Таисия Пьянкова - Чужане

• Название: Чужане
• Автор: Таисия Пьянкова
• Издательство: ВТО МПФ
• Жанр: Фэнтези

---

Выходило, что и на самом деле дьявол соизволил дать людям понятие, что фига вам, мол, высватать за Ундера Марфу Рептуху - не по нюху табак...

 - Что так, то так - нет, не по ремешку застежка, - поддакнулось людьми столь правильное толкование знамения.

Скоро всякий селянин сделал для себя какой-нибудь да вывод. Один только Сысой-пасечник ни в какую не мог взять себе в толк, какой интерес имеет дьявол отгораживать от Якова его дочку? Когда же он, через долгие прикидки, так ни к чему и не пришел, то махнул на темное это дело рукой, повесил голову и настроился ждать - будь что будет.

К его ожиданию быстрехонько пристроилась и вся деревня, кроме Яшки Ундера. Яшка поспешал хорохориться потому, знать, что порою этой Матвей Лешня был на дальней охоте. Вот он, Ундер, и суетился окрутить Марфу, вроде, тайком, хотя, как было уже сказано, Матвей ничьей воли не вязал. Потому-то, должно быть, и выдирало Яшку из рубахи поголовное к нему в людях равнодушие.

 - Эх, вы! У вас у обоих башка из мешка, душа из рогожи, - взялся он заново приставать до Нестора и Толочихи, не успели они путем на ноги подняться. - Какой вам дьявол? Кто его придумал? Да разве Господь допустит, чтобы дьявол по небу летал?

Когда же Фотинья да Облый наотрез отказались сделать до Рептухов повторный заход, Ундер привязался уверять их:

 - Да ежели бы там богу или дьяволу неугодным покажется мое до Марфы сватовство, он ведь скорее в меня молнией шибанет.

 - Чо ж он сразу-то не в тебя шибанул?

 - Промашка, может, случилась.

 - Ишь ты... промашка - в чужой избе рубашка. Не-ет, дорогой, тут повадкою пахнет.

 - А чо как повторно промахнется? - это уж Толочиха отвечала Ундеру. - Промашка-то ведь не пес, обратно не отзовешь...

Потолковали разумно Фотинья да Нестор с Яшкиным упорством, а когда осточертело, повыпроваживали прыткого жениха втычки да на скачки: катись ты к дьяволу! И двери за ним понадежнее захлопнули и вздохнули с превеликим облегчением.

Им-то очень хорошо стало. А каково Ундеру? Ведь он до этого, с небесной фигою случая, считался чуть ли не полновластным хозяином деревни. На этот же раз служить ему отказывались даже его большие деньги, которыми он взялся было взбадривать на Марфино сватовство чуть ли не всех кряду односелян.

Отказывались - и точка!

А стоит знать, что Якову, при безлошадных родителях, большое наследство от деда по матери, Спиридона Ундера, досталось. Спиридон-то Якова и на фамилию свою перевел, потому как внук жизненной хваткою в деда пошел. Так что было у Якова, какими деньгами фасонить перед людьми, вплоть до собственного отца с матерью. Только те, в свою очередь, как говорится, ни рылом ни тылом не собирались гостевать на Яшкиной спесивой стороне.

Кто-то Ундеру, при случае со сватовством, и напомни: чего ты, мол, перед своими-то кабызишься? Родители все-таки - можно бы и унизиться сходить.

 - Не-ет! Никогда, - ответил спесивый. - В эту пропасть только разок соскользни - всю жисть катиться будешь...

Чо уж там. Об каком уважении к нему к такому могла бы пойти речь. Ни об каком. Не потому ли, при его-то, вроде, высоком на деревне положении, Яков до крутой бороды все еще в «девках» ходил. Ну а с Марфою, видно, у него предел всякому фасону случился. Только и из этого тупика не пожелал он искать выход через родителев двор. Но зато уж чужие калитки все подряд пообхлестывал. Они ажно стонали в шарнирах от его злости - кругом отказ.

От Ундерова прихода вынуждены были хозяева затаиваться по хатам, стали делать вид, что вовсе дома никого нету - все уехали, уехали, уехали.

Уехали.

Да. Наступает время и Потапу сосать лапу. Случается, что и черт кается.

Но только не Яшка Ундер.

Никакой скорый Покров не подпихнул его до родителева тепла, как все-таки ожидал народ. Время лишь принудило Ундера хватануть однажды во злобе шапкою об землю да изругаться при этом в семнадцать столбцов!

Люди, которые оказались очевидцами тому, как строил Яшка посреди улицы этакую долгую лесенку, сообразили, что тем самым языкастый мастер поклялся себе: дескать, не царю, так не псарю! Только так, и никак не меньше...

Поулыбались на Якову задумку люди: дай-то Бог нашему Козьме[6] поймать звезду в назьме. Однако же ни у кого ни единая думка не воспалилась подозрением, что клятвенник дойдет до такой точки, от которой куда ни беги, все на север...

