Лев Толстой - Дневники

• Название: Дневники
• Автор: Лев Толстой
• Жанр: Русская классическая проза

---

1) В первый раз живо почувствовал случайность всего этого мира. Зачем я, такой ясный, простой, разумный, добрый, живу в этом запутанном, сложном, безумном, злом мире? Зачем?

2) (О суде.) Если бы только понимали эти несчастные, глупые, грубые, самодовольные злодеи, если бы они только понимали, что они делают, сидя в своих мундирах за накрытыми зеленым сукном столами и повторяя, разбирая с важностью бессмысленные слова, напечатанные в гадких, позорящих человечество книгах; если бы только понимали, что то, что они называют законами, есть грубое издевательство над теми вечными законами, которые записаны в сердцах всех людей. Людей, которые без всякого недоброжелательства стреляли в птиц в месте, которое называется церковью, сослали в каторгу за кощунство, а эти, совершающие не переставая, живущие кощунством над самым святым в мире: над жизнью человеческой. Царь обучает невинного сынишку убийству. И это делают христиане. Бежал солдат, который не хочет служить потому, что это ему не нужно. Ох, как нужно и хочется написать об этом.

27. Приехала Саша. Мы оба расплакались от радости. Она слишком бодра. Боюсь. Не в духе я. Не работал, как умел. Иду завтракать. Ездил с Булгаковым верхом. Спал. Письмо Черткова об Орленеве. Надо будет постараться кончить пьесу. Колечка Ге. Приятен. Слушал его вечером. Саша хороша. Иду спать в 11.

28 мая. Е. б. ж.

Жив и пропустил весь день. Нынче 29. Вчера мало спал. Ходил и записывал. Работал над книжками. Не очень доволен. Мало писем. Уехал Булгаков. Вечер, как обыкновенно. Сереже надо победить свое нехорошее чувство.

Нынче также рано встал, в 6. Очень слаб был. С Соней разговор. Она взволновалась. Я боялся, но, слава богу, обошлось. Приехал Трубецкой. Очень приятен. Тоже работал недурно. Кончил все книжки, сдал Ивану Ивановичу. [...]

30 мая. После гулянья поправлял пьесу и предисловие. И то, и другое очень плохо. Ездил верхом с Трубецким. Очень самобытно умный человек. Кажется, нечего записывать. Вечером интересный разговор с Николаевой. Ложусь, 12-й час.

Опять день пропустил. Нынче 1 июня. Вчера был не в хорошем духе. Кажется, ничего плохого не было, хотя было много просителен. Писем мало. И к стыду моему, мне это неприятно. Опять все то же поправление и пьесы и предисловия. Опять поездка с Трубецким в Телятинки. Пропасть народа: Ге, Зося Стахович. Вечером они уехали. Димочка...

Нынче много спал и, кажется, недурно поправил. Трубецкой ездил со мной, и мне немножко подозрительна его лесть и неприятна. Сейчас вернулся и лягу спать. Что-то утром хорошее надо было записать. Забыл. Вечер 11, ложусь спать. Саша радует. Читал Чернышевского. Очень поучительна его развязность грубых осуждений людей, думающих не так, как он. Очень приятное, доброе чувство к Соне - хорошее, духовно-любовное. На душе хорошо, несмотря на бездеятельность.

[3 июня] 2 и 3 июня. 2-го. Спал много и слабость. Но кое-как работал опять над двумя самыми противоположными вещами: предисловием - изложением моей веры, чем я живу, и глупой, пустой комедией. Немножко подвигается и то и другое. Ездил верхом с Трубецким, очень приятно по езде, но скучно от него и его лести. Обед. Недоброе чувство к Сереже, с которым (не с Сережей, а с чувством) недостаточно борюсь. Но зато очень хорошее чувство к Соне. Помогай бог. Вечером приехала совсем дикая дама с нефтяным двигателем и упряжкой a l'anglaise и tout le tremblement [по-английски и со всем прочим (фр.)].

Нынче, 3-го, встал рано и сейчас же взялся за обе вещи и, не одеваясь, поправил. Ходил гулять. Очень устал. Еще немного позанялся обеими вещами. [...]

4 июня. Встал рано. Очень хорошо обошелся с просителями, гулял. Потом письма. Одно серьезное по ответу на эпидемию писательства. Стал заниматься комедией и бросил с отвращением. Предисловие поправил порядочно. Вышел после работы усталый; и десяток баб, и я дурно вел себя, не с ними, а с милым, самоотверженным Душаном. Упрекнул его. Все стало противно.

Поехал с Душаном. Ездил хорошо. Вернулся и застал черкеса, приведшего Прокофия. Ужасно стало тяжело, прямо думал уйти.

[5 июня] И теперь, нынче, 5-го утром не считаю этого невозможным.

Пришла милая, милая Танечка. Я всхлипнул, говоря с ней. И этим я был гадок. [...] Записать:

1) Человеку говорят, чтобы он работал, а он говорит: я не хочу. А если вы говорите, что все должны работать, так пусть все эти богачи, которые ничего не делают, покажут мне пример. Они станут работать, и я стану, а без них не хочу.

