Дмитрий Мамин-Сибиряк - Избранные произведения для детей

• Название: Избранные произведения для детей
• Автор: Дмитрий Мамин-Сибиряк
• Издательство: Государственное Издательство Детской Литературы
• Жанр: Детская проза
• Год: 1962

Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк - настоящая фамилия - Мамин. Родился 25 октября (6 ноября) 1852 года в Висимо-Шайтанском заводе Пермской губернии в семье заводского священника. Получил домашнее образование, затем учился в Висимской школе для детей рабочих. В 1866 был принят в Екатеринбургское духовное училище, где обучался до 1868, затем продолжил образование в Пермской духовной семинарии (до 1872). В эти годы участвует в кружке передовых семинаристов, испытывает воздействие идей Чернышевского , Добролюбова , Герцена .

В 1872 Мамин-Сибиряк поступает в Петербургскую медико-хирургическую академию на ветеринарное отделение. В 1876, не окончив курс академии, переходит на юридический факультет Петербургского университета, но, проучившись год, вынужден оставить его из-за материальных трудностей и резкого ухудшения здоровья (начался туберкулез).Летом 1877 вернулся на Урал, к родителям. В следующем году умер отец, и вся тяжесть забот о семье легла на Мамина-Сибиряка. Чтобы дать образование братьям и сестре и суметь заработать, решено было переехать в крупный культурный центр. Был выбран Екатеринбург, где начинается его новая жизнь. Здесь он женился на Марии Алексеевой, которая стала не только женой, но и другом и прекрасным советчиком по литературным вопросам. В эти годы он совершает много поездок по Уралу, изучает литературу по истории, экономике, этнографии Урала, погружается в народную жизнь, общается с "простецами", имеющими огромный жизненный опыт.Первым плодом этого изучения стала серия путевых очерков "От Урала до Москвы" позже многие русские писатели будут черпать вдохновение именно здесь (1881-1882), опубликованных в московской газете "Русские ведомости"; затем в журнале "Дело" вышли его очерки "В камнях", рассказы ("На рубеже Азии", "В худых душах" и др.). Многие были подписаны псевдонимом Д. Сибиряк.Первым крупным произведением писателя был роман "Приваловские миллионы"(1883), который на протяжении года печатался в журнале "Дело" и имел большой успех. В 1884 в журнале "Отечественные записки" появился роман "Горное гнездо", закрепивший за Маминым-Сибиряком репутацию выдающегося писателя-реалиста.Два продолжительных выезда в столицу (1881-1882, 1885-1886) упрочили литературные связи писателя: он знакомится с Короленко, Златовратским, Гольцевым. В эти годы пишет и печатает много небольших рассказов, очерков.Сложным процессам на Урале после Крестьянской реформы 1861 посвящен роман "Три конца. Уральская летопись" (1890); в жестких натуралистических подробностях описаны сезон золотодобычи в романе "Золото" (1892), голод в уральской деревне 1891-1892 в романе "Хлеб" (1895), передающем и трепетно-любовное отношение автора к исчезающим деталям стародавнего уклада (характерное и для цикла рассказов "Около господ" (1900)). Сумрачный драматизм, обилие самоубийств и катастроф в произведениях Мамина-Сибиряка, "русского Золя", признаваемого одним из создателей отечественного социологического романа, явили одну из важных граней общественного умонастроения России конца века: ощущение полной зависимости человека от социально-экономических обстоятельств, выполняющих в современных условиях функцию непредсказуемого и неумолимого античного рока.В 1890 разводится с первой женой и женится на талантливой артистке Екатеринбургского драматического театра М. Абрамовой и переезжает в Петербург, где проходит последний этап его жизни (1891-1912). Через год Абрамова умирает, оставив больную дочь Аленушку на руках отца, потрясенного этой смертью.Подъем общественного движения в начале 1890-х способствовал появлению таких произведений, как романы "Золото" (1892), повесть "Охонины брови"(1892). Широкую известность приобрели произведения Мамина-Сибиряка для детей: "Аленушкины сказки" (1894-1896), "Серая шейка" (1893), "Зарницы" (1897), "По Уралу" (1899) и др.Последние крупные произведения писателя - романы "Черты из жизни Пепко"(1894), "Падающие звезды" (1899) и рассказ "Мумма" (1907).

В возрасте 60 лет 2 ноября (15 ноября) 1912 года Мамин-Сибиряк скончался в Петербурге.

---

(Из рассказов старого охотника)

I

Мне пришлось заночевать почти на самом горном перевале, на правом берегу бойкой горной речонки. Ночлег был выбран проводником с расчетом именно, чтобы иметь защиту от холодного северного ветра. Охотник Артемий провел меня лишнюю версту, пока мы добрались до заветного уголка.

