Георгий Мелихов - Белый Харбин: Середина 20-х

• Название: Белый Харбин: Середина 20-х
• Автор: Георгий Мелихов
• Издательство: Русский путь
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-85887-165-8

Воспоминания русского историка-китаеведа, более полувека прожившего в Китае, продолжают его широко известную в России и за границей книгу «Маньчжурия далекая и близкая» (М., 1991, 1994).

Увлекательное повествование, построенное на строгой документальной основе, представляет читателю не только харбинскую жизнь, но и нелегкое существование российских эмигрантов на Линии КВЖД, в Трехречье, в городах Хайлар, Маньчжурия, Пограничная и др. в драматичный период первых послереволюционных лет.

Мелихов Георгий Васильевич

Родился в 1930 г. в Харбине, Китай. После войны с родителями переехал в СССР. Окончил исторический факультет МГУ. С 1979 г. — ведущий научный сотрудник ИИ АН СССР (Института российской истории РАН). Доктор исторических наук. Автор книг: Маньчжурия далекая и близкая. М., 1991 (2-е изд., М., 1994); Российская эмиграция в Китае (1917–1924), М., 1997.

---

К этому времени в Харбине оказалось много музыкантов, приехавших из России. Из выдающихся музыкантов того времени отмечу: скрипачи — А. Гиллерсберг, Шифферблат, Трахтенберг, Подушка, Чухалдин; виолончелисты — Шевцов, Ульштейн; флейтист — Демидов; пианисты — Гиллерсберг, Мухлыпин. Приехали и первоклассные дирижеры — Меттер, а потом Слуцкий. В общем, создались все условия для организации симфонического оркестра. Инициативу организации такого оркестра взял на себя Желсоб и, нужно сказать, выполнил свою миссию блестяще!

Был составлен симфонический оркестр из 70(!) человек, и было решено, что он будет выступать пять раз в неделю, а духовой оркестр — два раза… Такое решение вызвало вначале большое недовольство публики — казалось странным, что симфоническая музыка, которая многим почти незнакома и поэтому непонятна, будет исполняться так часто, а привычная и понятная духовая музыка — настолько редко. Однако дальнейшее показало, что решение было совершенно правильным и с далеким „прицелом“ — воспитать любовь к симфонии у самых широких слоев населения Харбина. Если в начале сезона симфонические концерты посещало сравнительно мало народа, то к концу первого сезона число посетителей увеличилось в несколько раз, а в последующие годы любителями симфонии стали уже тысячи. Посещение симфонии стало обычным и в то же время всегда праздничным занятием.

С большим почтением вспоминается элегантный, стройный седеющий дирижер Слуцкий. Блестящий дирижер, неутомимый наставник, он достиг великолепного звучания оркестра; под его руководством были разучены и исполнены десятки классических и современных музыкальных шедевров. Очень запомнился один из симфонических вечеров — бенефис виртуоза скрипача Чухалдина. Под аккомпанемент оркестра был исполнен „Большой концерт“ Венявского, а затем „на бис“ Чухалдин исполнил „Пляску ведьм“ Паганини. Должен сказать, что впечатление от игры оркестра и действительно изумительной игры Чухалдина было потрясающим.

Позднее основной состав оркестра в количестве 40 чел. вошел в состав музыкантов оперного оркестра. Концертмейстером первых скрипок был Трахтенберг, и в связи с ним вспоминается разговор, случившийся много лет спустя и связанный с приездом в Харбин знаменитого скрипача Я. Хейфеца. Трахтенберг рассказывал мне:

„С Хейфецем мы знакомы чуть ли не с детства, вместе заканчивали Петербургскую консерваторию у профессора Ауэра. Встретив Хейфеца в Харбине, я спросил его: „Скажи, Яша, что же, благодаря Ауэру ты стал знаменитым скрипачом?“ Хейфец улыбнулся и ответил: „Нет, благодаря отцу!“ Я рассмеялся потому, что мне был совершенно понятен смысл его слов. Дело было в том, что отец Хейфеца был сапожником и, мало понимая в музыке, твердо знал, что его сын очень талантлив и поэтому должен упорно заниматься скрипкой. Когда же Яша начинал лениться, отец без стеснения „учил“ его сапожной колодкой“.

Вскоре после создания симфонического оркестра произошло еще одно очень важное событие в музыкальной жизни Харбина. Наследники местного богача Скидельского (владельца Мулинских угольных копей) организовали так называемый Квинтет имени Скидельского. В его состав вошли: первая скрипка — А. Гиллерсберг, вторая — Кончестер, альт — Подушка, виолончель — Шевцов, рояль — Гиллерсберг. Квинтет дал в Харбине несколько концертов, художественная ценность которых была очень высокой“.

Политические события, как мы видим, не останавливали культурной жизни Харбина, напротив, возможно, даже стимулировали ее, потому что людям нужна была разрядка, отрешение, что ли, пусть хоть временное, от напряженной повседневности, от этой искусственно привнесенной в Харбин „революции“, что с успехом и давали им различные виды искусства.