2) В "Детскую мудрость", как нечаянно пирожное съел и не знал, что делать, и как научила покаяться. [...]

Нынче 5 июня. Утро. Встал рано, слаб. Записал это. Помоги, помоги, господи.

Очень был плох целый день. Ничего не работал и целый день сам себе жалок, хотелось, чтоб меня жалели, хотелось плакать, а сам всех осуждал, как капризный ребенок. Но все-таки держался. Одно, что за обедом сказал о том, что хочется умереть. И точно очень хочется, и не могу удержаться от этого желания. Вечером играл Гольденвейзер, хорошо, но я остался холоден. Ездил верхом и для Трубецкого сидел.

Нынче 6 июня. И опять то же состояние грусти, жалости к себе. Пошел в Заказ. Встретил малого, спрашивает, можно ли ходить, а то черкес бьет. И так тяжело стало! Хорошо очень думается, но все несвязно, растрепано. Поработал над предисловием. Над комедией не мог. От Черткова хорошее письмо. После завтрака пришли рабочие Пречистенских курсов. Очень хорошо с ними говорил. Потом Дима с телятинскими. Пляска и опять хороший разговор с крестьянками. Вечером Гольденвейзер. С Сережей лучше. Лег поздно. Очень тяжело. Какое-то странное душевное состояние. Как будто что-то в мозгу. И все та же слабость. Все хочется себя жалеть. Нехорошо.

7 июня. Дурно спал, очень мало. Поправлял предисловие. Потом сказал Софье Андреевне о черкесе, и опять волнение, раздражение. Очень тяжело. Все хочется плакать. Ездил верхом к поручику. Баба, мать убийцы. Написал письмо в газеты. Вечером Николаев. Очень бестолково спорил. Никитин.

8, 9, 10 июня. Два дня пропустил. Был нездоров и чрезвычайно слаб, особенно 8-го. Так просто, близко к смерти. 8-го ничего не делал, кроме пустых писем. Приехала девушка на костылях, как всегда, с неопределенными от меня требованиями. Неприятны мне были доктора, особенно Никитин с своей верой в свое суеверие и с своим желанием уверить в нем других. Написал очень плохо в газеты о невозможности помогать деньгами. Но не пошлю. Не надо. Был Орленев. Он ужасен. Одно тщеславие и самого низкого телесного разбора. Просто ужасен. Чертков верно сравнивает его с Сытиным. Очень может быть, что в обоих есть искра, даже наверно есть, но я не в силах видеть ее.

10-го было получше, мог заниматься опять предисловием и много читал о бехаизме с дурным чувством, обращенным на себя. [...]

11, 12 июня. Третьего дня опять поправлял предисловие. Ничего не было такого, что бы стоило помнить. Ездил верхом с Булгаковым. Вчера тоже. Тяжелые отношения с двумя девицами - жалкими, но не подлежащими никакой помощи, а отнимающими время.

Решено ехать к Чертковым. Саша собралась, потом раздумала.

[Отрадное] Нынче 12-го поехала и Саша. Боюсь за нее. Легко проехали. Сейчас 12 часов ночи. Пишу у Чертковых. Саша подле. Целый день ничего не делал. Записать есть многое. Да: утром ходил к девицам, но не освободился, и к Николаеву, чтобы загладить свой спор.

13 июня. Хорошо спал. Утром опять предисловие. Ходил утром и середь дня в Мещерское. Очень приятно. Саша и нездорова, и скучает, бедняжка. Очень поразительно здесь в окрестностях - богатство земских устройств, приютов, больниц, и опять все та же нищета. Вечером опять поправлял предисловие. На душе хорошо. [...]

14 июня 1910. Начинаю новую тетрадь у Чертковых. Ходил по полям. Занимался предисловием. Посмотрел старый дневник. Уже семь месяцев я вожусь все с одним этим. Неужели это все по пустякам. Письма. Мало интересных. Ходил в Лебучане к сумасшедшим. Один очень интересный. "Не украл, а взял". Я сказал:"На том свете".

Он: "Свет один". Много выше этот сумасшедший многих людей, считающихся здоровыми. Спал. Обед. Вечером еще позанялся. Потом чех с вопросами о педагогии. Хорошо говорили. Только стеснительно записывание. Ложусь спать.

15 июня. Ходил гулять, а потом ослабели целый день почти ничего не делал: поправил "Декабрь", попачкал предисловие и читал "Записки лакея". Все больше и больше сознаю тщету писаний, всяких и особенно своего. А не сказать не могу. [...]

16 июня. Встал не рано, все та же слабость. Гулял, ласковый народ. [...] В три часа пошел в Мещерское к сумасшедшим. Чертков довез. Ходил по всем палатам. Не разобрался еще в своих впечатлениях и потому ничего не пишу. И впечатления менее сильные, чем ожидал. Немного занялся корректурой книжки: "Грехи, соблазны, суеверия". Очень хочется освободиться от этой работы. Саша лучше. Письма неинтересные. Читал Куприна. Очень талантлив. "Корь" не выдержано, но образность яркая, правдивая, простая...