Иван Шевцов - Соколы

• Название: Соколы
• Автор: Иван Шевцов
• Издательство: Голос
• Жанр: Публицистика
• Год: 2000
• ISBN: 5-7117-0211-4

В новую книгу известного современного писателя включен его знаменитый роман «Тля», который после первой публикации произвел в советском обществе эффект разорвавшейся атомной бомбы. Совковые критики заклеймили роман, но время показало, что автор был глубоко прав. Он далеко смотрел вперед, и первым рассказал о том, как человеческая тля разъедает Россию, рассказал, к чему это может привести. Мы стали свидетелями, как сбылись все опасения дальновидного писателя. Тля сожрала великую державу со всеми потрохами.

Во вторую часть книги вошли воспоминания о великих современниках писателя, с которыми ему посчастливилось дружить и тесно общаться долгие годы. Это рассказы о тех людях, которые строили великое государство, которыми всегда будет гордиться Россия. Тля исчезнет, а Соколы останутся навсегда.

---

Я незамедлительно воспользовался советом Морозова, написал письмо на имя Брежнева, позвонил Голикову и, что меня приятно удивило, был тотчас же принят. Виктор Андреевич сразу же сказал мне, что он читал «Тлю» и что не видит в романе никакого криминала, что проблемы там подняты наболевшие и о них надо говорить во весь голос. «Да ведь не дают говорить во весь голос», — сказал я. «Кто не дает? Я прочитал «Во имя отца и сына», там сказано все и во весь голос, — заметил Голиков и добавил: — «Любовь и ненависть» я еще не прочитал, но, судя по бешеной критике, эта книга стоящая». — «Почему же тогда ЦК не позволяет сказать свое слово нормальной, «небешеной» критике?» — сказал я, имея в виду статью Игоря Кобзева. «Не ЦК не позволяет, а отдельные, некоторые», — поморщился Голиков и попросил меня привезти ему статью Кобзева и письма читателей. Через два часа я опять был в кабинете помощника Брежнева. Виктор Андреевич быстро прочитал статью и при мне позвонил А. Яковлеву. Разговор был краткий, но жесткий. Яковлев оправдывался, юлил, пытался все свалить на своего подчиненного Власова. Но Голиков хорошо знал этого деятеля..

Выйдя из здания ЦК я позвонил Полянскому, рассказал ему о разговоре с Голиковым и сообщил, что у меня есть оттиск статьи Кобзева, которую запретил публиковать Яковлев. Дмитрий Степанович попросил привезти ему эту статью. Уже под вечер я приехал домой и узнал, что звонил из ЦК Власов, просил связаться с ним. Я позвонил. Он был подчеркнуто любезен. Сказал, что он не запрещал публиковать статью Кобзева, что он ее не читал и даже не видел. «Значит, это сделал товарищ Яковлев», — сказал я. А спустя минут тридцать мне позвонил уже Яковлев и сказал, что не понимает, из-за чего поднялся сыр-бор, что он ничего не запрещал, что редколлегия «Советской России» сама решает, публиковать ей статью или не публиковать, и что обращаться с жалобой к Леониду Ильичу у меня не было оснований. О разговоре с Голиковым и Яковлевым я рассказал В. П. Московскому.

Однако ни в один из ближайших дней статья не по вилась в «Советской России». Московский чего-то выжидал. Побаивался он Яковлева. Опытный царедворец, познавший взлеты и падения (зам. Полянского в бытность того Предсовмина РСФСР, после — зав. агитпропом бюро ЦК по РСФСР и потом посол в КНДР), он понимал, что за спиной Яковлева маячит масонская фигура «Кащея Бессмертного» или «серого кардинала» М. Суслова — жестокого, истеричного, ограниченного функционера. Он хотел, чтоб кто-нибудь из вышестоящих посоветовал, а лучше бы приказал напечатать статью Кобзева. И Московский дождался: Дмитрук из агитпропа взял на себя всю ответственность. Впоследствии Дмитрук поплатился своей карьерой, как, впрочем, и Полянский, и Степаков, и Грузинов, и Шелепин, и Московский со своими заместителями Морозовым и Бардиным, отправленные на пенсию. И Мазуров с Вороновым… Сионо-масонский штаб не терпел патриотов, мешавших им готовить «перестройку».

24 апреля 1970 года была опубликована статья Игоря Кобзева вместе с подборкой писем читателей. Вечером того же дня я встретился с Дмитрием Степановичем в Кремле. Он был возбужден и, пожалуй, взволнован. Он знал то, о чем я мог только догадываться. С подачи Яковлева Суслов пустил в ход свою адскую машину. С ним у Дмитрия Степановича уже состоялся разговор, и далеко не приятный. Суслов в своем обычном истерическом тоне утверждал, что романы «Любовь и ненависть» и «Во имя отца и сына» вредные, хотя он их и не читал. «А ты прочти, и тогда, может, изменишь своем мнение», — убеждал его Полянский. Нагнеталась обстановка истерии. Яковлев поручил своим сотрудникам подготовить для Секретариата ЦК справку о тех, кто рецензировал и редактировал эти книги. 13 мая появилась разгромная статья в «Литгазете», и уже на другой день от Чаковского позвонили начальнику Воениздата генерал-лейтенанту А. И. Копытину и поинтересовались, как издательство намерено ответить на их критику. Попытка запугать генерала дала осечку. «Как будем отвечать? — спросил Александр Иванович. — Напечатаем еще тираж!» Руководители Воениздата А. Копытин, В. Рябов и С. Борзунов проявили поистине гражданское мужество и принципиальность.

