Андрей Серба - Полтавское сражение. И грянул бой

• Название: Полтавское сражение. И грянул бой
• Автор: Андрей Серба
• Издательство: Астрель, АСТ
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-017420-9, 5-271-06113-2

Новый роман известного писателя-историка Андрея Сербы посвящен событиям Северной войны 1700-1721 гг. Центральное место в книге занимает подробный рассказ о знаменитых победах русской армии над шведами у Лесной и под Полтавой.

Написанный увлекательно и динамично, роман, несомненно, вызовет интерес у всех любителей исторической беллетристики.

---

— Что ты считаешь разумнее сделать?

— То же, что и ты, Александр Данилыч. Обзавестись новой старшиной мы всегда успеем, а вот лишить Мазепу его ближайших помощников было бы неплохо. Мазепу из-за его былой службы польскому королю и из-за выдачи батьки Палия русским властям простые казаки не любят, а за такими уважаемыми старшинами, как Генеральный есаул Гамалия или полковник Апостол, могут легко пойти. Кто больше Апостола принес казачеству побед и славы, громя шведов и ляхов? Никто. А кто наиболее почитаем на Гетманщине среди бывших сечевиков, будь тот сейчас Генеральным старшиной или простым казаком, если не бывший атаман запорожского Полтавского куреня Гамалия? Никто. И если такие старшины раскаются в совершенной измене и возвратятся на службу России, это будет для Мазепы не меньшим ударом, чем потеря Батурина.

— Тем паче, что вслед за Апостолом и Гамалией от Мазепы побежит и другая старшина, — добавил Меншиков.

— Непременно побежит. Уж больно вся старшина в одном клубке перевита: все сваты, кумовья, побратимы. У того же Апостола дочь замужем за сыном прилукского полковника Горленко, и если Апостол покинет Мазепу, младший Горленко, для которого Апостол что отец родной, наверняка последует за ним. Да и старый Горленко призадумается, не дурня ли он свалял, связавшись с Мазепой.

Меншиков обнял Скоропадского за плечи, приник к нему щекой, тихонько смеясь, зашептал на ухо:

— Иван Ильич, и ты еще сомневаешься, быть тебе гетманом или нет? Да кто лучше тебя знает казачью старшину, кто в ней уважаем наравне с теми же Апостолом и Гамалией, если не ты, родовой казак, потомственный шляхтич едва ли не с баториевых времен, один из самых заслуженных боевых полковников? Не ты ли побратим и с Гамалией, вместе с которым в юности разбойничал на Сечи, и с Апостолом, с которым наводил недавно страх на Речь Посполитую? Не за тебя ли вышла замуж гордячка Настя Голуб, одна из самых красивых и родовитых невест Гетманщины, у которой не было отбоя от именитых женихов? Не Полуботок, который свой среди простых казаков, нужен сейчас Государю, а ты, который свой среди изменившей России старшины. Переманим мы с тобой от Мазепы таких уважаемых старшин, как Апостол, Гамалия, Чуйкевич, и любое воззвание Мазепы к казачеству окажется пустым звуком и не будет иметь последствий.

Меншиков отпустил плечи Скоропадского, заглянул ему в глаза:

— Видишь, как я откровенен с тобой, Иван Ильич? Как с лучшим другом. Надеюсь, что и ты отнесешься ко мне как к другу и не откажешь в небольшой просьбе.

— Конечно, Александр Данилыч. В чем твоя просьба? — спросил Скоропадский, настораживаясь, поскольку знал, что Меншиков не так прост, как иногда хотел казаться, и его якобы откровенность с казачьим полковником, всего несколько дней назад бывшим у него в немилости, всего лишь игра.

— Люблю я драгун, и Государь велел мне заняться формированием их новых полков. Причем отвел для этого самые жесткие сроки, поскольку полки нужны уже к весне, когда должна произойти генеральная баталия со шведами. А разве можно из мужика за пять-шесть месяцев сделать настоящего драгуна, ежели он не умеет ни скакать на строевом коне, ни стрелять и саблю в руках держать, а от пушечного выстрела лезет прятаться под печку? Вот бы ты по старой дружбе помог мне верстать нереестровых казаков в драгуны! Сами они добровольно в солдатчину идти не желают, мечтая о вольной реестровой жизни, а ежели ты им от своих полков дашь от ворот поворот, им иной дорожки, как в драгуны, не останется. Особливо, если это будешь им советовать ты, гетман, и твои старшины. Ну как, пособишь другу Данилычу?

— С радостью бы сделал это, но как быть с повелением Государя гетману не только иметь полностью укомплектованные полки, но и усилить их за счет казаков-добровольцев? И он прав — полки за последнее время понесли большие потери, особенно в реестровиках, и крайне нуждаются в пополнении [40].

— С Государем я постараюсь договориться. Ну какая ему разница, где будет нести службу какой-нибудь Грицко или Панас с Гетманщины — в казачьем или драгунском полку? Ведь там и там он станет служить России. Да и тебе, Иван Ильич, какой прок связываться со вчерашними гречкосеями и кожемяками, вздумавшими, пользуясь военным лихолетьем, попасть в реестровые казаки? Припомни, сколько бед натерпелся с такими горе-казаками гетман Иван Выговский, получивший их в наследство от Богдана Хмельницкого. Зачем они тебе. Если возомнившее себя казаками мужичье ты можешь отправить в драгуны, а позже без спешки и на выбор пополнить реестровиков истинными родовыми казаками?

