Леонид Бородин - Год чуда и печали

• Название: Год чуда и печали
• Автор: Леонид Бородин
• Жанр: Современная проза

---

— Как же это не знает! — удивилась она. — Я же вам вчера рассказывала, что пятнадцать миллионов лет назад...

— А вы что, считали эти миллионы? — спросил я ехидно. Учительница растерялась. Она была еще молодая, а я раньше никогда не грубил...

— Не я считала, а наука... — сказала она, моргая.

— Наука! — презрительно ответил я.

— Сядь!

Весь класс смотрел на меня удивленно, и Ри тоже, и это было очень обидно, ведь я защищал предание!

Дальше случилось еще хуже! Учительница вызвала Ри и велела ей рассказать о происхождении Байкала.

— Пятнадцать миллионов лет назад... — начала Ри, и я больше выдержать не мог. Я хлопнул два раза крышкой парты и крикнул на весь класс:

— Молчи! Не смей! Молчи!

Побледнев, трясущимися губами учительница велела выйти мне из класса. То есть я совершил неслыханное — сорвал урок!

Ну, что рассказывать о последствиях! Самое грустное — я вовсе не хотел обидеть учительницу, а она решила, что я все это проделал специально, и весь следующий урок проплакала в учительской. Я, конечно, извинился, но не в этом дело...

Единственный, кто понимал меня, это был Друг. На второй учебный день я пришел с ним к школе после занятий и дождался, когда интернатские ребята вышли на улицу. Ри была среди них. Я наклонился к самому уху собаки и сказал:

— Смотри! Вот она! Видишь!

Друг заволновался, замахал хвостом, прося разрешения подойти к ней. Я разрешил. Ри испугалась и спросила:

— Он не кусается?

Я только усмехнулся. Друг встал на задние лапы, положил передние ей на плечи и лизнул в лицо. Я свистнул, помчался прочь, потом начал карабкаться по склону ущелья. Друг догнал меня, и мы долго барахтались с ним в кустах, боролись и гонялись друг за другом по склону горы, а потом, обнявшись, лежали на камне и думали об одном и том же.

А змееныш моей печали рос и превращался в змею. Я не мог жить рядом с дочерью Байколлы и не разговаривать с ней, мне нужно было, чтобы она хоть иногда смотрела на меня, хоть иногда что-нибудь говорила мне, но чем дальше, тем невозможнее было найти предлог для сближения. Генка, мой друг, начал слишком часто брать у нее тетрадь на списывание, как будто ни у кого другого нельзя было списать! А Валерка вообще! Я своими глазами видел, как он послал ей на уроке ботаники записку. Светка же прямую подлость сделала, пустила на меня кличку: "Риммочкин здыхатель".

С другой стороны, все они были не виноваты. Они же ничего не знали и считали, что я как дурак влюблен. Я бы на их месте вел себя так же.

Раза два я лазил на Мертвую скалу и, спасаясь от пристального взгляда Сармы (все чувствует старуха!), просиживал с Байколлой несколько часов, подробно рассказывая ему о дочери.

Но первого октября случилась настоящая беда. В тот день на севере Байкала был сильнейший шторм, и до нас баргузин дошел огромными валами, хотя день был теплый и солнечный, а ветер лишь чуть-чуть.

Со второго урока нас повели на медосмотр в поликлинику, что стояла на самом берегу Байкала. После медосмотра все мы рассыпались по берегу — такие волны бывают не каждый день! Ри стояла на высоком, почти остроконечном камне и тоже смотрела на волны. Она смотрела так, будто вспоминала что-то. Она вся устремилась вперед, губы ее шевелились, а руки, казалось, вот-вот вскинутся навстречу чему-то, что появится впереди или вспомнится... Она была такая красивая в этот момент, что можно было взглянуть и умереть! И я, забыв обо всем, что кругом мальчишки и девчонки, тоже забрался на камень и, кое-как найдя опору ногам на ребрах камня, встал рядом с ней.

Волна с размаху налетала на камень, взлетала вверх по отвесному склону его, но, не дотянувшись до наших ног, опрокидывалась навзничь и словно заглатывала сама себя, уже подмятая другой волной, такой же яростной, такой же горбатой. Волны были с коричневым оттенком, а вода мутная, а там, вдали, над самой водой носились рваные черные и серые тучи, раздразнивая волны и ускоряя их бег.

На камне было очень мало места, и я стоял, почти касаясь плеча Ри, а волосы ее при малейшем дуновении ветерка мягко били меня по лицу, и я весь дрожал, боясь потерять равновесие. Она даже не заметила, что я стоял рядом. Она так пристально смотрела вперед, так погружена была в свои мысли, что даже если бы я коснулся ее руки, то могла не почувствовать!

Я стоял очень близко и потому только, не смотря на грохот волн, услышал вдруг одно слово, которое она произнесла несколько раз.

— Баргузин! Баргузин! — шептала она, словно вслушиваясь в это слово, будто прислушиваясь к нему. И тут, забыв о предупреждениях Сармы, вообще забыв обо всем, я произнес у нее над ухом это слово так, как оно звучало в Долине Молодого Месяца:

— Баргуззи!

