Ричард Пайпс - Русская революция. Большевики в борьбе за власть. 1917-1918

• Название: Русская революция. Большевики в борьбе за власть. 1917-1918
• Автор: Ричард Пайпс
• Издательство: Игорь Захаров, Лицензия ЛР № 065779 от 1 апреля 1998 г.
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: ISBN 5-8159-0528-3

Эта книга является, пожалуй, первой попыткой дать исчерпывающий анализ русской революции — бесспорно, самого значительного события двадцатого столетия. В работах на эту тему нет недостатка, однако в центре внимания исследователей лежит обычно борьба за власть военных и политических сил в России в период с 1917-го по 1920 год. Но, рассмотренная в исторической перспективе, русская революция представляется событием гораздо более крупным, чем борьба за власть в одной стране: ведь победителей в этой битве влекла идея не более не менее как «перевернуть весь мир», по выражению одного из организаторов этой победы Льва Троцкого. Под этим подразумевалась полная перестройка государства, общества, экономики и культуры во всем мире ради конечной цели — создания нового человеческого общества.

Книга состоит из трех частей.

Вторая часть книги, «Большевики в борьбе за власть», повествует о том, как партия большевиков захватила власть сначала в Петрограде, а затем и в губерниях Великороссии, установив по всей территории однопартийный режим с присущими ему аппаратом подавления и централизованной экономической системой.

---

За попытку бегства из лагеря полагались суровые наказания. За первую попытку заключенному, возвращенному в лагерь, могли увеличить срок в десять раз. За вторую — его передавали в революционный трибунал, который мог вынести смертный приговор. Кроме того, пытаясь бороться с побегами, власти наделили лагерную администрацию правом вводить «круговую поруку», при которой убегавший из лагеря ставил под удар своих товарищей-заключенных. Теоретически заключенные могли жаловаться на злоупотребления администрации. Для записи таких жалоб в лагерях существовали специальные книги.

Таковы обстоятельства рождения современных концентрационных лагерей — зон, попадая в которые, человек теряет всякие права и превращается в раба государства. Может возникнуть вопрос, чем в сущности отличалось положение обитателей концентрационного лагеря от положения обычных советских граждан. В самом деле, в советской России ни для кого не существовало прав человека, никто не мог искать прибежища в правозаконности, и всякому можно было приказать, основываясь на декретах о принудительном труде, работать там, где это нужно государству. Граница, отделяющая свободу от заключения, была в то время в советской России действительно весьма размытой. Так, в мае 1919 года Ленин издал декрет о мобилизации трудовых ресурсов для строительства военных укреплений на Южном фронте132. В нем было указано, что на эти работы следует направлять «по преимуществу пленных, а также граждан, задержанных для помещения в концентрационные лагери и присужденных к принудительным работам». Однако, если этого будет недостаточно, в декрете предлагалось также привлекать «к трудовой повинности местное население». В данном случае заключенные отличались от «свободных» граждан лишь тем, что их принуждали к труду в первую очередь. Тем не менее между двумя этими категориями людей различия были. Люди, которые находились вне лагерей, жили обычно вместе с семьями и могли восполнять недостатки своего рациона, покупая продукты на свободном рынке. Обитателей лагерей родственники посещали лишь время от времени, и им было запрещено передавать заключенным продукты. Обычные граждане не жили изо дня в день под строгим надзором коменданта и его помощников (как правило, членов партии), которые несли ответственность за то, чтобы труд их подопечных обеспечивал их собственные зарплаты и покрывал расходы на содержание лагеря. И они реже подвергались наказанию за действия других, чем в условиях лагерной «круговой поруки», где это происходило сплошь и рядом.

В конце 1920 года в советской России было 84 концентрационных лагеря, в которых находились приблизительно 50 тысяч заключенных. В течение трех лет, к октябрю 1923 года, число лагерей возросло до 315, а число заключенных в них — до 70 000133.

Сегодня мы располагаем лишь отрывочными сведениями об условиях жизни в первых советских концентрационных лагерях. Очень немногие исследователи интересовались этим вопросом134. Случайные свидетельства, содержащиеся в письмах, тайно переданных заключенными на волю, и воспоминания тех из них, кто пережил лагеря, складываются в картину, которая вплоть до мельчайших подробностей напоминает описания нацистских лагерей. Сходство это так разительно, что, не будь некоторые из этих источников опубликованы двумя десятилетиями ранее, в них можно было бы заподозрить позднейшие подделки. В 1922 году эмигранты-эсеры опубликовали в Германии под редакцией В.М.Чернова сборник, в который вошли свидетельства людей, прошедших советские тюрьмы и лагеря. В частности, там есть описание жизни в концентрационном лагере в Холмогорах, датированное началом 1921 года. Автор этого описания, женщина, осталась неизвестной. В лагере было четыре зоны, где содержались в общей сложности 1200 заключенных. Жили они в бывшем монастыре, в относительно удобных и хорошо отапливаемых помещениях. Тем не менее автор говорит о нем как о «лагере смерти». Голод был хроническим. Посылки с продовольствием, в том числе от американских благотворительных организаций, немедленно конфисковывались. Комендант, носивший латышскую фамилию, расстреливал заключенных за самые пустяковые провинности: если, например, во время сельскохозяйственных работ кто-то осмеливался съесть какой-нибудь овощ, его убивали на месте и сообщали, что он пытался бежать. Побег заключенного автоматически приводил к расстрелу девяти других, связанных с ним «круговой порукой», — это было предусмотрено законом. Когда беглеца ловили, его тоже убивали, часто — закапывая живым в землю. Администрация знала заключенных только по номерам: жизнь и смерть любого из них не имели никакого значения135.