— Знаю цену таким новоиспеченным реестровикам: жупан на плечах и сабля на поясе казачья, а душа холопская. Хорошо, велю полковникам и сотникам зачислять в полки лишь родовых казаков, а прочим добровольцам советовать поступать в царские драгуны. Думаю, для многих это будет лучше, чем, не попав в реестровики, после войны вновь превратиться в посполитых. Но и у меня, Александр Данилыч, тоже есть к тебе просьба. В Батурине мы захватили и увозим с собой приготовленную Мазепой для короля Карла артиллерию. А ведь она не Мазепы, а казачьего войска, от которого он утаивал ее в арсенале. Может, было бы справедливо часть орудий направить в мои полки, где всего по четыре-пять пушек, и те зачастую трофейные?

— Со всей душой отдал бы тебе их все, но... Понимаешь, уже сообщил Государю о трофеях, и вдруг он успел распределить их по вновь формируемым полкам? Неудобно получится, если я их начну по собственному усмотрению раздаривать. Давай немного повременим, а потом я постараюсь вернуть тебе часть пушек и пороха с ядрами. А сейчас было бы не лишним поговорить о предстоящей раде. Провести я ее мыслю в Глухове...

За окном пел свою заунывную песню осенний ветер, в печке убогой хатенки протяжно и монотонно гудело пламя, сидевший напротив Орлика Мазепа не задавал ему ни одного вопроса, и тому порой казалось, что расположившийся в глубоком кресле У печки старик-гетман давно спит. Однако это было не так — Мазепа внимательно слушал Генерального писаря, а его молчание имело совсем другую причину: многое из сообщаемого он предвидел заранее, а остальному находил покуда объяснение и без посторонней помощи.

— ...Седьмого ноября царь и Меншиков собрали в Глухове казачью раду, и на ней гетманом был избран стародубский полковник Иван Скоропадский, — звучал голос Орлика. — Правда, большинство простых казаков были за Павла Полуботка, но что это могло значить, ежели Москва пожелала иметь гетманом Скоропадского?..

Мудро поступил царь Петр, поставивший во главе Гетманщины Скоропадского, уважаемого старшиной и побывавшими в польском походе реестровиками, а не кого-то из своих сановников или генералов. Назначение в это смутное время гетманом любого русского подтвердило бы слова Мазепы, что Москва всецело подмяла Гетманщину под себя и творит на ней, что захочет, и это прибавило бы ему сторонников.

А как рвался в гетманы выскочка Меншиков, особенно после того, как поляки не пожелали даже обсуждать его кандидатуру на пост своего короля! А ведь титул князя Ижорского, вдобавок к должности Санкт-Петербургского генерал-губернатора, он получил от царя Петра в расчете, что это поставит его вровень с другими именитыми соискателями польской королевской короны. Не вышло! Молодцы, поляки, свято почитающие, как и казаки, правило, что из хама не выйдет пана! Мудро поступил царь Петр, очень мудро, особенно учитывая, что, помимо Меншикова, гетманом не прочь были стать князь Голицын и фельдмаршал Шереметев...

— ...Восьмого ноября приехали в Глухов митрополит киевский с архиепископами черниговским и переяславским, и на следующий день прокляли вашу ясновельможность публично. После этого архиепископы задержались в Глухове, а митрополит отправился по полковым городам Гетманщины, хуля перед прихожанами вашу милость и старшин, ушедших с вами к королю Карлу. А царь Петр и Меншиков устроили заочно вашу гражданскую казнь. Поначалу кат изодрал в клочья ваш диплом кавалера ордена Андрея Первозванного, затем пинком столкнул с крыльца вашу персону [41] и волок ее по земле на веревке к виселице. Здесь был истоптан ногами в грязи фамильный герб рода Мазепы, а персона вздернута на виселицу. В том же Глухове двумя днями раньше были казнены полковник Чечель с другими захваченными в Батурине казаками.

А двенадцатого ноября в Успенском соборе Москвы Местоблюститель патриаршего престола Стефан Яворский в присутствии бояр и высшего русского духовенства после проповеди трижды провозгласил: «Изменник Мазепа за клятвопреступление и за измену великому Государю буди анафема!»...

Искренне жаль полковника Чечеля — добрый был казачина и верный сподвижник. О балаганном действе с «гражданской казнью» гетмана-изменника нужно сразу забыть — обыкновенное шутовство, на которое весьма горазды царь Петр и особенно выросший на московских торжищах Меншиков. Предание Мазепы анафеме — это уже серьезнее, хотя лично для него мало что значит. В юности и особенно на склоне лет Мазепа стремился понять смысл жизни, движущие ею мотивы, зависимость судьбы человека от его собственной воли и не подвластных ему обстоятельств, беседовал и спорил на эти темы с последователями различных религий.