Нападки прессы не прекращались. Каждый печатный орган считал своим долгом ужалить меня, возбуждая тем самым интерес у читателей, которые присылали мне теплые письма. Многие из них писали в ЦК. В потоке читательских писем было и пространное письмо из Минска от журналиста Владимира Бегуна. Он хотел познакомиться со мной. Вскоре мы встретились с ним в Москве и подружились. Человек трагической судьбы (мальчишкой партизанил, родителей загубили гитлеровцы), острого аналитического ума и необыкновенной отваги, он посвятил свою жизнь борьбе с самым коварным и опасным врагом СССР — «пятой колонной». Впоследствии он написал несколько глубоких научных исследований о сионизме и масонстве в нашей стране. Среди них пророческие «Вторжение без оружия» и «Ползучая контрреволюция». В них он продолжил и расширил проблемы, поставленные Ю. Ивановым в книге «Осторожно: сионизм!».

Попытка моих «оппонентов» путем беспардонной лжи, клеветы и инсинуаций сделать из меня изгоя, изолировать от общества часто давала обратный результат. У меня появилось много новых друзей, особенно среди интеллигенции — выдающиеся деятели науки и культуры — академики Б. А. Рыбаков и И. М. Виноградов, народные артисты СССР К. К. Иванов и А. И. Огнивцев, народный архитектор Д. Н. Чечулин, маршал авиации И. И. Пстыго, генералы, врачи. Но запущенная Сусловым — Яковлевым «адская машина» продолжала молотить патриотов. В июне уже были изгнаны из «Советской России» Московский, Морозов и Бардин. Тогда же Яковлев провел в ЦК совещание руководителей средств массовой информации, издателей и деятелей культуры. Он метал громы и молнии в адрес «Московского рабочего» и Воениздата, выпустивших в свет «клеветнические романы Шевцова». Досталось Игорю Кобзеву, поддержавшему эти книги, поэтам Ф. Чуеву и В. Фирсову за патриотические стихи, главному маршалу авиации А. Е. Голованову за его мемуары, опубликованные в журнале «Октябрь», и главному редактору «Октября» В. Кочетову за его роман «Чего же ты хочешь?». 12 июля меня ужалила «Правда».

Это была широкомасштабная акция, координируемая и направляемая единым центром в международном масштабе. Помимо зарубежных радиоголосов, меня «удостоили» своим вниманием крупнейшие происонистские западные газеты. 14 июля на страницах органа итальянских коммунистов «Унита» с подленькой статейкой выступил некто А. Гуэро, преднамеренно извративший содержание романа «Во имя отца и сына». С тех же позиций громили мои романы сионисты Б. Гверцман с «Нью-Йорк тайме» и Г. Шапиро в «Интернэшнл геральд трибюн». И в ответ на статью Шапиро я получил из США от рядового американца письмо на 12 страницах, где он с сердечной болью рассказывал о господстве сионистов в Америке, прибравших к своим рукам экономику, культуру, средства массовой информации.

Мои друзья и знакомые недоумевали: почему двум обыкновенным романам, имеющим свои достоинства и недостатки, придается такое значение, словно в них звучит призыв к государственному перевороту? Призыв здесь есть, но только иного толка. Закончив эти романы, я уже вынашивал замысел книги моей жизни — романа «Набат», который должен был разбудить убаюканное и одураченное наше общество и указать ему на смертельную опасность, нависшую над СССР, на ту самую, которую Владимир Бегун назвал «ползучей контрреволюцией». Книги Бегуна вышли после моих, автор попал под жестокий огонь сионистов и был уничтожен, убит. Беда и трагедия русских людей. Запуганные жупелом «антисемитизма», они боялись вслух произносить слово «сионизм». Когда вокруг меня была сооружена глухая блокада, многие, казалось бы, честные люди — мои знакомые и даже те, кто считал себя моими приятелями-единомышленниками, так называемые «застольные патриоты» или «патриоты в душе» (проще бы сказать — «тайные патриоты»), либо избегали встреч со мной, либо с глазу на глаз шепотом выражали свое сочувствие и сожаление. А лакействующие русские «классики» типа Сергея Баруздина, книги которых пылились на библиотечных полках невостребованными, спешили как можно больней ужалить меня, принародно выслуживаясь перед своими хозяевами.

Подводя итоги, можно с уверенностью сказать, что 1970 год, о событиях которого шла здесь речь, был пиком борьбы патриотов за души и сознание людей. Это была битва за Россию, за СССР, за Советскую власть. Но противоборствующие силы были не равны. «Агенты влияния» «пятой колонны» были внедрены во все главные звенья партийного и государственного механизма, во все структуры реальной власти и особенно в идеологию и культуры. Их поддерживали и направляли международный сионизм с его неограниченными финансовыми возможностями и средствами массовой информации, а также масонство, имеющее огромное влияние на руководящих деятелей государства. Из подонков и бездарей они без стыда и совести лепили «гениев», распространяли по всему миру их тлетворную стряпню. Одновременно замалчивали, высмеивали все талантливое, нравственно здоровое и светлое, награждая испытанным сионистами клеймом «консервативно», «реакционно». Они навязывали молодежи свое «искусство», свои нравы и мораль, «новое мышление», массовую эрзацкультуру. А тех, кто открыто выступал против духовной экспансии, жестоко травили и убирали.