Анатолий Соболев - Рассказы о Данилке

• Название: Рассказы о Данилке
• Автор: Анатолий Соболев
• Жанр: Детская проза
• Год: 1986
• ISBN: ИБ № 9386

В книгу входят широкоизвестная повесть «Грозовая степь» — о первых пионерах в сибирской деревне и рассказы о жизни деревенских подростков в тридцатые годы.

---

ПРЕКРАСНАЯ ПТИЦА СЕЛЕЗЕНЬ

Данилке было лет семь, когда отец впервые взял его на охоту. Засобирался мальчонка ни свет ни заря — дом еще спал, и в синих окнах брезжил рассвет.

— Спи, спи, — шепотом сказала мать, встав проверить опару на пирожки. — Куда в такую рань…

День-деньской бегал Данилка по селу, хвастал дружкам, что поедет на вечернюю зорьку, и все время его не покидало ожидание чего-то необыкновенного, большого и радостного, а к вечеру начали терзать сомнения: не раздумал ли отец? Данилка поминутно выбегал за калитку (уже обутый и одетый «по-охотничьи», уже давным-давно готовый в путь) и все взглядывал вдоль улицы: не покажется ли высокая фигура отца? Но отца все не было и не было.

Данилка совсем уж потерял надежду, когда вернулся отец с работы и позвал его на райисполкомовскую конюшню — запрягать Гнедка. Не было для мальчонки ничего отраднее, чем ходить на конюшню, где так приятно и крепко пахнет ременной сбруей, сеном, конским потом и дегтем, где в стойлах стоят лошади, хрумкают в яслях овес и глухо стучат копытами по настилу. По стенам пригона у деда Савостия развешаны пучки сушеных трав с терпким и душистым запахом. Конюх делает из них отвары и настои от разной лошадиной немочи.

Дед Савостий сидел на телеге без колес и, прижимая к впалой груди прохудившийся хомут, чинил его дратвой. Рядом, положив ему на плечо голову, стоял сивый от старости мерин Серко. Конюх что-то говорил, мерин, закрыв глаза, слушал и шевелил ушами.

— Дед, давай Гнедка! — окликнул конюха Данилкин отец.

— Аюшки! — отозвался дед Савостий и медленно поднялся с телеги. — Хватился вот, а хомут-то дырявый, едять его мухи!

— Ходок смазал?

— Смазал. Колесо новое поставил.

Дед стар, худ, на корню иссох, волосы белы и легки, как ковыль, но веселый беззубый рот в сивой кудельке редкой бороденки улыбчив, и по-молодому светлые и чистые глаза живы и остры.

— Овсеца кинул ему. — Возле глаз деда сбежались добрые мелкие морщинки. — Чичас доедять их благородия, и запрягу.

Шаркая треснувшими от времени галошами, надетыми на шерстяной носок, пошел в пригон. По-стариковски пустые, замазанные дегтем холщовые портки его обвисли на острых кострицах.

Данилкин отец задумчиво посмотрел вслед конюху и перевел взгляд на мерина. Серко дремал, осев на заднюю ногу. Из отвислых, с седыми волосками губ его торчали измочаленные былки сена. Шея худая, огромная голова тянет книзу, на спине торчат мослы, а по ребрам, как по забору, можно провести палкой. Одёр. Но Данилка знал, что когда-то Серко был геройским конем и не имел цены, знал, что кавалерийская молодость отца, проведенная в гражданской войне, связана с этой лошадью.

Дед Савостий вывел из пригона приплясывающего Гнедка. Лоснящийся от сытости и молодой силы, жеребец ухватил по пути крупными желтыми зубами бревно коновязи и отодрал щепку.

— Балуй, балуй! — дребезжащим тенорком прикрикнул дед Савостий и стал заводить его в оглобли плетеного ходка.

Жеребец заартачился, вскинул красивую голову, и легкий маленький дед подвзлетел на узде, смешно дрыгая ногами.

— Я те, я те, скотинка безрогая! — грозил конюх, а сам конфузливо косил глазом на начальство.

Гнедко постриг ушами, норовисто топнул передней ногой и протяжно вздохнул, когда на шею ему накинули хомут. Расправляя по широкой, атласно блестевшей спине жеребца сбрую, дед Савостий горделиво сказал:

— Лошадь хлебная, холеная, как поповская…

Лаская взглядом красавца жеребца, Данилкин отец улыбнулся и снова посмотрел на старого мерина, безучастно дремавшего рядом. Конюх перехватил взгляд начальства, и в глазах его появилось просительное и жалкое выражение.

— Еще б послужил, я б подковал его.

— Куй не куй — на живодерню время приспело, — сказал Данилкин отец, и слова его прозвучали приговором.

Конюх покорно замолчал, тужась затянуть супонь. Данилкин отец отстранил старика и одним сильным движением затянул супонь. Дед Савостий потерянно стоял рядом, жалкая, извинительная улыбка присохла к его фиолетовым губам. Данилкин отец взглянул на старика, что-то хотел сказать, но, так ничего и не промолвив, хмуро разобрал вожжи.