И в ту же секунду волна ударила Ри по ногам, она вскрикнула, покачнулась, ноги ее соскользнули с вершины камня, и она, потеряв равновесие, упала и покатилась по склону камня к воде. Я успел схватить ее за руку, втащил на камень и увидел ее испуганные глаза и кровь на кисти руки. К нам уже бежали, уже окружили нас, уже учительница, обняв Ри, повела ее в поликлинику, и только тогда, опомнившись, я крикнул кому-то проклятие и, рискуя поломать ноги, помчался по берегу, прыгая с камня на камень. Несколько раз меня настигала волна, но я этого не замечал. Отбежав далеко, за поворот, откуда не виден был поселок, я остановился и закричал громко и истошно:

— Будь все проклято! Будь все проклято!

Я схватил камень и швырнул его на хребет волны. Хребет треснул, проглотил камень и вскинулся на меня пеной.

— Вот тебе! Вот тебе! — кричал я и бил волны камнями. Но волны смеялись надо мной.

Я сел на камень, обхватил лицо руками и шептал: "Гад! Гад!" Я был противен сам себе! Я презирал и ненавидел себя!

— Все! Не могу больше! Не могу! — крикнул я вдруг и помчался назад к поселку еще быстрее, быстрее, чем вообще мог бежать. Я обогнал всех наших возвращающихся в школу, и, кажется, бежал до самой Мертвой скалы. А когда карабкался по ее уступам, лишь приговаривал с каждым шагом:

— Все! Не могу больше! Хватит!

Так и крикнул Сарме, как только увидел ее.

— Все! Хватит!

— Ты сделал ей больно, болтливый недоумок! — крикнула Сарма. — Разве я не предупреждала тебя! Ты не справился со своим языком? Да? Отвечай!

— Не справился! — глотая слезы, ответил я.

— Ты причинил ей большую боль?

— Кровь... — прохныкал я, швыркая носом.

— Ты пролил ее кровь! — ужаснулась Сарма. — Ну что ж, пойди к Байколле, порадуй его, расскажи ему, какой ты есть друг людей Долины! Иди!

Я замотал головой.

— Боишься! Стыдно!

— Я больше не могу! — закричал я сквозь слезы. — Я не хочу больше! Пусть я все забуду!

— Подойди ближе! — сказала Сарма. — Перестань хныкать! Ближе, говорю, подойди!

Она взяла меня за руку и сказала тихо и грустно:

— Ну вот видишь! Я же предупреждала тебя, что будет нелегко, что не по силам окажется для тебя ноша! Ведь ты же взял на себя боль и печаль дочери Байколлы, а я не имела права делать этого, и я исправлю! Ты уйдешь отсюда, и жизнь твоя снова станет счастливой и спокойной!

Я насторожился.

— А Ри? Что будет с ней?

Сарма вздохнула.

— Она вернется в замок к отцу!

— Нет! — закричал я. — Нет!

— Что «нет»? Разве ты не за тем пришел сюда?!

— Так несправедливо!

— Что ты понимаешь в справедливости! — отвечала Сарма устало. — А куда же я дену твою печаль, если освобожу тебя от нее?! Себе, что ли, возьму? Я и от своей сохну! Может быть, ты знаешь, куда ее девать?! Горе, печаль, вина — это все отлюдей и принадлежит людям! Иди домой!

— Нет!

— Ну, что опять "нет"? Что?

Я вытер глаза рубахой, посмотрел на Сарму и сказал тихо:

— Пусть все будет как было!

Она глядела мне в глаза.

— Поверь, — ну совсем необычный был у нее голос! — поверь, я правда не знаю, куда мне девать печаль! Ее не утопить, не развеять по ветру!

— Пусть все как было! — повторил я.

— Тебе будет еще трудней! Или вдруг ты снова причинишь ей боль!

— Нет! Ей больше никогда не будет больно!

— Ну смотри! Сам выбираешь!

— Можно только... я не буду рассказывать Байколле...

— Не нужно! — согласилась она. — Ему достаточно своего!

— Я пойду!

И вдруг она погладила меня по голове, совсем так, как старуха Васина!

На следующий день на первой перемене Ри подошла ко мне.

Рука у ней была забинтована.

— Ты меня спас вчера, спасибо!

— Не за что спасибо говорить! — горько ответил я.

— Ну как же, ты ведь...

— Я не спас тебя, не спас, понимаешь!

— Какой ты...

Она пожала плечами и отошла. А я пулей вылетел из коридора на улицу.

Ночью мне приснился сон, будто я стою с дочерью Байколлы на высокой скале над Байкалом, и она такая красивая, что невозможно... Я стою совсем рядом и вдруг целую ее в щеку. Она вздрагивает и падает со скалы. А кругом прыгают мальчишки и девчонки и кричат: "Целовал! Целовал!" Я кидаю в них камнями и кричу: "Неправда! Неправда!"