Евгений Богданов - Високосный год: Повести

• Название: Високосный год: Повести
• Автор: Евгений Богданов
• Издательство: Современник
• Жанр: Современная проза
• Год: 1986

Новую книгу архангельского писателя составили повести, действие которых происходит в наши дни в северных селах.

В центре заглавной — директор совхоза «Борок» молодой специалист Степан Лисицын. Он сталкивается с рядом ключевых проблем в своем хозяйстве и прилагает немало усилий, чтобы вывести совхоз из отстающих.

Повесть «Песни ветровые» затрагивает некоторые вопросы культурно-просветительской работы на селе. С большой теплотой рисует писатель образ молодого лектора Галины Ишимовой и журналиста Александра Штихеля.

---

Войдя в избу, Поров сразу почувствовал холод, исходивший от Марфы. Она кидала на непрошеного гостя недружелюбные взгляды из-под низко повязанного платка с таким видом, будто у нее нестерпимо болели зубы и ей было тошно. Крючок привык к подобной неприязни со стороны женщин и не придал этому никакого значения. Спицын был трезвый и отнесся к появлению Крючка с бутылкой очень сдержанно: события последних дней отбили у него охоту к выпивке. Но гость уже сидел за столом, разливал по стаканам хмельное зелье, и он не устоял перед ним… Поров сетовал на судьбу, ругал жену, которая уехала к родителям, бросив его. А ему в одиночестве тяжко. Спицын хотел сказать, что вино и выгнало жену из дома, но сдержался.

У него тоже было несладко на душе. Софья старательно избегала встреч. Завидя Трофима на улице, сразу переходила па другую сторону.

— Такая дрянь! — захмелев, жаловался Трофим Порову. — Сперва заманила, а теперь хвостом вильнула. Заносится, авторитет себе наживает. Я ей, видишь ли, не пара, обличье у меня не то. Ей надо повыше чином, с портфельчиком, при шляпе. А я шляп не ношу, «дипломата» — тоже. Я человек простой, работяга…

Спицын, озлобясь, подбирал самые ядовитые выражения и хлесткие характеристики для Софьи. Крючок призывал к возмездию:

— Надо ее проучить. Ты бы ее за волосья потаскал…

— Она мне не жена, чтобы за волосья.

— Тогда надо у нее в избе стекла пересчитать, ворота дегтем намазать… Хочешь, я произведу в лучшем виде?

— Не стоит ее обижать. Все-таки мы с ней жили. Она — баба ласковая…

— Ну вот! То такая-разэдакая, то ласковая! — с презрением сказал Поров. — Нет у тебя мужской гордости. Тряпка ты!

Спицын задумался. Хмельная голова все-таки требовала действий, и он начал поддаваться на уговоры Крючка.

— Пожалуй, стекла пересчитать ей не худо. Только так, чтобы никто не знал и не мог на нас показать. Украдкой надо, ночью, без свидетелей.

— Ша! Сделаю — комар носа не подточит.

Марфа, все слышавшая, следившая за ними, подошла и решительно отобрала у них недопитую бутылку:

— Хватит вам! Ты, Крючок, уходи. Хватит, говорю!

Она вытолкала Порова за дверь. Тот, наливаясь пьяной злобой, побрел к дому Прихожаевой.

Дальше события развивались стремительно. Подойдя к избе Софьи, Крючок выломал из изгороди внушительный кол и, распевая устрашающую частушку, ударил им по раме кухонного окна. Нацелился на другое окошко, но тут из избы выскочил коренастый крепыш в одних трусах. Подбежав к Крючку, он сунул ему кулаком под дых, вырвал у него кол и принялся отделывать дебошира со всем старанием. Поров, не ожидавший такого отпора, почти не сопротивлялся. Из носа у него текла кровь, под глазом вспух здоровенный синяк. Парень взял его за шиворот и с пинками выставил на улицу, с треском захлопнув калитку.

Свидетелями этой драмы были двое: ворона на соседней березе и Чикин. Ворона дремала на верхушке дерева и, очнувшись от шума, заорала во все горло: «Кар-р-р». Чикин затаился, выглядывая из-за угла стоявшей рядом избы.

Парень здорово избил Крючка, и тот долго качался у забора, держась обеими руками за штакетины. Потом пришел в себя и побрел домой.

На другой день он все вспомнил, основательно перетрусил и пошел к Прихожаевой с повинной, чтобы замять дело.

Софьи дома не было — ушла на ферму. У крыльца парень в джинсах и трикотажной футболке вырезал на столе, вынесенном из избы, алмазом стекла, чтобы вставить их в раму. Поров робко подошел, поздоровался и спросил:

— Ты кто?

— А ты кто? — вопросом ответил парень. — Ты — деревенский хулиган? Бандит? Зачем вышиб стекла?

— Прости, брат, получилось по пьяному делу. Сам не помню как… Я заплачу, только не говори никому…

— А я вот сейчас тебя разделаю на мелкую тарную дощечку! Вчера тебе мало еще попало. Надо навсегда отбить у тебя охоту вышибать рамы. Чем тебе Соня насолила?

Парень, положив стеклорез на стол и сжав кулаки, двинулся на Порова. Тот попятился, однако вчерашний хмель все еще играл в нем.

— Но-но! Ты полегче. Я ведь тоже могу тебе насовать, — сказал Крючок. — Ты ей кто будешь-то? Брат?

— Муж.