— Уютное место, — повторял он, утешая меня, так как я сильно устал и едва передвигал ноги. — Там, значит, промысловая избушка стояла. По осени или зимой охотники ночевали… Ну, теперь-то избушки нет, а место все-таки осталось.

Подъем по горному ущелью труден вообще, а уставшему человеку кажется бесконечным. Неизвестно кем протоптанная тропинка постоянно теряется в камнях. Ноги ступают неверно, дышать трудно, в висках стучит кровь. А тут еще почти над самой головой несутся низкие осенние облака; кругом серо, и быстро надвигается длинная осенняя ночь. Безымянная горная речка пробила себе дорогу по каменистому дну ущелья и несется вниз с глухим ропотом, точно сердится на те камни, которые загораживают ей путь. Растительности на этой высоте уже совсем мало. По скалам лепится только гарная ель, искривленная, низкая, точно сгорбившийся человек, который с трудом карабкается на эти каменистые кручи. Самые камни покрыты разноцветными лишайниками; между камнями кой-где желтеет мох, и только изредка попадаются небольшие полянки, покрытые травой. Настоящий лес остался далеко внизу — и густая трава, и цветы. Между камнями топорщатся только мохнатые каменки да изредка покажется фиолетовый колокольчик; трава же сухая и жесткая, как в некоторых болотах.

— Ну, вот мы и дома! — проговорил Артемий, когда мы вышли на небольшую поляну.

Ночевать в горах под открытым небом не особенно приятно, но делать нечего, приходилось мириться. Хорошо и то, что хоть не будет донимать холодный горный ветер. Я присел на большой камень и смотрел, как Артемий разводил огонь. Что может быть лучше огня, когда он горит в таком ущелье? Это сама жизнь! Сидя у себя дома, не оценишь в достаточной мере всех благодеяний, которые дает человеку огонь. Недаром сложилась греческая легенда, что огонь был похищен с неба. В данном случае костер не только согревал нас, но и освещал. Я любовался всполохами красного пламени, расходившимися полосами света, то исчезавшими, то появлявшимися очертаниями ближайших скал, камней и деревьев. Картина принимала фантастический характер, точно в какой-нибудь сказке.

— Вот мы и самовар на палочке поставим, — говорил Артемий, устраивая походный медный чайник над огнем. — Хорошо теперь чайку горяченького напиться… нет этого лучше: усталость как рукой снимет.

Я до того устал, что не мог даже отвечать Артемию. Кажется, взял бы лег, протянул натруженные ноги да так больше и не вставал бы. Даже горячий чай не соблазнял… Артемий был привычный человек и по целым неделям мог ходить по горам. Устроивши над огнем чайник, он сейчас же принялся устраивать походную постель: срубил две елки, очистил хвою и разложил мягкие зеленые ветки по земле. Потом куда-то скрылся и вернулся с целой охапкой травы.

— Откуда это ты набрал травы? — удивился я. — Здесь такой травы не растет…

— А вот растет, барин. Избушка-то стояла; ну, от нее и пошла всякая трава… Это уж завсегда так бывает: где жилье, там и сорная трава растет. В горах-то сама она не растет, а за человеком придет… Сейчас видно, где стоянка была… Тоже и трава разная бывает, как все равно и люди… Одна трава сама идет и в гору, и под гору, а другая за человеком ползет.

Он выдернул из охапки несколько розовых цветов и показал мне.

— Вот этой травы здесь не было в третьем году, а теперь пришла, — объяснял он. — По ту сторону Урала ее много растет по степи, — татарским мылом называется. Ну, там-то она у себя дома и другой вид имеет: высокая, цветы больше, а здесь она какая-то захирелая. Трудно ей…

— Почему трудно?

— А как же? Вот ты устал в гору подниматься, и травка тоже устает… Она ведь тоже идет; ну, а тут ее и холодным ветром обдувает, и морозит, и водой горной смывает. По ту сторону перевала этой травы совсем нет. Немножко уж ей осталось идти… Лет через десять переберется, а там, как спустится с горы, опять укрепится.

— И много таких трав, которые идут через перевал?

— Есть достаточно… Только вот я не умею сказать, как они называются. Бродишь по горам, ну, и примечаешь: тут одна трава, там другая, третья… Степная трава сама по себе, горная трава сама по себе. У каждой свой предел… По ту сторону Урала ковыли, полынь, а здесь их нет.

— Как же трава через горы идет?

