Вацлав Билиньский - Шестая батарея

• Название: Шестая батарея
• Автор: Вацлав Билиньский
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1987

Повесть показывает острую классовую борьбу в Польше после ее освобождения от фашистских захватчиков. Эта борьба ведется и во вновь создаваемом Войске Польском, куда попадает часть враждебного социализму офицерства. Борьба с реакционным подпольем показана в остросюжетной форме.

---

«Дорогой сынок! — пишет отец. — Мы живы-здоровы, чего и тебе желаем. Мать жалуется, что ты редко нам пишешь. Я знаю, что у вас много занятий, но, несмотря на это, ты бы мог черкануть пару строк и почаще. Особенно радуется каждому твоему письму мать. Сидит теперь, бедняжка, вечерами одна, у меня ведь после работы уйма дел в профсоюзе. Не всем, видно, это нравится, как-то мне даже подбросили письмо с угрозами. Но я никогда мерзавцев не боялся. Ты, смотри, береги честь семьи. Мать собирает тебе посылку. Свитер, ушанку и шерстяные носки. А пока посылаем немного денег. Думаю, пригодятся…»

Бжузка, наверное, в десятый раз перечитывает письмо и снова испытывает волнение. Из состояния задумчивости его выводит скрип открываемой двери. В комнату заходит Брыла.

Курсант, как положено, докладывает. Офицер замечает письмо.

— Из дому? — спрашивает Брыла, потом предлагает: — Садитесь, поговорим… Или, может, хотите спать?

Беседа затягивается до поздней ночи. Бжузка рассказывает о своем детстве, об отце, его профсоюзной деятельности и участии в забастовках в довоенное время. Потом говорят о политработе, ее целях и методах. Брыла намеревается вовлечь а нее актив батареи.

* * *

На следующий день хорунжий собрал курсантов-активистов на совещание. От первого взвода присутствовали энтузиаст аграрной реформы Карчек, часто выступавший в дискуссиях Лазарчик и курсант Бак, сын железнодорожника из Седлеца. Второй взвод представляли Кшивка, Чулко и Суняк. Из третьего Брыла пригласил курсанта Бжузку, капралов Жмурковского и Ожеховского, из четвертого — Мулика, Клепняка и Барчевского.

Брыла уже достаточно знал этих парней по их все более откровенным высказываниям. Они активно участвовали в любой дискуссии, решительно отстаивая свои взгляды, и еще до совещания у майора он решил вовлечь их в пропагандистскую работу.

— Мы не должны забывать, — подытожил Брыла долгую и оживленную беседу, — что как до сентября,[17] так и во время оккупации против нас, наших идей действовало много реакционных сил. Санационная пропаганда с ее старой, апробированной в тогдашней школе воспитательной системой стремилась всеми возможными средствами опорочить в глазах молодежи все прогрессивное и радикальное… Она не гнушалась при этом ни клеветой, ни оговорами. Ясно, что такая работа, проводившаяся на протяжении десятков лет, должна была принести свои плоды. И посему нам придется еще сталкиваться с ее последствиями. Необходимо постоянно помнить: нам нельзя упустить, потерять ни одного человека! Но нельзя проглядеть и врага! Прежде всего определите, кто из курсантов политически незрел, кто одурманен вражеской пропагандой. Там, где вы видите отсутствие политической ориентировки либо чуждые, враждебные нам взгляды, надо работать активнее, спорить, убеждать! Наша задача заключается в том, чтобы все курсанты осознали, против кого будут повернуты автоматы, похищенные дезертирами, какую цель преследовали распространители листовок, кому на руку вся та грязная работа, которую пытаются вести в нашей среде. Когда мы добьемся своего, вы убедитесь: враг будет разоблачен, пригвожден к позорному столбу…

После совещания активисты с энтузиазмом принялись за работу. Хорунжий, наблюдая это, с радостью думал: «Батарея будет нашей, обязательно будет…»

VIII

Улица круто обрывается. За последними домами к холмам, маячащим на горизонте, тянутся голые бурые поля, все в ямах, камнях и вывороченных пнях. Ноги вязнут в рыжем сыпучем песке немощеной дороги. Взвод теряет темп. Курсанты шагают молча. Они волнуются, потому что направляются на первые в жизни учебные стрельбы…

Полигон находится на склонах холмов, которые местные жители называют выгонами. Еще пять минут ходу — и они на месте.

Мешковский смотрит на часы. Потом разрешает парням перекурить. Одновременно инструктирует тех, кто назначен показчиками, — они будут сообщать результаты стрельбы.

Курсанты тем временем обсуждают предстоящее занятие.