— Муж? — удивился Поров. — Ну, это ты врешь. Муж от нее сбежал в свои Брянские леса…

— Не сбежал, — воинственный пыл у парня пропал. Он вернулся к столу и, взяв стекло, стал примерять его в раме. — Я только ездил домой на побывку. И свою жену я в обиду не дам. Запомни и другим передай.

— Ну, ладно. Только ты… это самое… скажи Софье, чтобы не жаловалась. Я пришел прощенья просить. За раму я рассчитаюсь. Сколько надо?

Парень смерил его уничтожающим взглядом и презрительно сплюнул.

— Не надо нам твоих денег. Катись отсюда! Катись, говорю, а то…

Поров проворно выскочил за калитку и медленно побрел по улице, опустив голову.

Федор Краснов, муж Софьи, прибыл с последним рейсом «Ракеты». Было уже поздно, никто не видел его, а если и видел, то не обратил внимания на молодого мужика, шедшего лугом налегке, в джинсовом костюмчике и кедах, с небольшим плоским чемоданом, где у него были только смена белья да электробритва. В чем уехал Федор из Борка, в том и вернулся. Вся его одежда и вещи остались у Софьи.

Получив из техникума учебный план и первые задания контрольных работ, Софья с немалым усердием засела за книги. Позанимавшись плотно, она собралась уже было ложиться спать и выключила свет, когда раздался осторожный стук в дверь. Опасаясь, что это явился опять Трофим, она выглянула в окно и приметила, что на крыльце стоит не Спицын, а кто-то другой. Кто именно — в потемках разобрать было трудно. Она вышла в сени:

— Кто там?

— Открой, Соня, это я, Федор.

Остолбенев от неожиданности, она некоторое время стояла молча, но потом все же открыла. Федор, войдя в сени, сказал:

— Здравствуй.

— Здравствуй, — очень сухо ответила она и открыла дверь на кухню. — Каким ветром тебя занесло?

Федор вошел, нащупал на стене выключатель и зажег свет. Она на секунду зажмурилась и посмотрела на мужа изумленно. Он медленно поставил на лавку чемодан и виновато улыбнулся:

— Приехал вот. Примешь ли?

Он чуть подался к ней, хотел обнять, но сдержался. От жены веяло холодом. Тогда он встал перед ней, опустив руки.

— Развод оформлять приехал?

— Да нет же. Я совсем к тебе вернулся. Понимаешь?

— Обрадовал! — Софья нервно рассмеялась и отошла к столу, все еще настороженно глядя на Федора. — Я тебя не звала.

— Не звала. И я знал — не позовешь. Потому и приехал без предупреждения.

— Очень ты мне нужен теперь. Бери свой чемодан и вали обратно на пристань.

— Ты это серьезно? — нерешительно спросил Федор.

— Мне не до шуток.

Он все же сел на лавку, она — на стул поодаль.

— Давай поговорим серьезно, — предложил он.

— О чем?

— Я сделал ошибку. Бывает ведь, ошибаются люди, а потом исправляются. Веришь?

— Нет, не верю.

— С той девчонкой мы дружили до моего ухода в армию, потом переписывались, — тихо стал объясняться он. — Однако теперь она стала совсем другая… У нее, оказывается, там жених… Они подали заявление в загс. И я понял, что любви у нас никакой не было…

Софья презрительно усмехнулась:

— А что было?

— Просто я ею увлекся. Это я только теперь понял. И еще понял, что по-настоящему люблю только тебя. Потому и вернулся. Прости меня.

Софья встала, подошла к окну и старательно занавесила окно.

— Я тоже теперь стала другая, — отчужденно сказала она и опять села.

— Не верю.

— Верь не верь, а прежней Софьи уже нет. Неужто ты думаешь, что после того письма я осталась прежней? — Она резко обернулась к нему и, сверкнув глазами, бросила с вызовом: — Ожегся?

— Как? — не понял он.

— А так: испытал измену? А мне было каково? Мне-то легко ли было ее пережить?

— Я тебе всерьез не изменял.

— Всерьез? Как понимать?

Федор, ссутулясь, сидел на лавке, с усталым видом, осунувшийся, похудевший. На лице его только выделялись большие живые глаза под черными — вразлет — бровями. В эти глаза она и влюбилась тогда сразу, с первой встречи. Джинсовая куртка плотно обтягивала его широкие плечи, брюки на коленях лоснились от долгой, бессменной носки. Ноги в кедах он стыдливо прятал в тень под лавку и все сидел молча, в неловкой, напряженной позе.

Она помнила его не таким…

…Грузовик остановился на меже, на картофельном поле. Софья с бабами докапывала картошку лопатой на участке, оставшемся после комбайна, — тракторист почему-то объехал эту узкую полоску. Шофер открыл кабину, крикнул: «Эй, бабы! Давай нагружай!» Она крикнула в ответ: «Нашел грузчиков! Бери вон мешки-то сам, таскай поживее!» — «А что? Помочь разве вам?» — взгляд его встретился с Софьиным и сразу будто ожег, опалил ее. Такие красивые были у него большие черные глазищи. И веселые, с лукавинкой. Она подошла и стала помогать ему поднимать мешки на спину. Он похвалил: «Молодец, силенка у тебя есть. Встретимся вечерком?» — «Ты давай, давай, работай! О встрече потом». — «Нет, я люблю сразу решать. Ты — девка, вижу, славная, нравишься мне. Приходи в клуб, я билеты в кино возьму».