памяти культуры и бессмысленности современной моды.

Перес-Реверте - свидетель своей эпохи, и его статьи отражают наше непростое время, словно зеркало. Даже если нам совсем не нравится это отражение.

---

Я написал этот пролог, чтобы оградить себя от гневных писем безумных читателей (и читательниц), сующих повсюду свой нос и развешивающих ярлыки. Отвернулся от некрасивой женщины — значит ты шовинист, рассуждаешь о судьбе Испании — значит ты правый, не любишь Арсальюса — ненавидишь басков, критикуешь Народную партии — ты социалист, и тому подобное. Теперь они требуют, чтобы я отметил Всемирный день борьбы с курением тремя тысячами проклятий в адрес табачной промышленности. Начать можно с недавнего случая, когда производители табака выиграли дело против очередного Общества спасителей национальной нравственности.

Постараюсь прояснить свою позицию. Фирмы, которые торгуют смертоносным товаром, прекрасно знают, что курение вызывает рак, а никотин — опасный наркотик. Такие компании нужно бить по самому уязвимому месту, то есть — по карману. С этим никто не спорит. Меня обескураживает отчаянное стремление жертв табака нажиться на своей беде. Курильщики прекрасно понимают, что делают, и отлично знают, что в каждой пачке сигарет таится смертельная опасность. Людей, которые ничего не слышали о вреде табака, в наше время не осталось. И потому, при всем глубоком сочувствии, когда им делают биопсию гортани и диагностируют рак, остается винить только самих себя. Ведь табак — это не Чернобыль и не водородная бомба, курение — не силикоз. Чтобы закурить, человек достает сигарету, берет ее в рот, зажигает и с наслаждением вдыхает дым. Все это он делает по собственной воле. Поэтому, когда начинают вопить о возмещении ущерба и гражданских исках, становится ясно, что речь идет о возможности подзаработать. Я ведь тоже могу пойти к Банку Испании и биться головой о бордюр, пока не разобью ее к чертовой матери и не останусь лежать на земле, как воплощенное обвинение. А потом подать в суд на банк, потому что он стоит на этой ужасной улице, на этот отвратительный бордюр, который нанес мне увечья. А вырученные деньги я потрачу на медицинские страховки для бедолаг, как и я, имевших несчастье споткнуться о проклятый бордюр.

Мне очень жаль, но подобные претензии несправедливы. Я всей душой за то, чтобы расправиться с табачными магнатами, но категорически против навязанной нам американской политкорректности. Там, кстати, понимают punitive damages[20] как возмещение конкретного ущерба, а вовсе не наказание виновных или подачку пострадавшим. Мы, как всегда, поспешили свести эту практику к банальному вымогательству. Уж если мы сегодня говорим по латыни, позвольте еще одну прекрасную цитату: «Sua quisque exempla debet aequo animo pati». Приводить в пример стоит лишь то, что сам стойко перенес. А еще говорят, что латынь мертвый язык.

ПРИЗРАК ТАМПЛЯ

Я будто вернулся в прошлое, в дедушкину библиотеку: ненастный день, серый свет, старые книги на полках. Десятилетний мальчишка примостился с книгой у окна. Книга называется «Кавалер де Мезон-Руж». На обложке имя автора — Александр Дюма. Мальчик жадно глотает страницу за страницей, пораженный удивительной историей: любовь и дружба, смутные дни французской революции, на площади — окровавленная гильотина, раскрытый заговор, неудачная попытка спасти Марию-Антуанетту, горькая судьба маленького Капета, Людовика XVII, сына казненного монарха.

С тех пор прошло много лет, но я не могу позабыть мальчика, который читал о темной судьбе своего сверстника, наследника французского престола, разлученного с родителями, оставшегося сиротой и в конце концов сгинувшего где-то среди революционного безумия. Мне было столько же лет, сколько ему, и, как любой страстный читатель, я представлял себя на месте дофина: в какой-то степени его судьба была моей. Этот роман, весьма посредственный в сравнении с «Графом Монте-Кристо» или «Тремя мушкетерами», оставил глубокий след в моей душе. Время проходит, и нельзя знать наперед, что́ из прошлого можно будет унести с собой в заплечной суме. Образ маленького Капета и тайна его смерти остались со мной навсегда, как остается настоящая загадка, подаренная книгой, жизнью или историей. Потом я прочел «Повесть о двух городах» и «Алый первоцвет», что-то из Бальзака, Феваля и Сю, «Историю французской революции» Тьера, биографию Марии-Антуанетты, написанную Стефаном Цвейгом и другие книги. Случается, что вовремя прочитанные страницы открывают путь, который приводит тебя к историям, о которых ты и не подозревал, к прекрасным и таинственным мирам. Потому дураки, презирающие любые книги, независимо оттого, что в них написано, приводят меня в бешенство. На первый взгляд, книга — только книга и ничего больше, но, открывая ее, невозможно угадать, какая волшебная дорога развернется перед тобой. Если не верите, спросите у моих друзей. Один, проглотив в детстве «Койота», стал крупнейшим специалистом по францисканским миссиям в Калифорнии и испанскому культурному влиянию в Северной Америке. Другой начинал с «Трех мушкетеров» и «Узника Зенды», а теперь он — директор Национальной библиотеки.