Матвей Лешня не держал для охоты собак. От этого казался он народу еще большим охотником, чем, может, был на самом деле.

 - На что ему собаки, - судил о Матвее всякий сход, - он и сам, что нюхом, что слухом, острейча любой борзой.

 - А уж чо до глаз, так про Лешнево гляденье помолчать остается...

Но именно Матвеево бессобачье и толкнуло Ундера на великий грех. Нужда заставила его, как и других мужиков, подняться на охоту. Жили-то люди тогда в основном тайгою.

И вот.

Случайно ли, не случайно, а оказался Яшка по первому снегу в том самом углу тайги, где уж недели как с три зверовал Матвей Лешня. Дело было на закате. На ночь глядя Матвей разложил в Каменцовом речном размыве, что за Синтеповой излукой, небольшой костерок. В Каменцовом том размыве можно было бы укрыться от любой непогоды. А как раз ветер вдоль реки занялся такой, что сосны закряхтели. Да холоднющий, черт бы его побрал!

Яшка берегом забежал за Синтепову излуку да тут и увидал соперника своего у притухающего уже огнища. Вечеровал Лешня у налаженного, для ночлега шалашика. Сидел он, поглядывал на догорающий огонь, изредка позевывал, светился в густеющих потемках ненавистным для Ундера лицом, белизну которого не смела портить никакая погода.

Яков, понятно, до костра не приблизился - не гостем, знать, пожаловал до чужого тепла. Притих он за краем излуки: утаился ждать, когда же сморит Лешню недолгий сон таежного человека...

Куда как нетрудно представить себе, с какою звериной осто-рожностью выползало из-за Синтеповой излуки Ундерово злонамеренье, как, под верховой свист ветра да постанывания сосен, подкрадывалась она до Матвеева шалаша...

Ой с каким мастерством, с каким умением настраивал в ту ветренную ночь Яков Ундер свой лук! С какою точностью направлял он самострел на выход из Лешнева приюта. Какою гадюкою ползал он по береговым окатышам, когда тянул через весь Каменцов прогал жильную струну-тетиву...

От самого от роду охотницкого, ни на одного хитрого зверя, ни один жадный добытчик не настраивал, должно быть, столь усердно смертоносную стрелу, как делал то Яшка Ундер. Ровно бы из шалаша таежного должен был выползти после безмятежного сна не Матвей Лешня, а сам Змей Горыныч семиглавый.

Вона как!

Даже в густой, ветряной темноте не могла она, Ундерова злоба, не увидать, не услыхать, с каким хрустом да по какую долю крепкой, густо оперенной спицы вошла его коварная стрела в широкую грудь Матвея Лешни...

В горячке-то Матвей еще вперед шагнул и только потом рухнул просаженной стрелою грудью прямо на уголья все еще горячего под густым пеплом костра...

Эх ты, человек за краем излуки! Ни один зверь роду своему не сотворит похожего случая. Кому ты нужен... такой?

Яшка Ундер скорее да скорее давай следы ненужности своей заметать. Даже подскочил вырвать из Матвеевой груди стрелу, да она оказалась обломанной по самый корень. Только зря руку до самого запястья вымазал Яков в ошметьях спекшейся с золою Лешневой крови. Эта мазанина и ударила в Ундерову середку тошнотой-дуринушкой. И взялась дурнота крутить его по соснякам-ельникам. Взялась кидать она Яшку, перекидывать через пни-колоды, через высокие муравейники. Взялась цепляться крючковатыми сучьями за все ухватистые места...

Вконец загоняла.

Когда Яков, да на другой лишь день, объявился в деревне, да ни кожи на нем ни рожи, - солома на овинах и та от страха дыборем поднялась. Что же говорить тогда про Сувойкину Анну, которой выпало первой увидеть чуть ли не на животе ползущего из тайги Ундера? Такою белугой заревела Анна, что хмурая и в тот день погода сразу же разгулялась, будто бы ангелам с неба захотелось глянуть, кого это на земле черти пополам дерут?

За то время, пока Яшка через взбудораженную деревню до своего двора пробивался, небеса обратно затянуло хмарью. Полетели первые в этом году снежинки. А следом за ними вдруг да опять сорвался с высоты ветер, закрутила метелица и пошла она, разгульная, отплясывать по дворам свой свистящий, ледяной танец. Взялась взнахлестывать полы мужицких зипунов чуть ли не на маковку хозяевам, разлистывать на бабах на все стороны широкие юбки - лови только успевай...

Однако же от необузданного ее озорства никто из Ундерова двора по хатам своим прятаться не побежал; весь народ остался ждать Яшкиного объяснения, хотя тот за собою даже в сени никого не пустил.

Сколько он там, два, три часа, промариновал на холоде односелян - не было еще тогда по чему время определять. А когда он понял, что народ настроен ждать ясности хоть до весны, выкряхтел все-таки на крыльцо высоких дедовых хором и заговорил на погоде. Заговорил с долгими, как ветровые волны, пробелами в словах: