Ясуси Иноуэ - Сны о России

• Название: Сны о России
• Автор: Ясуси Иноуэ
• Издательство: Главная редакция восточной литературы изд-ва «Наука»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1977

Роман повествует о первых японцах, побывавших на русской земле (XVIII в.), о зарождении русско-японских отношений. Потерпев кораблекрушение в районе Алеутского архипелага, герой романа Дайкокуя Кодаю и его спутники провели в России несколько лет, переживая все трудности сурового сибирского существования, но и сталкиваясь с неизменным доброжелательством и содействием со стороны русских людей. По-разному сложились судьбы японцев в России. Кодаю одному из немногих удалось вернуться на родину. Наблюдения, записи Кодаю раскрывают любопытную картину России екатерининских времен, увиденную глазами японцев.

---

Кодаю казалось, будто на пути у него возникло нечто грандиозное и непонятное, будто злая судьба поспешила раньше времени показать им свое неприглядное обличье.

Спустя три дня к японцам снова пришли Трапезников и Татаринов. На этот раз Коити, Кюэмон, Исокити и Синдзо не окружили гостей, а застенчиво отошли в сторону. Разговор повел один Кодаю. Беседуя то по-японски, то по-русски, он пытался разузнать как можно больше. Призвав на помощь Исокити, Кодаю буквально забросал гостей вопросами, но выяснил чрезвычайно мало: Кютаро и Санноскэ были японскими рыбаками, они потерпели крушение у берегов Камчатки, затем прибыли в Иркутск, женились на русских женщинах и прожили здесь до самой смерти. Умерли они двадцать лет тому назад. Кодаю выяснил, что помимо Кютаро и Санноскэ в России побывало еще несколько японцев, что один из них много лет прожил в Петербурге и все они получали пособие от государства.

Постепенно к беседе присоединились остальные. И хотя разговор с гостями, казалось, не предвещал ничего хорошего, невозможно было устоять перед соблазном услышать от Татаринова и Трапезникова кое-какие подробности. Но ответы их не могли полностью удовлетворить японцев. От матерей Трапезникова и Татаринова можно было бы узнать больше, но, к сожалению, мать Татаринова к тому времени уже скончалась, а мать Трапезникова вторично вышла замуж и переехала в другой город.

— Чем вы зарабатываете себе на жизнь? — переменил разговор Кодаю.

Татаринов ответил, что последние пять лет ничем не занимается, а до этого преподавал японский язык.

— Как же вы обучали японскому языку? — спросил Кодаю.

— Здесь была школа.

— А кто изучал в ней язык?

— Ученики.

— Взрослые или дети?

— И взрослые, и дети.

— Сколько человек?

— По разному — сначала десять, потом пять. Когда я был еще мальчишкой, гам училось пятнадцать человек, а учителей, включая отца, было семь. Со временем и тех и других становилось все меньше, а теперь школа и вовсе закрыта.

— А зачем изучали японский язык?

— Чтобы стать толмачами.

— И все они на самом деле стали толмачами?

— Точно не знаю. Некоторые, может быть, стали.

— Почему не знаете?

— Почему, почему… Не знаю — и все.

— И что же: все, кто изучал японский язык, живут сейчас в Иркутске?

— Кто-то в Иркутске, кто-то — нет.

— А чем занимаются те, кто в Иркутске?

— Одни имеют мелочные лавки, другие работают приказчиками у торговцев пушниной.

— А есть такие, кто стали толмачами?

— Есть один. Правда, сейчас у него нет работы — не для кого толмачить.

— Но ведь здесь вообще нет японцев!

— Вот вы есть.

— Мы случайные люди. Других-то нет?

— Сейчас нет, но могут появиться.

— Чем вы сейчас занимаетесь? — На этот раз задал вопрос Коити.

— Ничем.

— А на что живете?

— На государственное пособие.

— На него можно прожить?

— На одно пособие не проживешь, время от времени нанимаемся на работу к торговцам пушниной.

Затем Коити обратился к Трапезникову, но тот отвечал крайне невнятно и больше разводил руками, чем говорил. Оба посетителя, смущенные, по-видимому, градом посыпавшихся на них вопросов, поспешили ретироваться, пообещав, что в ближайшее время зайдут снова.

— По внешности вроде бы они русские, но, когда говорят, чувствуется, что не чисто русские. Известное дело, полукровки — все у них как-то неопределенно, — сказал Исокити.

— Не нравится мне, что они так смущаются. Ведь мы им ничего плохого не сделали. Почему же они уклоняются от обычных вопросов? — недоумевал Коити.

— Уж если о собственных родителях ничего толком сказать не могут, значит, в голове у них не все в порядке. Зачем, собственно, они к нам пришли? Не понимаю, — проговорил Синдзо.

— У меня другое мнение, — возразил Кюэмон. — Чем дольше я думаю о них, тем больше мне жаль их. Говорите — непонятно, зачем пришли. Пусть так. Ну а мы-то тоже хороши! Не дали им возможности ни о чем толком спросить. Окружили — и давай расспрашивать. Целый допрос устроили…

Слушая Кюэмона, Кодаю все более убеждался в его правоте и успокаивался.