Вот как возникли учреждения, составившиеся фундамент тоталитаризма: «Изобретателями и создателями концентрационных лагерей нового типа были Ленин и Троцкий. Это означает не только, что они создали заведения, называвшиеся «концлагерями»... Вожди советского коммунизма разработали также особый метод юридического мышления, особую систему понятий, уже заключавшую в себе гигантскую сеть концентрационных лагерей, которую Сталин просто организовал технически и развил. В сравнении с концлагерями Ленина и Троцкого сталинские лагеря были не более, чем гигантской формой внедрения. И, конечно, нацисты взяли и первые, и вторые как готовый образец, и им осталось его только усовершенствовать. Соответствующие люди в Германии быстро ухватились за эту модель. 13 марта 1921 г. мало кому тогда известный Адольф Гитлер писал в «Volkischer Beobachter»: «При необходимости можно пресечь развращающее влияние евреев на наш народ, заключив проводников этого влияния в концентрационные лагеря». 8 декабря того же года, выступая перед членами Национального клуба в Берлине, Гитлер заявил о своем намерении, придя к власти, создать концентрационные лагеря»136.

Рассматривая многочисленные аспекты красного террора, историк в первую очередь обязан поставить перед собой вопрос о его жертвах. Число их установить пока не удалось и, по-видимому, никогда не удастся, ибо есть сведения, что Ленин приказал уничтожить архивы ЧК137. По полуофициальным данным, которые приводит Лацис, в период с 1918 по 1920 год в советской России было казнено 12 733 человека. Однако это число уже подвергалось критике как чрезвычайно заниженное, поскольку, по признанию самого Лациса, в двадцати губерниях центральной России в один только 1918 год было осуществлено 6300 казней, из них 4520 — за контрреволюционную деятельность138. Кроме того, данные Лациса не согласуются с известной статистикой по некоторым крупным городам. Например, Уильям Генри Чемберлен видел в Праге, в Русском архиве, отчет украинской ЧК за 1920 год — то есть относящийся к периоду, когда смертная казнь была формально отменена, — где речь шла о 3879 казнях, из них 1418 в Одессе и 538 в Киеве139. Расследование зверств большевиков в Царицыне показало, что там было от 3000 до 5000 жертв140. По данным, опубликованным в «Известиях», между 22 мая и 22 июня 1920 года только революционные трибуналы (то есть без учета жертв ЧК) приговорили к смерти 600 граждан, в том числе 35 за «контрреволюцию», 6 за шпионаж и 33 за неисполнение долга. [Известия. 1920. 16 июля. № 155 (1002). С. 2. Больше всего людей (273 человека) было расстреляно за дезертирство и членовредительство с целью избежать призыва в армию.]. Сопоставляя все эти цифры, Чемберлен приходит к выводу, что красный террор унес 50 000 жизней, а Леггет говорит о 140 000 жертв141. С уверенностью можно сказать только одно: если жертвы якобинского террора исчислялись тысячами, то жертвы ленинского террора — десятками, если не сотнями тысяч. На следующей волне террора, организованного Сталиным и Гитлером, погибнут уже миллионы.

Для чего была эта бойня?

Дзержинский с гордостью заявлял (и его поддерживал Ленин), что террор и главное его орудие, ЧК, спасли революцию. Это действительно было так, если отождествлять революцию с диктатурой большевиков. Есть убедительные данные, свидетельствующие о том, что к лету 1918 года, когда большевики объявили свой террор, их не поддерживал уже ни один слой в обществе, кроме их собственного аппарата. В такой ситуации «беспощадный террор» и в самом деле был единственным средством сохранения режима.

Террор этот был не только «беспощадным» (впрочем, можно ли представить себе террор «щадящий»?), но и беспорядочным. Если бы противники большевистского режима представляли собой конкретную социальную группу, обозримое меньшинство, можно было бы надеяться удалить их из общества прицельным террором, подобным хирургическому вмешательству. Но в советской России меньшинство составлял сам режим и те, кто его поддерживал. Чтобы удержать власть, диктатура должна была вначале атомизировать общество, а затем подавить в нем всякую волю к действию. Красный террор дал понять населению, что в условиях режима, который без колебаний казнит невиновных, невиновность не является гарантией выживания. Надеяться выжить здесь можно только став совершенно незаметным, то есть отрекшись от всякой мысли о независимой общественной деятельности, порвав все связи с общественной жизнью и удалившись в частную жизнь. Когда общество таким образом распадается на человеческие атомы, каждый из которых озабочен только тем, чтобы стать незаметным, чтобы физически выжить, тогда уже не важно, о чем общество думает, ибо вся сфера общественной деятельности безраздельно принадлежит государству. Это — единственный путь, следуя по которому абсолютное меньшинство может подчинить себе миллионы.