— Мудреное это дело, барин… Может быть, другая травка не одну сотню лет переваливает через горы. Где ветром семечко перенесет, где птичка поможет, где скотина, али человек… В гору-то ей, ох, как трудно подниматься! Ну, а под гору — живой рукой, потому вода сносит семечко. Точно человек, эта самая травка: под гору-то куда легче спускаться.

Охота поневоле способствовала развитию наблюдательности Артемия, хотя он и не мог назвать многих растений или называл их местными именами, как «татарское мыло». Меня этот разговор очень заинтересовал, и я внимательно рассматривал траву, принесенную Артемием.

Артемий приготовил чай, и мы долго сидели около огня. Кругом было уже темно. Горные ночи холодны. Время от времени Артемий подбрасывал в костер хворост и сухие сучья, и пламя вырывалось красными языками. Я улегся на приготовленную постель, прикрылся сверху охотничьим пальто и мечтал с открытыми глазами.

— Как речонка сегодня шумит, Артемий!..

— А это она от осенних дождей разыгралась, барин. Летом то пересыхает совсем, а теперь вот бурлит, точно настоящая река. Много таких речушек сбегает с перевала… Дальше-то вместе соберутся в озеро, а из озера уж настоящая река выбегает. Много таких горных озер и глубокие…

Где-то прокуковала кукушка. Артемий вслух считал кукованье и остановился на двенадцати.

— Еще осталось мне двенадцать годов жить, — заметил он. — Бабья примета…

— Ты веришь этой примете?

— Верить не верю, а бабы болтают… Ну, барин, пора и на боковую. И ты, поди, притомился за день-то. Утро вечера мудренее… Вот я тут на всю ночь топлива натаскал. Около огонька-то как-нибудь перебьемся, только бы дождь грешным делом не пошел.

Расположившись около огня, Артемий сейчас же заснул. Слышно было, как он ровно дышал. Я же лежал с открытыми глазами и мог только завидовать ему, потому что от сильного утомления, как говорится, сон был переломлен: хотелось спать, и что-то мешало. В голове целыми вереницами тянулись самые разнообразные мысли. Я смотрел на горевший огонь и прислушивался к шуму бурлившей в двух шагах речонки. Куда она бежит, эта горная светлая вода? С перевала она спустится в озеро, из озера выльется большой рекой, а там дальше попадет в Тобол, в Обь, в Северный Ледовитый океан. На этом пути вода много поработает: будет сносить песок и камни, будет подмывать берега, будет вертеть мельничные колеса, понесет на себе лодки и барки, будет поить людей и животных и кончит тем, что там, на севере, превратится в ледяные горы. Работа воды вообще громадная. В течение тысяч лет она превращает целые скалы в песок и глину, делает громадные наносы и вообще изменяет видимую поверхность земли.

II

Мне вообще что-то не спалось. Да и холодная эта осенняя ночь в горах. Около огня грелся один бок, а другой мерз. Нужно большую привычку, чтобы спать в такую ночь под открытым небом, и я долго поворачивался с боку на бок…

А безымянная речка все говорила и говорила… Я вслушиваюсь в ее шепот, и вот мне кажется, что я начинаю разбирать отдельные слова.

— Скорее, скорее… — казалось, шептала вода, журча по камням. — Ах, как далеко мне бежать! Нужно торопиться… Скоро наступит зима, и можно замерзнуть где-нибудь на дороге. Скорее, скорее… Я уже не в первый раз делаю этот путь. Добегу до моря, потом поднимусь кверху туманом, соберусь в тучи и вернусь опять сюда дождем или снегом. Ведь я везде нужна: без меня все бы умерло. Ах, скорее, скорее!..

— А я здесь полежу, пока ты путешествуешь, — лениво ответил большой камень, обросший лишайником. — Мне и здесь хорошо…

— Ах ты, лежебок, лежебок!.. Вот погоди, как-нибудь весной я тебя скачу под гору! — бормотала вода. — Я уже много таких камней стащила вниз… Смешно даже смотреть, как тяжелые увальни кубарем летят под гору. Пока до свидания!.. Скорее, скорее!..

— Мне эта вода много неприятностей наделала, — проговорило усталым голосом татарское мыло.

— И мне тоже… — тоненькими голосами ответили какие-то зеленые травки.

— Я давно иду оттуда, из степи… — рассказывало татарское мыло. — Там у меня был хороший друг — ветер. Он разносил мое семя во все стороны. Да… А как я добрался до гор, и пошли неприятности. Вот уже больше пятидесяти лет взбираюсь на перевал и не могу дойти. По нескольку лет иногда торчу на одном месте, а то и назад приходится спускаться. А все вода: то корни у меня подмоет, то все семя унесет под гору… Вообще очень трудно, господа!