Николай Зенькович - Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля

• Название: Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля
• Автор: Николай Зенькович
• Издательство: Олма-пресс
• Жанр: Политика
• Год: 1998
• ISBN: 5-87322-705-5

В книге на основе новых источников из ранее закрытых архивов исследуются непростые отношения в высших эшелонах власти СССР. В борьбе за первенство в ход шли интриги, оговоры и даже физическое устранение конкурентов.

Книга переворачивает привычные представления о расстановке сил в Кремле на разных этапах советской истории, раскрывает закулисные страницы никогда не афишировавшихся личных взаимоотношений между членами высшего партийного и государственного аппарата.

---

Теперь мы знаем, как было в действительности. На Довженко, по-видимому, сильное влияние оказала псевдоромантичная манера письма Вишневского. Чего стоит, например, такая скоропись: «Был знойный август. Люди были истомлены непрерывными боями в течение года. Чтобы было легче идти в контратаки, люди сбрасывали сапоги и с возгласами «Да здравствует Ленин! Да здравствует III Интернационал!» кидались вперед. Под огнем раз лег петлюровский оркестр. Щорс поднял его: «Играйте, вперед!» Оркестр заиграл «Славу». Щорс запел им «Интернационал». Оркестр на ходу заиграл и пошел за новым начальником…»

В сборнике помещены и воспоминания Фрумы Хайкиной-Ростовой, жены Щорса. По одним источникам она была бойцом Богунского полка, по другим — состояла на чекистской службе в щорсовской дивизии. Точного ее положения не знает никто. Имеющиеся о ней сведения скудны и противоречивы. Известно лишь, что впервые она встретилась со Щорсом во время боя. Согласно ее рассказу, дело происходило так. Отряд Щорса, где она была бойцом-разведчиком, бился с врагом на линии Гомель — Калинковичи. Враг обходил щорсовцев лесом. Нужно было произвести разведку в лесу. Щорс вызвал охотников — в отряде произошло замешательство, поскольку до леса надо было идти под огнем противника. И тогда из рядов смело выступила Фрума. Щорс пристыдил разведчиков: вот, видите, женщина не побоялась, идет первой, а вы? И тогда бойцы двинулись за ней. Но Фрума в полк не вернулась: ее ранили и взяли в плен. Вскоре ее обменяли на белого офицера.

Вторая встреча произошла в 1918 году, на рубеже Советской России и оккупированной немцами Украины. На пограничную черту прибило две обезумевшие человеческие волны. С севера, под крыло гетмана Скоропадского, торопились гонимые карающей рукой красных состоятельные сословия. Навстречу неудержимо катился поток беднейшего населения, организуясь в повстанческие отряды для борьбы за Советы. Формируя здесь свои первые полки, Николай Щорс неожиданно узнал в председателе местной чрезвычайной комиссии бывшую разведчицу своего отряда Фруму Хайкину-Ростову. «Так на огненном рубеже классовых боев мы снова встали рядом», — этой единственной фразой обходится она, касаясь личных взаимоотношений.

Текст ее воспоминаний сух и сдержан. Никаких эмоций, ни малейшего проявления столь естественного человеческого, бабьего горя. Мужа бесстрастно называет товарищем, даже в том случае, когда говорит о похоронах: «С гробом товарища поехали мы на север». Употребляет и другие обращения. Но они тоже казенно-официальные: «начальник», «командир». Как будто речь идет не о близком человеке. Здесь же обнаруживаем загадочную фразу о том, что политотдел армии запретил хоронить Щорса вблизи места гибели.

В этой фразе некоторые увидят ключ к разгадке тайны смерти Щорса: мол, прятали концы. Ф. Ростова-Щорс, правда, дает такое объяснение решению политотдела 12-й армии: враг, чувствовавший близкую гибель, делал последние отчаянные усилия. Озверевшие банды жестоко расправлялись не только с живыми бойцами, но издевались и над трупами погибших. Поэтому командование не могло оставить Щорса на надругательство врагу, который пылал к нему самой ярой ненавистью. Почему местом погребения выбрали именно Самару? Как будто предвидя возможный вопрос в будущем и стремясь развеять сомнения, Ф. Ростова отвечает: Самара имела революционную славу. С ней было связано имя Чапаева. За время Гражданской войны Самарская губерния выставила полмиллиона бойцов в Красную Армию.

Убедительны ли эти аргументы? В общем-то да. Однако вряд ли могли знать о них в конце августа 1919 года за тысячи километров от Волги, когда выбирали тихое, безопасное место, где можно было бы похоронить Щорса. Скорее всего, эти объяснения более позднего происхождения. К тому же нельзя не видеть явных противоречий между утверждением о том, что причиной проезда мертвого Щорса от Днепра до Волги был поиск безопасного места, поскольку враги выбрасывали тогда из могил на свалки, псам и свиньям, тела павших красных бойцов, и определением этого места. Такой ли уж тихой и безопасной была Самара? Ответ на этот вопрос находим у В. Вишневского. После того, как вечером цинковый гроб с телом Щорса опустили в землю, на окраине Самары началась перестрелка. И в самом спокойном городе республики, замечает писатель, шла классовая война.

