Кейт Саммерскейл - Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл

• Название: Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл
• Автор: Кейт Саммерскейл
• Издательство: АСТ, АСТ Москва
• Жанр: Классический детектив
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-060582-8, 978-5-403-02534-8

Самое загадочное преступление и самое необычное расследование Скотленд-Ярда. Реальная история, положенная в основу удивительного, захватывающего романа!

1860 год. Богатый загородный особняк высокопоставленного чиновника Сэмюела Кента. Казалось бы, там не может случиться ничего из ряда вон выходящего… Но летней ночью в доме совершается чудовищное убийство, жертвой которого становится трехлетний сын Кента.

Дело поручают Джеку Уичеру — знаменитому детективу Скотленд-Ярда, человеку-легенде, ставшему прототипом сыщика Каффа — героя романа Уилки Коллинза «Лунный камень». Уичер сразу понимает — человек «со стороны» просто не смог бы пробраться в особняк Кентов. А это значит, что под подозрением оказываются все обитатели дома — от слуг до членов семьи…

---

Тем не менее при осмотре, проводимом в тюрьме выдающимся английским психиатром Чарлзом Бакниллом, Констанс повторяла, что психически совершенно здорова — и тогда была, и сейчас. Врач пытался понять мотивы убийства мальчика: отчего она не выбрала жертвой ту, кто в действительности вызывает у нее столь острую неприязнь, — мачеху? На это Констанс отвечала, что так было бы «слишком просто». Бакнилл понял ее таким образом, что она хотела не столько избавиться от ненавистной ей женщины, сколько заставить ее страдать, долго и мучительно. Впоследствии Бакнилл разъяснил министру внутренних дел, что, с его точки зрения, Констанс «унаследовала явную предрасположенность к нарушениям психики», но «запретил» тому предавать гласности это заключение, ибо оно могло бы бросить тень на отца и брата. Точно так же трактует мотивы поведения Констанс и Родуэй. «Ссылка на психическое расстройство, — отмечает он в разговоре с тем же министром внутренних дел, — могла бы возыметь действие, однако, опасаясь, что в таком случае брату ее придется в жизни несладко, она настаивала на том, чтобы этот аргумент в суде не приводился». Констанс решила во что бы то ни стало избавить Уильяма от возможных подозрений в наличии и у него психического расстройства.

Бакнилл не стал возражать и представил официальное заключение о вменяемости подсудимой, но в разговорах с газетчиками намекал на то, что дело обстоит не так просто. Подобно Уичеру, он усматривал признаки душевного расстройства Констанс в ее хладнокровии. Бесчеловечности деяния явно противоречит равнодушие, демонстрируемое девушкой. «Единственное, что настораживает Бакнилла, — пишет автор статьи в „Солсбери энд Винчестер джорнэл“, — так это поразительное спокойствие, полное отсутствие каких-либо эмоций».

Глава 17 ОТ ЛЮБВИ К НЕНАВИСТИ

Июль — август 1865

Во вторник вечером, 18 июля, Констанс была доставлена в Солсбери, где находилась центральная тюрьма графства. Обычно узников перевозят поездом, но на сей раз начальник тюрьмы в Девайзесе распорядился использовать для этого дилижанс, которым девушка и отправилась в свою сорокамильную дорогу, пролегающую через Солсберийскую равнину. В Фишертонской тюрьме, располагающейся на окраине города, она оказалась среди еще пятидесяти заключенных — сорока пяти мужчин и пяти женщин. В среду — за два дня до начала суда — у нее состоялось свидание с адвокатом Роулендом Родуэем, заверившим ее, что он и его коллеги считают, что, несмотря на сделанное признание, можно добиться оправдательного приговора, — надо только, чтобы Констанс заявила о своей невиновности. Он уговаривал девушку примириться с Богом приватно: духовное покаяние, настаивал Родуэй, никак не связано с публичным признанием и осуждением. Констанс повторила, что собирается признать себя виновной, это «ее бесспорный долг, единственный способ примириться с собственной совестью», а также снять подозрение со всех остальных.

В Солсбери съезжался народ. Сэмюел, Мэри, Мэри-Энн и Уильям Кент остановились в «Уайт харт», симпатичной гостинице в георгианском стиле, расположенной напротив собора. В Солсбери приехал Уильямсон, а также Уичер — скорее всего он остановился у своей племянницы Мэри-Энн, жившей с мужем Уильямом Уортом на Нью-стрит. На всякий случай обвинение доставило в город более тридцати своих свидетелей, в том числе Луизу — школьную приятельницу Констанс (а вот Эмма Моуди заболела и не смогла приехать из Ирландии).