— Ну, сейчас выяснится, кто на что способен! — весело объявляет Ожга. Он уверен в своих силах. Во время летнего наступления не раз держал винтовку в руках. — Хвастать-то каждый мастак…

У Добжицкого выпал не лучший в жизни день. С утра он не может совладать с нервами. Стоит у обочины и молча докуривает сигарету. Бросив окурок, подходит к командиру взвода:

— Товарищ подпоручник, вы хорошо стреляете?

— Так себе, средне.

— Может, попробуем, кто из нас лучше?

— Давай-ка в другой раз. Сегодня в зачет пойдет стрельба повзводно. На состязание между нами не хватит времени. Наш взвод стреляет первым…

Вскоре первая четверка, в том числе Добжицкий и Ожга, занимает огневые позиции и изготавливается к стрельбе лежа.

Программа занятий предусматривает стрельбу по цели, находящейся на расстоянии ста метров, из положения лежа. Каждому дается три патрона. Мешковский, махнув рукой показчикам, подал команду:

— Цель — мишень! Дистанция — сто, три патрона, огонь!

Первым стреляет Ожга, вслед за ним — Добжицкий. Почти одновременно раздаются выстрелы остальных курсантов. И звучит сигнал отбоя.

У мишеней появились показчики — они проверяют результаты стрельбы. Ожга попал в восьмерку. Добжицкий — в шестерку, у остальных результаты хуже.

Когда первая четверка закончила упражнение, оказалось, что Ожга выбил двадцать три очка из тридцати. Добжицкий отстал на очко. Заместитель командира взвода помрачнел и, как бы оправдываясь, проворчал!

— Я сегодня не в форме…

Ожга уже хотел было съязвить по этому поводу, но сдержался.

В третьей четверке стрелял Куделис.

«С этим намаешься», — подумал Мешковский, наблюдая за его поведением на линии огня. И действительно, сразу после выстрела Куделиса раздался голос показчика:

— Мимо!

Мешковский, подавив в себе чувство неприязни и успокоившись, лег рядом с курсантом и начал объяснять:

— Прижми приклад покрепче к плечу, задержи дыхание. И не закрывай оба глаза, когда стреляешь…

Снова грохнул выстрел. Мешковскому незачем было дожидаться результатов. Он и так их знал.

— Мимо! — бросил он раздраженно. — Будь внимательней, когда целишься, и задерживай дыхание в момент выстрела.

Третья пуля также угодила куда-то в земляной вал. Это уже разозлило офицера.

— Ты чего глаза закрываешь? Так никогда не попадешь!

Куделис поднялся и, старательно отряхивая кусочка глины с колен, пробормотал:

— Я ведь раньше никогда не стрелял.

Следующий стрелок — курсант Сумак — уже на огневой позиции. Мешковский начал инструктировать его, как вдруг услышал сказанное шепотом замечание:

— Критиковать-то просто. Наверняка он такой же стрелок, как и артиллерист.

Мешковскому не надо было даже оборачиваться. Он не сомневался, что эти слова принадлежат Куделису. Его самолюбие было задето. Сразу вспомнилось пережитой недавно унижение во время «экзамена», устроенного ему курсантами. Рванул было винтовку у Сумака, но тут же взял себя в руки и довел стрельбы до конца. Когда же последний курсант поднялся с земли, место на линии огня занял Мешковский.

Показчик сменил мишень.

Мешковский поправил приклад, быстро прицелился и выстрелил. Передернув затвор, выбросил стреляную гильзу и, оставив его открытым, отложил винтовку в сторону.

— Восьмерка, слева внизу! — донеслось сообщение показчика.

Офицер снова зарядил винтовку, прицелился…

— Девятка, справа вверху!

Снова поправка — и последний выстрел. Вставая о земли и оправляя мундир, подпоручник крикнул показчику:

— Забирайте мишень, строимся!

Спустя минуту прибежал запыхавшийся курсант. Это был Ожга. Еще находясь в нескольких десятках шагов, он прокричал:

— Десятка, товарищ подпоручник!

Курсанты окружили его и с любопытством рассматривали мишень. Мешковский удовлетворенно ловил их полные уважения взгляды.

В училище взвод возвращался в ускоренном темпе. Стрельбы затянулись дольше, чем предусматривалось расписанием занятий, и они опаздывали на лекцию.

Мешковский шагал рядом с первой четверкой. Время от времени поглядывал на Добжицкого. Этот курсант нравился ему, как, впрочем, и другим офицерам батареи. Казуба считал его железным кандидатом в отличники боевой и политической подготовки. Брыла был с ним согласен. Добжицкий всегда — на занятиях или же в дружеской беседе — был выдержан и тактичен, пользовался авторитетом у товарищей.

«Переживает, — думал офицер, наблюдая расстроенное лицо Добжицкого. — Не везло ему сегодня».

Сам он недавно пережил нечто подобное. Чтобы вывести парня из мрачного состояния, завел с ним разговор.

В казармах, во время чистки оружия, обсуждались итоги стрельб.