Абстрактно и пространно, ненатурально-напыщенным слогом описывает Ф. Ростова гибель мужа, тщательно избегая каких-либо подробностей: «Смерть, которую он презирал и над угрозой которой смеялся, настигла его под Коростенем, где он погиб, ведя в бой против белополяков части своей славной дивизии». Поэтому можно легко представить охватившие автора этой книги горячее нетерпение и азарт, когда в конце сотлевшего во мраке стальных сейфов сборника обнаружилось ценнейшее свидетельство человека, на руках которого скончался Щорс.

Представленный в сборнике как бывший помощник командира 44-й дивизии, в 1935 году занимавший должность помощника командующего войсками Украинского военного округа, И. Дубовой долгое время, вплоть до новейших исследований, считался единственным свидетелем гибели Щорса. Рассказ Дубового лег в основу официальной версии, которая потом широко интерпретировалась в многочисленной литературе, не претерпевая, однако, изменений в главном. И вот удача — первоисточник, о существовании которого не подозревали послевоенные поколения историков, переписывавшие друг у друга неизвестно кем запущенное в оборот, раз и навсегда утвержденное, ставшее хрестоматийным свидетельство. Только через семьдесят лет наконец всплыло имя того, кто способствовал возникновению еще одного «белого пятна» истории.

В воспоминаниях главного свидетеля важно каждое слово, каждый его оттенок. Дубовой доброжелательно отзывался о начальнике 1-й дивизии, с которым познакомился на месте, прибыв на его участок фронта, будучи начальником штаба 1-й Советской украинской армии. Перед Дубовым стоял невысокого роста обаятельный человек с небольшой бородкой, в короткой черной кожаной куртке, в фуражке английского образца. Его энергичное, волевое лицо и кряжистая красивая фигура запомнились с первого взгляда. Дубовой дает лестную характеристику деловым качествам Щорса, называя его человеком неутомимой энергии, необычайно сильной воли. Бойцы смотрели на Щорса как на своего вождя и любимого командира.

После такого теплого вступления, свидетельствующего о благосклонном отношении начальника штаба армии, не может быть места подозрениям в возможной недоброжелательности или зависти к растущей популярности Щорса. Невольно настраиваешься на мысль, что и последующий рассказ будет столь же честным и правдивым. Он заслуживает того, чтобы быть полностью воспроизведенным, иначе трудно будет понять, о каких лицах и «мелочах» главный свидетель забыл упомянуть.

«Вспоминается август 1919 года, — рассказывает И. Дубовой. — Я был назначен заместителем командира дивизии Щорса. Это было под Коростенем. Тогда это был единственный плацдарм на Украине, где победно развевалось красное знамя. Мы были окружены врагами: с одной стороны — галицийско-петлюровские войска, с другой — деникинцы, с третьей — белополяки сжимали все туже и туже кольцо вокруг дивизии, которая к этому времени получила нумерацию 44-й.

Положение дивизии было тяжелое. Белополяки могли ударить на Мозырь, и мы лишились бы единственной железной дороги, которая связывала нас с Советской Россией. В тылу же мы имели только водные пути — реки Припять, Днепр, Сож. Мы стойко держались и чуть ли не ежедневно выдерживали бои с врагами, которые пытались сжать кольцо вокруг Коростеня, окружить дивизию, потопить ее в реке Припяти. Это был ответственный момент, и Щорсу приходилось много и неутомимо работать. И Щорс, несмотря на многие бессонные ночи, казалось, никогда не уставал работать.

И вот последний день жизни Щорса. Это было 30 августа 1919 года.

Щорс и я приехали в Богунскую бригаду Бонгардта, в полк, которым командовал тов. Квятык (ныне командир-комиссар 17-го корпуса). Подъехали мы к селу Белошицы, где в цепи лежали наши бойцы, готовясь к наступлению.

Противник открыл сильный пулеметный огонь, и особенно, помню, проявлял «лихость» один пулемет у железнодорожной будки. Этот пулемет и заставил нас лечь, ибо пули буквально рыли землю около нас.

Когда мы залегли, Щорс повернул ко мне голову и говорит:

— Ваня, смотри, как пулеметчик метко стреляет.

После этого Щорс взял бинокль и начал смотреть туда, откуда шел пулеметный огонь. Но прошло мгновение, и бинокль выпал из рук Щорса, упал на землю, голова Щорса тоже. Я окликнул его:

— Николай!

Но он не отзывался. Тогда я подполз к нему и начал смотреть. Вижу, показалась кровь на затылке. Я снял с него фуражку — пуля попала в левый висок и вышла в затылок. Через пятнадцать минут Щорс, не приходя в сознание, умер у меня на руках».