В Харбине побывал в это время и кумир русского кино, актер Иван Ильич Мозжухин, впечатления которого от города остались самые благоприятные. Спустя много лет он вспоминал:

„Харбин я хорошо знаю, я там был в 17-м году. В самый разгар революции, перед началом большевизма.

Ездил туда на гастроли с драматической труппой. В России уже голодали, товары исчезали. Приехали в Харбин, там все по-старому, словно и революции в России не произошло. И дешевка на все страшная. Помню, купил тогда одних ботинок 40 пар. Двадцать пудов муки в Россию вывез…“

Свидетельство мэтра русского кино является, по моему мнению, лучшей иллюстрацией к обстановке в Харбине в конце 1917 года…

О чем писали газеты

Проезд политических эмигрантов

„6 человек политических эмигрантов, по своим убеждениям социал-демократов, возвратились в Россию из Америки (Нью-Йорк) на основании всеобщей амнистии. Среди них — т. Н. Бухарин, редактор нью-йоркской с.-д. газеты „Новый мир“, привлекавшийся в 1909 г. по делу Московского комитета Р.С.Д.Р.П. (по делу 43). Кроме него, среди проехавшихся [? — Г. М.] товарищей еще трое сотрудников помянутой выше газеты… Между прочим, товарищи считают большой ошибкой развивающейся революции, что Временное правительство Гучковых и Милюковых находится у власти, и считают крайней необходимостью свергнуть таковое, для установления подлинно рабочего правительства (диктатуры пролетариата).

Во время разговора с товарищами в Маньчжурии у Бухарина стащили часы…“

(Комментарий журналиста: вот-де, „маньчжурцы“ не могли удержаться…)

Маньчжурия: Газета, посвященная защите интересов рабочего класса и демократии. Четверг, 20 апреля 1917 г.

Постоянно печатавшееся объявление

„Шанхайская городская управа предупреждает всех лиц, что прибывающие в Шанхай европейцы без средств ни на какую работу рассчитывать не могут“.

Секретарь управы Н. О. Лидделл. Вестник Маньчжурии, 1918.

Глава II ГОРОД И КРАЙ, ОТКРЫТЫЕ ВНЕШНЕМУ МИРУ

Некоторые из россиян, приехавших в Харбин и полосу отчуждения КВЖД в годы Первой мировой войны, привезли с собой немалые капиталы и ценности. Отголоски же революционной бури в Центральной России и пусть и кратковременное, но все же установление советской власти в Сибири и на Дальнем Востоке заставили наиболее дальновидных представителей местного капитала, в первую очередь торгового, обратить внимание на Северную Маньчжурию и перенести часть своей деятельности сюда, обеспечивая себе надежные „тылы“. Вместе с тем многие россияне, оказавшиеся в Маньчжурии и без особо крупных капиталов, только благодаря своей энергии и энтузиазму развернули в Харбине и на Линии широкое жилищное строительство и открывали мелкие русские торговые и промышленные предприятия, число которых стало довольно быстро расти.

Такое развитие русской предпринимательской деятельности в Маньчжурии в 1916–1917 гг. и позднее и, конечно, в первую очередь, весьма успешная работа в крае в этот период Китайской Восточной железной дороги создали условия для исключительного долголетнего хождения в крае российской золотой и бумажной валюты, намного пережившей рухнувшую в 1917 г. Российскую империю…

Об этой феноменальной судьбе русских денег в Китае.

Мне давно было известно, что неотъемлемой чертой быта и местного рынка Харбина вплоть до середины 30-х годов были многочисленные меняльные конторы и уличные столики менял-китайцев. Подтверждение я нашел в русской и китайской прессе. В особенности много менялок находилось на Мостовой и Новогородней улицах Пристани. Эти улицы были сплошь завешаны красочными цеховыми знаками данной гильдии: связками медных монет и имитирующих эти связки ребристых столбиков, красными вымпелами и небольшими флажками.

Чем объяснялось исключительное обилие таких менялок?

Тут пришло время рассказать об особенностях денежного рынка Северной Маньчжурии, тесно связанного с русской валютой. Вплоть до 1917 г. здесь имели хождение местный доллар (даян) и русский царский романовский рубль — серебро, золото и кредитные билеты разного достоинства, выпущенные Российским императорским правительством. Причем последние абсолютно доминировали. На русском рубле работала и КВЖД. И, думаю, мало кого интересовало, какой это рубль, он пользовался абсолютным доверием. Русский рубль был надежным средством платежа и расчетов, которому китайское население слепо верило много лет, и он вполне оправдывал эту веру.

После революции в России положение постепенно менялось в худшую сторону. Стали выходить в свет „керенки“ — дензнаки Временного правительства, как выразился кто-то, „не внушавшие доверия одним своим видом“. Далее, почти каждое местное белое правительство Сибири и Дальнего Востока времен революции и гражданской войны, а таких правительств был добрый десяток, выпускало в обращение свои денежные суррогаты — подчас очень плохого исполнения, а главное, фактически не имевшие реального обеспечения.