Представлять интересы Констанс должен был королевский адвокат Джон Дьюк Колридж, один из наиболее успешных защитников.[95] В четверг он встретился с Мэри-Энн и Уильямом, чтобы обсудить дело их сестры, а затем, как говорится в дневниковой записи, «не ложился до трех утра, готовя речь». Он отправил своей подзащитной записку: «Если вы не признаете себя виновной, я сделаю все, чтобы вас оправдали. Если признаете — все, чтобы с других были сняты любые подозрения. Но советую вам не занимать промежуточной позиции». Ранним утром в пятницу, 21 июля, в день начала суда, Констанс прислала ответ: «Я убеждена, что лучшее оправдание невиновных — признание виновной меня».[96]

Уилтширская полиция огородила здание суда и свезла в город констеблей со всего графства. Прибыло около тридцати репортеров, обнаруживших с негодованием, что вопреки обещаниям городские власти не выделили прессе специальной ложи в зале заседаний. Зарезервировано было всего четырнадцать мест — остальным предстояло уповать на удачу вместе с публикой, готовой хлынуть в зал, когда в девять утра откроются двери.

Председательствовал сэр Джеймс Уиллз, высокий мужчина с роскошной темной шевелюрой, густыми бровями, бакенбардами, внушительного размера носом и суровым взглядом. Сдержанный и обходительный в манерах, он говорил с легким ирландским акцентом: судья был выходцем из Корка, где родился в 1814 году в протестантской семье. Сразу после того как он и еще двадцать четыре мировых судьи, выполнявших роль присяжных, заняли свои места, в зал ввели Констанс. Она была во всем черном: ручной вязки вуаль, простая накидка, шляпка со стеклянным бисером, перчатки до локтя. По описанию репортера «Дейли телеграф», ее «округлое, ничем не примечательное лицо выражало одно лишь тупое равнодушие… У нее большие глаза, в них время от времени мелькает выражение, свидетельствующее как будто о том, что окружающие вызывают у нее некое подозрение, но лучше всего его можно описать как взгляд человека, чего-то боящегося». А вот портрет в исполнении корреспондента «Глобал ньюс»: «Тяжелый невыразительный взгляд, низкий лоб, маленькие глаза, склонная к полноте фигура, а также полное отсутствие во внешности и во всем ее облике каких-либо признаков интереса к жизни. Что-то в ней есть замогильное».

Секретарь суда зачитал текст обвинения и спросил:

— Констанс Эмили Кент, признаете ли вы себя виновной?

— Признаю, — еле слышно ответила Констанс.

— Отдаете ли вы себе отчет, — вмешался судья Уиллз, — что вы обвиняетесь в преднамеренном, сознательном, со злым умыслом совершенном убийстве брата?

— Да.

Судья выдержан паузу.

— И вы признаете себя виновной в этом преступлении?

Констанс не ответила.

Выждав несколько секунд, Уиллз переспросил с нажимом:

— Так каков же ваш ответ?

И вновь Констанс не произнесла ни слова. При всей решимости признать себя виновной, она, судя по всему, ощущала давление сгустившейся вокруг нее атмосферы тишины и таинственности.

— Вас обвиняют в преднамеренном, сознательном, со злым умыслом совершенном убийстве вашего брата. Признаете ли вы себя виновной?

— Признаю, — проговорила наконец Констанс.

— Прошу занести признание в протокол.

Пока секретарь делал свою работу, в зале царила мертвая тишина.

Колридж поднялся со своего места и от имени Констанс обратился к суду:

— Перед тем как суд вынесет свой вердикт, мне хотелось бы отметить следующее. — Адвокат был сухопарый мужчина с удлиненным лицом, острым, благожелательным взглядом и мелодичным голосом. — Во-первых, перед лицом всемогущего Бога и как человек, желающий быть в мире со своей душой, обвиняемая просит меня торжественно заявить от ее имени, что виновна в преступлении она, и только она, а ее отец и другие столь долго и неправедно находившиеся под подозрением люди целиком и полностью невиновны. Во-вторых, она просит меня заявить, что вопреки тому, что утверждалось, побудило ее к данному деянию не дурное обращение со стороны домашних. В семье ее неизменно окружала самая нежная и преданная любовь. Надеюсь также, что мне будет позволено уже от себя добавить, что все сказанное доставляет мне печальную радость, ибо я от души убежден, что это правда.

Колридж сел на место. Секретарь суда спросил Констанс о том, имеются ли у нее какие-либо основания просить суд о смягчении наказания. Она промолчала.

Перед тем как вынести смертный приговор, Уиллз надел черный судейский головной убор и обратился к Констанс:

— Изучив материалы дела и сопоставив их с вашим трехкратным признанием своей вины, я не имею ни малейших сомнений в том, что сделанное вами заявление — это заявление человека, виновного в совершенном преступлении. Представляется, что вы дали волю чувству ревности…

— Никакой ревности! — выкрикнула Констанс.

— …и злобы, — продолжал судья, — и они настолько глубоко проникли в ваше сердце, что в конце концов зло полностью овладело вами.

В этом месте голос судьи пресекся, и, не в силах продолжать, он вынужден был сделать паузу. Пока он молчал, Констанс подняла голову. Увидев поникшую фигуру судьи, утратила остатки самообладания и отвернулась, пытаясь сдержать слезы. Уиллз же разрыдался в открытую. Наконец он справился с собой и вновь медленно заговорил: