Алексей Пантелеев - Наша Маша (Книга для родителей)

• Название: Наша Маша (Книга для родителей)
• Автор: Алексей Пантелеев
• Жанр: Биографии и Мемуары

Дневник наблюдений, записки писателя о жизни ребенка от рождения до пяти лет.

“Книга Л.Пантелеева,— писала В.Смирнова (“О детях и для детей”, М., Дет. лит., 1967),— необычайна уже тем, что это дневник отцовский (Машиной матери принадлежат лишь немногие записи). И, конечно, это не просто записки отца, это дневник писателя. Притом писателя детского, всегда думающего о детях, особенно зоркого и чуткого к ним, озабоченного судьбами детства в мире, одним словом,— у кого дети в сердце”.

Книга вызвала большой интерес в критике, множество читательских писем. О “Нашей Маше” писали С.Бабенышева (“Растет душа человека...”, “Новый мир”, 1967, № 11), Л.Исарова (“Когда ребенка уважают”, “Семья и школа”, 1967, № 7), Н.Халатов (“О Пантелееве и не только о нем”, “Дошкольное воспитание”, 1968, № 8), Е.Путилова (“Л.Пантелеев”, Л., “Советский писатель”, 1969), К.Чуковский (см. вступит. статью к 1 тому настоящего Собр. соч.) и другие.

Первое книжное издание— Л., Дет. лит., 1966.

Г.Антонова, Е.Путилова

---

— А это что? Рыбки?

В руках у дяди, увы, не рыбки, а черные атомные бомбы. И на животе у дяди написано: “Холодная война”.

Машка разглядывает картинку и вдруг говорит:

— Я боюсь! Он меня съест. Я боюсь! Папа, боюсь!

И вижу— краснеет, глазенки слезами наполнились.

Бежит к двери.

— Открой! Папа, открой дверь!

— Глупая, что ты?!

Открыл все-таки. И вот— чудо какое! Бежит, стучит каблуками и, слышу, кричит матери:

— Мама, папа мне конфету дал!..

А конфета ей действительно была выдана— минут за пять до этого.

* * *

Вечером лежала в темноте в кроватке. Я сидел один в столовой, ужинал. Дверь приоткрыта. Слышу громкий шепот:

— Алеша!.. Алешенька! Ты что делаешь?

— Спи, Маша!

— Я не Маша.

— Спи, мамочка! А то я— знаешь?..

— Дверь закроешь?

— Может быть, и закрою.

— А может быть, не закроешь?

13.8.59.

...Давно хотел отметить такую черту Машкиного характера, как склонность к юмору.

Любит и понимает шутку, любит, когда другие острят, каламбурят, и сама не прочь попытать силы в острячестве.

Когда ей очень смешно— не хохочет, а регочет.

Как-то на днях, когда мама отправилась в очередную поездку “покупать”, я спросил у Маши:

— Машенька, куда мама уехала? В Сестрорецк?

— Нет.

— А куда?

— Домой. В Ленинград.

— А на чем она поехала? На поезде?

Маше надоело, по-видимому, держать этот скучный экзамен, она говорит:

— Нет, не на поезде.

— А на чем?

— На карусели...

И сама заливается, хохочет...

* * *

Играли в автобус. Маша очень смешно изображает кондукторшу— очень похоже “отрывает билет”. При этом она всякий раз произносит что-то вроде:

— Тррк!..

* * *

Читал вчера Маше рукопись рассказа, над которым сейчас работаю. Признаться, волновался больше, чем волнуюсь обычно, когда читаю вслух незавершенную рукопись. Рассказ— не на ее возраст, постарше. Но все-таки многое поняла. Смеялась. И смеялась там, где юмор более или менее тонкий. Впрочем, под конец устала, потребовала:

— Давай лучше “Кошкин дом” читать...