— Понимаете… они же люди, — продолжал Кюэмон. — Разве им не интересно узнать, что за страна Япония, откуда родом их отцы, где она расположена? Ведь они специально пришли расспросить нас об этом! И что же? Теплого слова от нас не услышали, разговаривали мы с ними, как с подсудимыми. Я сбоку глядел на их лица — и показались они мне печальными. Нам бы рассказать им: вот она какая — страна ваших отцов. Рыба там водится вкуснейшая, каждый день можно есть сасими,[18] соевого соуса вдоволь. Суси[19] — объедение. Рис с ямсом — пальчики оближешь!

— Разговор о японских блюдах — у нас табу! — напомнил Коити.

— Но ведь я не о блюдах, просто я считаю, что им надо было о многом рассказать, — обиделся Кюэмон.

Татаринов и Трапезников больше не показывались у японцев. Должно быть, как говорил Кюэмон, у них пропало желание посещать дом, где их не ожидал радушный прием. Кодаю намеревался встретить их по-иному, если они снова появятся. Однако ни Татаринов, ни Трапезников не появлялись. Кодаю знал, что при желании совсем нетрудно было бы выяснить, где они живут, но решил с этим повременить. Причиной тому был страх, который он испытывал во время предыдущих встреч. В их рассказах о школе японского языка, о толмачах, о государственном пособии таилось нечто грозное и непонятное. И Кодаю решил не торопиться с новой встречей, посчитав за лучшее по возможности не соприкасаться с тем, что вселяет страх…

Наступил март, морозы с каждым днем становились слабее. Кодаю чуть ли не через день ходил в канцелярию, хотя и понимал, что это бесполезно — известий никаких не было.

Двадцать седьмого марта 1789 года в возрасте семидесяти трех лет скончался священник Иркутской Владимирской церкви Иоанн Громов. В тот день во встречавшем весну Иркутске не умолкал колокольный звон, и люди ходили по городу, печально опустив головы. Скорбели все — от старухи, тащившей большую продуктовую корзину, до приказчиков, гревшихся на солнышке.

С наступлением апреля солнце стало припекать все жарче. Утром двенадцатого апреля вскрылась Ангара, льдины, громоздясь одна на другую, двинулись вниз по реке. Над Ангарой стоял гул, будто одновременно ударяли в сотни больших барабанов. Этот гул заставил японцев выскочить на улицу. Смешавшись с толпой, они побежали к берегу Ангары. Кодаю последовал было за остальными, но, вспомнив об оставшемся в одиночестве Сёдзо, вернулся. Сёдзо, как обычно, лежал на спине, заложив руки за голову.

— Похоже, начался ледоход, — сказал Кодаю.

— Вон оно что. Значит, это шум с реки, — безразличным голосом произнес Сёдзо.

— Хочешь поглядеть? — спросил Кодаю, намереваясь посадить его на спину и отнести на берег.

Сёдзо отрицательно покачал головой. И все же Кодаю не отказался от своей идеи. Никто еще не знал, как выглядит Сёдзо без ноги, но когда-то это нужно было увидеть. И вот наступил удобный момент.

— Пойдем, — настаивал Кодаю, но Сёдзо отказывался.

В комнату вбежал Исокити. Он вспомнил о Сёдзо и решил во что бы то ни стало показать ему ледоход.

— А ну, залезай на плечи, — возбужденно крикнул Исокити, — я живо доставлю тебя на берег. Это такое зрелище! Пропустить его просто нельзя. Лед, по которому ездили на санях, двинулся весь сразу. А какой грохот стоит! Слышишь?

В доме был слышен шум, похожий на грохот сотен барабанов.

— Хватайся за плечи, — Исокити подставил спину.

Сёдзо взялся руками за плечи Исокити, и тот легко поднял его. Кодаю накинул на Сёдзо одеяло.

Берег Ангары был усеян толпами иркутян. Неподвижное до вчерашнего дня монолитное ледяное поле раскололось на тысячи кусков, и все они одновременно, словно по велению всевышнего, стронулись с места.

На середине реки, сталкиваясь и налезая друг на друга, льдины набирали скорость. В трещинах между ними проглядывала темно-синяя речная вода, там и сям фонтанами взлетали вверх брызги. У берегов лед двигался медленно, и создавалось впечатление, будто в движение пришло нечто непостижимо тяжелое. Шум, похожий на грохот сотен барабанов, переходил у самой реки в мощный орудийный гул. Сгрудившиеся на берегу иркутяне — старики и дети, мужчины и женщины — молча следили за переменами, происходящими на реке. Какой-то старец истово молился, опустившись на колени.

— На сто седьмой день только стронулась в нонешнем году, — услышал Кодаю бормотание стоявшей с ним рядом пожилой женщины.

— Пора домой. Ветер холодный, как бы Сёдзо не простудился, — сказал Кодаю; он и не заметил, когда Сёдзо переместился на спину Кюэмона.

На обратном пути Сёдзо понес Коити. Все по очереди подставляли ему спину — Сёдзо не перечил, он перестал стесняться своего увечья.