— Залезай, — почему-то недовольно приказал он сыну, и Данилка с радостью, что наконец-то запрягание кончилось, проворно забрался в плетенный из ивовых прутьев ходок.

Когда выезжали со двора, на Гнедка с лаем и притворной яростью кинулись три собаки деда Савостия. Закипели возле морды, высоко подпрыгивая и крутясь в воздухе. Гнедко вскидывал голову, фыркал, бил копытом. Данилкин отец молча достал бичом рыжего кобеля, тот с визгом сиганул в сторону, отпрянули и другие. Данилка и отец оглянулись. Дед Савостий стоял возле мерина и глядел им вслед, прижимая лошадиную голову к своей бороденке. И мерин и конюх были так стары и сиротливы, что у Данилки защемило сердце, а отец вздохнул и огрел бичом Гнедка. Жеребец присел от возмущения и скосил назад злой глаз. Отец погрозил ему кнутовищем, и Гнедко, недовольно встряхивая гривой, нехотя взял рысью.

Данилка вертел головой, выглядывая дружков. Его так и подмывало погордиться перед ними. Как нарочно — ни одного, будто метлой улицу вымело. Когда не надо — торчат на каждом плетне, а когда надо — не доищешься.

У дома отец остановил. Мать вынесла на крыльцо отцовскую двустволку и Данилкину малопульку, поставила высокие болотные сапоги с голенищами выше колен, с ремешками, чтобы пристегивать к поясу.

Отец переобувался прямо на крыльце, а мать что-то недовольно говорила ему, поглядывая на Данилку. Мальчонку охватило беспокойство, он знал, что мать против поездки и — чего доброго! — еще уговорит отца не брать его с собой. Данилка заелозил на месте.

— На медведя, что ль, едем, — пробасил отец, притопывая сапогом, чтобы удостовериться, ладно ли вошла в него нога.

Данилка по лицу матери догадался, что она сдалась, и от сердца у него отлегло.

Отец сунул в передок клетку с подсадной уткой. Кряква, привыкшая к поездкам, что-то прошептала сама себе и улеглась, сунув нос под крыло и уставив на Данилку черную дробинку. Посмотрела с какой-то затаенной хитрецой и закрыла глазок. Уснула, видать. Этого Данилка понять не может: на охоту же едут!

Отец положил в ходок еще пару коричневых утиных чучел, ружья, патронташ. Ну и долго же он собирается!

Зорька, легавая собака, давно уже крутилась возле ходка, беспокойно поглядывая на хозяина. Отец посадил собаку в ходок. Счастливая Зорька лизнула Данилку прямо в губы. Он недовольно утерся. Зорька — незаменимая спутница отца на охоте. Пегая — черная с белым, с длинной шелковистой шерстью волнами. Шишка у нее на затылке большая. Отец говорит, что собак надо выбирать по висячим ушам и по шишке на голове. Если шишка на затылке — значит, умная собака. Данилка любит щупать этот бугорок у Зорьки, а потом щупает затылок у себя. У Данилки бугорка нет. Он даже стукался затылком о стену, чтобы шишка выросла. Постучит-постучит, пощупает — нет, нету. Обидно. У Зорьки есть, у него нету. Сказал об этом как-то отцу, тот засмеялся и ответил, что пусть Данилка не горюет: пока вырастет, набьет себе всяких шишек, такова жизнь.

И чего так долго собирается отец! У Данилки даже кожа зудит от нетерпения, он не может найти места на соломенной подстилке в ходке.

Но вот сел отец, разобрал вожжи, и только было тронулись, как на крыльцо выскочила мать с узелком.

— Пирожки, пирожки забыли!

Ну что за наказанье! Тут охота ждет, а она с пирожками! Кому они нужны!

Однако отец взял.

Наконец-то поехали! Данилка опять завертел головой: видят ли дружки, как едет он на охоту? Ни одного! Сквозь землю провалились, что ли! Наверно, торчат на свадьбе. На другом конце села гулянка у Васьки Губатого — старший брат женится. Если бы не на охоту, Данилка тоже бы убузовал туда.

Выехали за село. Распахнулись сырые поля, тут и там блестят апрельские лывы. Освобожденные от снега луга, покрытые прошлогодней жухлой травой, просматривались далеко-далеко, до самых Алтайских гор на окоеме. Земля не совсем еще очнулась от зимней спячки и задумчиво ждет хорошего тепла, чтобы буйно погнать соки травам, цветам, хлебу. Они едут рысцой по ухабистой раскисшей дороге. Гнедко бросает в ходок ошметья грязи, посверкивает полированной сталью стертых подков. Когда ходок сильно встряхивает, в передке недовольно крякает утка.

Свежий ветер с полей приятно холодит лицо, щекотливо забирается в рукава пальтишка, и от этого становится бодро и весело. Данилка бесконечно счастлив и во все глаза смотрит на родную степь, на дальние горы, на опускающееся неяркое солнце, на светлые колки голых еще берез и ждет не дождется, когда же наконец приедут они на место и будут бабахать из ружей. И сердце его сильно стучит от радостного ожидания.