Автор немножко обиделся, но потом вспомнил, что подобное случалось не только с ним, но и с Г.-Х. Андерсеном, и с С.Я.Маршаком, и с Л.Н.Толстым... Как бы то ни было, чтение это пошло автору на пользу.

* * *

Я сказал Маше, что скоро (недели через две) приедет бабушка. Сказал, что мы поедем ее встречать.

— Хочешь?— говорю.

— Хочу. Давай сейчас!

— Что сейчас?

— Поедем встречать бабушку!

* * *

Сидели в гамаке втроем: мама, Маша и я. Маша голенькая, в одних трусах.

Пошел дождик.

Но что это за дождь? И откуда он? На небе ни тучки, ни облака,— так, какая-то легкая серая пленочка. Поплевал, побрызгал минуту-две— Машка даже не заметила.

Я говорю:

— Дождь идет!

— Где?

И тельце у нее сухое. Такие микроскопически крошечные капельки, что сразу же высыхают на ее разгоряченных ручках, ножках, животике и спинке.

* * *

Я сделал вчера Маше кондукторскую билетную катушку, чтобы она могла не только понарошку трыкать, но и отрывать билеты.

Сегодня, когда я завтракал, она подошла и говорит:

— Давай играть? Что вам угодно?

Потом говорит:

— Ты будешь гражданка.

Я не сразу понял. А потом вспомнил: когда мы играем с нею в автобус и я изображаю кондуктора, я спрашиваю:

— Что вам угодно, гражданка?

19.8.59.

...Дул довольно сильный ветер, где-то очень далеко погромыхивал гром, но дождя за весь день не пролилось ни капельки.

Маша, как всегда, когда она не выспится, была до вечера в возбужденном состоянии. Тянуло ее на всякие штучки и выходки. Была у меня в комнате, взяла зеленую гребенку и кинула на пол. Сняла туфли и забросила их куда-то под кровать.

Впрочем, бес непослушания и анархии вселился в нее еще рано утром. После завтрака мать поймала ее на том, что она ходит с набитым ртом и жует что-то. Оказалось— рот набит конфетами. Эксперимент с “коммунистическим отношением” к конфетам дает иногда осечку.

* * *

Сегодня рано утром мама и тетя Ляля уехали в город. Я сквозь полудрему слышал их голоса, хлопанье калитки. А через полчаса выхожу в большую комнату. Вижу— Машка стоит в углу за занавеской.

Спрашиваю:

— Ты что там делаешь?

— В пьятки играю.

Одна! В прятки! И опять сердце сжимается от жалости к ней.

22.8.59.

Трогательно и забавно, когда Машка ведет на поводке Синдбада. Так она немножко побаивается его, а на поводке ведет бесстрашно. И все, конечно, оглядываются, останавливаются, удивляются, улыбаются...

23.8.59.

Папа ждал вчера гостей. Маша ходила с тетей Лялей встречать их, и гости мерещились ей в каждом встречном, в каждом незнакомце. У хлебного ларька стоит группа дачников. И Машка уже спрашивает:

— Тетя Ляля, это гости?

* * *

Третьего дня, когда играли “в магазин”, я для разнообразия и для того, чтобы несколько облагородить характер игры, послал Машу не в продовольственный и не в промтоварный, а в книжный магазин. Бегала она туда несколько раз и всякий раз спрашивала:

— Какие книги купить?

И я заказывал:

— Купи “Красную Шапочку”, купи Маршака, купи “Мойдодыра”, купи “Дюймовочку”, купи стихи Пушкина, Жуковского, Михалкова, Барто...

И она возвращалась, приносила щепочки и отчитывалась:

— Вот “Мойдодыл”. Вот “Красная Шапочка”. Вот стихи Пушкина. Вот Жуковский...

24.8.59.

Были в лесу.

