Масахико Симада - Плывущая женщина, тонущий мужчина

• Название: Плывущая женщина, тонущий мужчина
• Автор: Масахико Симада
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005

В романе «Плывущая женщина, тонущий мужчина» сумасшедший философ влюбляется в русалку, монашка совершает самоубийство, поэт тоскует по тюремной камере, роскошный лайнер уплывает в страну демонов, русская авантюристка сводит с ума китайского миллионера, заложники проигрывают свободу в рулетку, сны становятся явью. В этом безумном, безумном мире мужчине, чтобы выжить, приходится стать женщиной.

---

– Пока Аои не пришла, выпьем за победу. Это ж надо, победить самого босса! Ты герой! Хватит унывать. Как ни крути, все равно тебе покамест жить на корабле. Если б проиграл, как пить дать, мыл бы посуду в камбузе, выиграл – можешь нежиться, как махараджа в гареме. Мужчина должен бороться. Небось приятно побеждать!

– Да уж, – кивнул Мицуру, присел к бару и заказал пиво.

У противоположной стойки сидел поэт. Подперев руками голову и прихлебывая пиво, он, видимо, наслаждался медленно разливавшимся по телу чувством свободы. Мицуру сообщил о своей победе, тот пожал ему руку и поднял за него тост.

– Я принял окончательно решение не сходить на берег в Пусане, – сказал поэт. – Вместо этого хочу пригласить на корабль друга, чтобы продолжить морское путешествие вдвоем. Никогда не знаешь, когда человеческая жизнь сменит курс. От неожиданности Мицуру подался вперед:

– Опять вы за свое. Но почему?

– Действительно, почему? Я уже давно хотел отправиться в паломничество по странам Азии. Всю свою жизнь я был слишком привязан к Японии и Корее. Долгие годы разрываясь между двумя ненавидящими друг друга народами, я воображал, что взвалил на себя одного все беды Азии. Я возмущался, почему именно мне выпала такая горькая участь. В этом корни моей «хан».[31] Но мне надоело жить, волоча на себе «хан». Мы все преступники. Большинство так и умирает, не раскаявшись и обманывая себя. Я же больше всего жажду совершить покаяние, сочиняя стихи. Хочу, путешествуя по странам Азии, вновь обрести то, что я упустил, и выразить в словах.

– Хотите сказать – это стоит того, чтобы оставаться рабом «Мироку-мару»?

– Нет, рабом я не буду. Я собираюсь здесь обосноваться и сочинять стихи. Прежний поэт-узник превратится в поэта-мореплавателя. По сути, где бы я ни жил, в Японии или в Корее, я всегда находился в «промежутке». А это судно, если можно так выразиться, плывет в «промежутке». Здесь ни Япония, ни Америка, ни Корея, ни Китай. Если угодно, «промежуток» Азии. Я уверен, что должен писать стихи именно в таком месте.

– Однако этот Брюс Ли, как ни верти, самый настоящий пират. Не переоцениваете ли вы его? Думаю, он и на суше натворил немало громких дел.

– Все в той или иной степени совершают дурные поступки. Если честно, у меня был разговор с Брюсом Ли в библиотеке. Мы ведь, кстати, однофамильцы. Он сказал, что испытывает ко мне родственные чувства. Говорит, его отец тоже писал стихи.

– Вы собираетесь стать его пресс-секретарем или, быть может, придворным виршеплетом?

– Нет, он несет миру весть в своих заявлениях. А я, со своей стороны, собираюсь всего лишь поверять стихам свои мысли об Азии. Вот о чем идет речь. Он обещал охранять меня. Если он будет ошибаться, я не побоюсь критиковать его. Я ненавижу насилие. То, к чему он стремится, можно осуществить, не прибегая к насилию. По моему убеждению, он тот человек, который способен изменить будущее Азии.

– Будущее Азии? Разве оно не в руках китайцев?

– Возможно. Но двигаться к будущему, которое заранее всем известно, уже само по себе скучно. Не исключено, что будущее Азии принадлежит в равной степени Китаю и Японии. Что же тогда делать другим жителям Азии, не китайцам и не японцам? Неужто для них нет другого выхода, как стать псевдокитайцами или псевдояпонцами? Вот я – кореец, который пытался, но так и не стал псевдояпонцем. Все населяющие Азию народы имеют равные права на то, чтобы строить будущее Азии – и филиппинцы, и пакистанцы, и иранцы, и корейцы. В этом смысле «Мироку-мару» – всеобщее достояние. Как бы там ни было, те, кто поднялся на ее борт, полны решимости ниспровергнуть уготованное Азии будущее. Пусть это всего лишь мечта, сон, но сон, приносящий боль и радость.

Мицуру не нашелся, что ответить. Он понял, что поэт изначально живет в каком-то своем, особенном мире, в который ему нет доступа.

– А все-таки этот Брюс Ли головастый мужик! – сказал Ли Мун Че. – Запереть заложников в трюме, отдать их на растерзание гвардейцам, а после согнать в казино. Заложники тотчас вступают в игру, ставя на кон свою свободу. Наверно, это и называют революцией. Мы с вами, припертые к стенке, победили в пари, призванном все разом перевернуть. Разве благодаря этому не испытали мы на себе то, что называется бархатной революцией? Заложники будут наведываться в казино до тех пор, пока не выиграют. Чем хуже становится положение, тем человек скорее скажет: «Да пропади все пропадом!» Этого Брюс Ли и добивается. Заложник, доведенный до отчаяния, бессознательно стремится к революции. Вот увидите, дня через два-три больше половины заложников согласится сотрудничать с Брюсом Ли.