Спустя почти сорок лет после того, как я прочел «Кавалера де Мезон-Руж», исследователи из Мюнстерского университета смогли раскрыть тайну дофина. Дописан эпилог истории, которая началась для меня дождливым утром в дедовой библиотеке. Как часто размышлял я о судьбе несчастного ребенка, болезненного и умного, наследника престола, разлученного с матерью и отданного для перевоспитания в республиканском духе грубому сапожнику Симону, претерпевшего немало унижений и лишений, чтобы исчезнуть без следа. От юного Людовика не осталось ничего, кроме тайны.

Иногда жизнь пытается подражать романам. Врач, вскрывавший в 1795 году десятилетнего узника Тампля, умершего от туберкулеза, унес сердце маленького мертвеца, завернув его в платок. Сначала сердце заспиртовали, потом мумифицировали. Два века оно переходило из рук в руки, пока не оказалось в научной лаборатории. Сравнительный анализ его ДНК с ДНК Марии-Антуанетты, окончательно развеял тайну: мальчик, умерший в Тампле восьмого июня был дофином Франции. Злосчастный труп бросили в общую могилу и засыпали негашеной известью. Дело закрыто. Прошло сорок лет с тех пор, как мы с дофином впервые посмотрели друг другу в глаза, маленький призрак со страниц «Кавалера де Мезон-Руж» ответил на все вопросы и упокоился с миром. Я сам толком не знаю, что чувствую теперь. С годами наши сердца взрослеют. Мальчишка, глотавший книги в библиотеке своего деда, повидал немало детских трупов в братских могилах. Отнюдь не в романах Дюма. Я часто спрашиваю себя, что стало бы с Испанией, если бы догадались гильотинировать Карла IV и Марию Луизу, а их ублюдку, правившему под именем Фердинанда VII, сделали бы своевременное вскрытие.

«Я ЗАСТРЕЛИЛ ЕГО, КОГДА ОН УБЕГАЛ»

«А другого я застрелил, когда он убегал...» Сколько бы мы ни прикидывались писателями вроде Сервантеса и Пруста, никто из нас не сумел бы рассказать об этом лучше, чем мой земляк Хоакин Эредеса Ногера по прозвищу Макарон — ему тридцать один год, два из которых он обрывает листочки с календарей в тюрьме Кампано в Картахене. Макарон, которого здесь зовут просто Мака, истинный сын этой южной земли, отравленной коррупцией и безработицей. Здесь людям приходится сбиваться в стаи, чтобы выжить. Колумбийцы и их братья по несчастью галисийцы вывели точную и зловещую формулу выживания, для того, кто не обделен удачей, талантом и смелостью. Она звучит по-разному, но суть остается той же: что не убивает нас, приносит деньги. Хотя рано или поздно ты можешь оказаться за решеткой, а то и в канаве — с руками, связанными проволокой, ожогами от сигарет, и пулей в голове. А удачи можно и не дождаться.

Мака — типичный житель этой земли, какими раньше были остряки Мурсии или добряки Торре-Пачеко. Тамошний народ еще не успел обогатиться за счет безудержного строительства, как в Аликанте, или стать рабами туристов, как на альмерийском юге. Упадок промышленности и бесстыдные махинации местных царьков, делящих прибыль с политиками из центра, опустошили край, будто набег Аттилы.

Сейчас в тюрьме больше рыбаков, чем в море. Когда зарабатываешь гроши, некуда деться и дома пятеро детей, которые хотят есть и смотреть сериалы по цветному телевизору, трудно не забросить сеть в пяти милях от берега, чтобы на месяц обеспечить себе улов. Куда ты денешься…

У Маки такая же история. Он существует в подобном контексте, как говорят по радио всякие социологи. Мака худощавый и жилистый, много курит, скуп на слова и жесты. Это сдержанность человека, который никому не доверяет. Ни конвоирам, ни соседям по камере — вообще никому. Своим конкурентам Чиве и Пелоте Мака тоже не доверял. Однажды они заявились к Маке домой, чтобы выяснить, какого черта он продает наркотики дешевле, чем они. Янки называют это демпингом, приятель, сказали они. У кокса фиксированная цена, а ты ломаешь на фиг весь рынок. Сначала они были дружелюбны, но Мака держал ухо востро и пушку под полой пиджака. На эту пушку у него столько же документов, сколько на кролика в лесу, но оружие он хранил в боевой готовности и регулярно чистил. Слово за слово — и вот цыган по кличке Пелоте начинает бесится, орет, что вышибет из Маки мозги. Тут началась заварушка... Дожидаться, когда цыган исполнит угрозу, Хоакин не стал. Он сам вышиб из него мозги. Он рассказывает об этом между затяжками, холодно, спокойно, слегка щурясь от сигаретного дыма. Убив Пелоте, он повернулся к Чиве. Увидев смерть дружка, Антонио Фернандес Амадор по прозвищу Чива вмиг смекнул, что к чему. Тут следует ключевая фраза, блестящее завершение истории. «Я убил его, когда он убегал», — произносит Мака.