Тетя Ляля и дядя Прокофий нашли несколько грибов и устроили инсценировку— “посадили” все пять или шесть подберезовиков и моховичков под одной маленькой сосенкой. А потом заставили Машку “искать” эти грибы, говорили, что “пахнет грибами”. Я был против этой инсценировки. Во мне протестовал— отец, педагог и грибник. Отец считал, что это жестоко— так издеваться и потешаться над маленьким несмышленышем. Педагогу не нравилось, что перед ребенком убираются трудности, плоды подаются, так сказать, на золотом блюде. А заядлому грибнику казалось, что у ребенка отбивается “грибной нюх”.

Позже ходили по грибы уже по-настоящему. Нашли несколько подберезовиков, причем один— совершенно самостоятельно— нашла Машка! По словам мамы, которая присутствовала при этом, Машка с азартом охотничьей собаки накинулась на этот маленький, белобрысый, наполовину съеденный улитками грибок.

Собирали еще бруснику и клюкву (ходили по высохшему болоту. В этом году все болота стали проходимыми). Мы с Машкой заблудились и довольно долго разыскивали наших.

В лесу видели лося. Совсем близко— в двадцати шагах. Лиловато-серый красавец стоял к нам в профиль и с интересом озирал нас одним глазом...

Домой вернулись в девятом часу.

Машка весь вечер возилась со своими грибами. Огорчила меня, когда не захотела отдать их тете Ляле. Пристыженная, принесла, отдала, но позже выяснилось, что сердце ее не выдержало и перед самым уходом тети Ляли она снова похитила грибы.

Грибами она, по словам матери, бредила ночью.

А перед этим мы с ней немножко поссорились, и я с ней не разговаривал.

25.8.59.

Мама считает, что отец поступает неправильно, что лучше уж, мол, побить ребенка, чем несколько часов не разговаривать с ним. Нет, согласиться с этим я не могу. Согласен с одним: нужно знать меру. Если молчание взрослых (то есть их бойкот по отношению к ребенку) затягивается, становится мучительным для ребенка, ранит и ожесточает его— да, это не годится. Это не лучше порки. Все дело в том, что надо чувствовать, в какой момент пора идти на мировую. Если этот момент правильно выбран, провинившийся ребенок охотно и по первому зову кинется извиняться или объясняться. Самое удачное— ни на минуту раньше, ни на минуту позже.

И еще одно должен себе напомнить: ведь далеко не во всяком “конфликте” бывает виноват ребенок: очень часто и взрослые виноваты.

Нужно уметь извиниться перед ребенком, покаяться...

Не в угол себя, конечно, ставить, а так, чтобы ребенок понял твою справедливость.

Вчера у нас с Машей объяснений не было. Обошлись без них. За обедом я увидел, что она с трудом справляется с супом, подсел к ней и стал ее кормить. Она обрадовалась и, как показалось отцу, взглянула на него с признательностью...

* * *

Кажется, впервые за все лето отец выспался и встал сегодня более или менее бодрый и веселый. Занимался с Машей гимнастикой. Маша все время напоминала ему, что он не папа, а Алеша. А папа— тот у себя сидит, “ляботает”, книжки пишет. Занимались мы сегодня под его окном. При этом кричали:

— Папа, смотри! Папа, ты видишь?

26.8.59.

Мама ходила на рынок и вернулась оттуда огорченная. В связи с холодом и разъездом дачников на рынке ничего нет.

Мама говорит тете Минзамал:

— Без творога и сметаны мы погибнем.

Машка смотрит на нее, таращит глазенки, пытается что-то понять, потом спрашивает:

— Я тоже погибну?

27.8.59.

Весь день вчера просидели дома. На дворе творилось такое, чего не только Машка, но и более пожилые члены нашего семейства не видывали еще. Ураганный ветер такой силы, что на ногах трудно было держаться. Говорят, повалило много деревьев. У нас в садике лежит огромный, искореженный кусок толя,— ветер сорвал его с крыши молочного магазина. Не горит электричество. В Ленинграде, говорят, в реках и каналах поднимается вода.