– Только не я. Этот произвол не может долго продлиться. Прошу вас, не становитесь соучастником их преступлений! Рано или поздно американский военный флот на японские деньги сокрушит эту мафию.

– Ну это как сказать. Вопрос тонкий. Ведь это внутренняя проблема Азии. Вряд ли просто будет осуществить вмешательство. Вы, разумеется, вольны поступать, как считаете нужным. У вас свои обстоятельства. Слышал, Брюс Ли отнял у вас подругу. Вы обижены, это вас и ведет. Выпьем еще как-нибудь вместе пива. Меня вызывают в каюту Брюса Ли, поэтому позвольте откланяться. Я постоянно в библиотеке, так что, будет охота, заходите.

Ли Мун Че пожал Мицуру руку и собрался покинуть бар. Мицуру поблагодарил его за то, что он согласился играть перед ним, и долго смотрел ему вслед.

Но если честно, поэт так резко переменил свою позицию, что у Мицуру осталось чувство, будто его предали. Вскоре к нему подошел гвардеец и передал сообщение от Брюса Ли.

Сегодня в два часа ночи Брюс Ли лично приведет госпожу Аои, Мицуру должен ждать на прогулочной части ботдека.

Харуо, предложив Мицуру пива, сказал:

– Наверно, хочешь эту ночь провести с ней наедине? Если подкинешь к оставшимся двадцати тысячам еще двадцать, сделаю так, что сможешь жить с Аои в номере триста тринадцатом без посторонних. Постараюсь переселить эту китайскую семейку в какой-нибудь другой номер.

– Возможность увидеться с Аои результат моего выигрыша. Ты тут ни при чем.

– Ну ты и жадюга! Не я ли тебя подбадривал, как друг? И мне никакого вознаграждения? Хорошо, двадцать тысяч иен, и мы квиты.

– Пять тысяч еще наскребу…

– Не шути так. Минимум – пятнадцать тысяч.

Мицуру помахал перед носом Харуо купюрой в десять тысяч иен и спросил:

– Что надо сделать, чтобы денег стало больше?

– Лично я предпочитаю рулетку.

– Ну тогда иди и выигрывай!

Харуо схватил купюру, сказал:

– По рукам, твоя взяла, – и рванул в казино.

Минут через десять он вернулся в приподнятом настроении, ухмыляясь до ушей.

– От твоего везения и мне кое-что перепало. За один миг десять тысяч иен превратились в двадцать.

Тут только Мицуру осознал, что к нему пришло везение. Он подумал, что, пока оно не ускользнуло, надо еще раз рискнуть. После того как он вновь обретет Аои – вступить в последнюю игру, поставив на право сойти на берег.

7. Тонущие мужчины

Ошейник

Половина третьего ночи. Мицуру, присев на скамейку, дожидался на палубе появления Аои и Брюса Ли. Военное положение было временно отменено, и с той же агрессией, с какой они охотились на заложников, гвардейцы ныне домогались продажных девиц.

Пассажиры, оказавшиеся в числе победителей, пользуясь мимолетной передышкой, спешили насладиться ночной прогулкой, болтовней с возлюбленными и друзьями, сексом. Сквозь двери и стены кают доносились женские стоны и скрип кроватей – в унисон с ритмом бортовой качки.

Впрочем, и с проигравшими, равно как и с воздержавшимися от игры, обращались терпимей. Те, кого преследовали гвардейцы, кого запирали в кладовой, в машинном отделении, в бойлерной, ныне либо просчитывали свои шансы в следующей партии игры, либо прикидывали, как раздобыть денег на выкуп, либо обдумывали способ отомстить кораблю, – короче, все были недовольны.

Было уже почти три часа, когда Аои наконец ступила на плавную дугу палубы. Она шла в сторону Мицуру с отсутствующим взглядом. Глаза были пусты, ноги босы. И двигалась она как-то странно, змеящимся зигзагом… Мицуру позвал ее: «Аои!», но не получил ответа. Ее шею стягивал собачий ошейник, за спиной, держа кожаный поводок, прикрепленный к ошейнику, замаячил Брюс Ли.

– Что все это значит?

– Да вот, выгуливаю на ночь глядя, – ответил невозмутимо Брюс Ли.

Мицуру выхватил у него из руки поводок и привлек Аои к себе.

– Пока она пребывает во сне, никто не может ее связать. Этот ошейник выражает мое бессилие. Я тебе завидую. Рядом с ней испарятся и твоя жалкая гордость, и твои муки. С нею ты выдержишь самые страшные испытания. Даже в аду эта женщина сумеет тебя утешить, Аои…

Обколотая, Аои насильственно заключена в узилище сна. На шее, отдающей кисловатым мужским одеколоном, следы поцелуев. Как только Мицуру увидел своими глазами недвусмысленные доказательства того, что Брюс Ли вторгался в ее тело, ревность и отчаяние сменились вздувающей жилы яростью и холодной решимостью.