Олег Смирнов - Неизбежность

• Название: Неизбежность
• Автор: Олег Смирнов
• Издательство: "Советский писатель"
• Жанр: О войне
• Год: 1985
• ISBN: ИБ N 4299

Август 1945 года. Самая страшная война XX века, перемоловшая миллионы человеческих жизней, близится к концу. Советские войска в тяжелых кровопролитных боях громят японскую армию...

Эта книга - продолжение романа "Эшелон", по мотивам которого снят популярный телесериал.

Это - классика советской военной прозы.

Это - правда о последних боях Второй мировой.

Это - гимн русскому солдату-освободителю.

Читая этот роман, веришь в неизбежность нашей Победы.

"Каким же я должен быть, чтобы оказаться достойным тех, кто погиб вместо меня? Будут ли после войны чинодралы, рвачи, подхалимы? Кто ответит на эти вопросы? На первый я отвечу. А на второй?".

Роман Олега Смирнова «Неизбежность» посвящен финальным событиям второй мировой войны, ее "последним залпам"-разгрому и капитуляции японской армии в 945 году. Стремясь к сознанию широкой панорамы советскояпонской войны, писатель строит сложное, разветвленное повествование, в поле действия которого оказываются и простые солдаты, и военачальники.

В романе «Эшелон» писатель рассказывает о жизни советских воинов в период между завершением войны с фашистской Германией и начадом воины с империалистической Японией.

---

— Впредь до особого распоряжения штаба армии отряд считать пехотным подразделением.

— Но, господин подполковник, если нам дадут новые самолеты…

— Если дадут, будете летать и мстить, — сказал Мацуока и закрыл глаза.

Да, авиаотряда больше не было, и командир его умер достойно.

И все-таки предпочтительней умереть в бою. Надо воевать! Но воевать в пехоте, которую летчики презирали? А когда сможем получить новые самолеты и как вообще развернутся события?

И Хокуда решил: пока неопределенность, съезжу в город, пообедаю в ресторане, навещу девочек. Не сегодня завтра будешь мертвым, как мертвы товарищи-летчики и сам господин подполковник Мацуока, так хоть напоследок вкусить радостей бытия…

Хокуда присоединился к группе таких же, как он, летчиков, жаждавших попасть в город: завели автобус и поехали. А если краснозвездные опять налетят? Зачем? На аэродроме они свое уже сделали. Беда в том, что отряд был готов к нападению, но не готов к обороне, — может, как и вся Квантунская армия? И в том беда, конечно, что, даже поднимись они в воздух, сражаться на равных с русскими было бы затруднительно: их техника намного превосходит японскую, а летчики — асы, побеждавшие на Западе асов Геринга. И все же поспорили бы еще, кто кого! Теперь перевели в пехоту. К черту пехоту, пока неясность — махнем в город, к развеселым ресторанным порядкам и покладистым, постигшим всевозможные любовные премудрости, девочкам.

Перед тем как сесть в автобус, Хокуда спросил у механика:

— Поедешь со мной?

— Командир, я останусь…

— Узнаю примерного семьянина!

— Буду ремонтировать самолет.

— Узнаю примерного механика!

— Надеюсь оправдать вашу лестную оценку, командир…

— Подлатаешь мой «коршун» — привезу тебе славную выпивку!

— Надеюсь на вашу доброту…

В автобусе шумно: кто дает шоферу совет, как быстрей проехать к городу, кто выбирает с приятелем ресторан, кто подсчитывает деньги на кутеж. Молодые, сильные, не привыкшие унывать ребята. И Сэйтё Хокуда не будет унывать. Хотя тревожит сковывающая заторможенность мыслей и поступков: думает и поступает с каким-то запозданием, как после напоминания извне. Ничего, будем пить, развлекаться, и все пройдет.

Но и после нескольких чашечек сакэ заторможенность не прошла. Хокуда сидел в любимом ресторане, ел любимые блюда, надменно разглядывал многочисленных посетителей и думал, что даже в смутный час рестораны не пустуют. Бордели — тоже.

И там и тут было много офицеров разных родов войск, но по умению пить и любить летчики не знали себе равных, а Сэйтё Хокуда — первоклассный летчик. За оплаченное время он успевал неоднократно воспользоваться женщиной. Сегодня, однако, был поскромнее, быть может, оттого, что перед глазами стоял разбомбленный русскими аэродром. Молча лежал рядом с миловидной, сильно накрашенной японкой, почти подростком, милостиво разрешая ласкать себя и тщетно воскрешая ее имя, которое она произнесла при знакомстве. Он старался запоминать имена этих женщин, и всегда они были новые: поручик не терпел однообразия и навещал также китайские и корейские дома с красным фонарем.

Были бы деньги. А деньги были.

В комнатенке сыро, пахло дешевыми духами, вином. Хокуда привычно вдыхал эти запахи и думал: сколько такого было в его жизни и сколько еще будет? Сегодня судьба подвела к роковой черте, за которой полная, темная, как ночь в бирманских джунглях, неизвестность. Непробудная эта почь, однако, вспорется молнией, расколется громом. Молния и гром могут угодить в него, а могут миновать. Утром — миновали…

И в Бирме, можно сказать, миновали. О Бирма! Тогда еще Хатиман — бог войны — был благосклонен к императорской армии, хотя амеко накапливали силы и их корабли настойчиво атаковали японский флот. Авиаотряд, в котором служил Хокуда, базировался неподалеку от Рангуна, бирманской столицы. Аэродром был в джунглях надежно замаскирован, и амеко долго не засекали его.

Это был отряд особого назначения — камикадзе. Сэйтё Хокуда попал в него так. В незабвенном декабре сорок первого императорский флот и авиация внезапно атаковали американские военные корабли в Жемчужной гавани Пёрл-Харбора. Блестящая победа, в достижении которой видную роль сыграли летчики-смертники, обессмертившие себя камикадзе, да, да, обессмертившие, потому что их имена записаны в храме Ясукуни. Как раз в сорок первом Хокуда поступил в авиационное училище. Окончил его с отличием, стал летчиком-истребителем. Провел немало воздушных боев, сбил трех амеко на «аэрокобрах»! И вдруг — набор в отряд камикадзе. Не раздумывая, Хокуда написал рапорт…

Женщина-подросток ластилась, выпрашивая не ласки, а деньги. Зачем ей его ласки? Сотни мужчин были до него, сотни будут после. Пока не постареет и ее не выгонят. Хокуда небрежно оттолкнул проститутку локтем. Везде шлюхи одинаковы: побольше сорвать с клиента. Впрочем, надо признать: в Рангуне они стоили дешевле и были еще изощреннее в любовной науке.

Тогда часто ездили в Рангун на стареньком, дребезжащем отрядном автобусе. Пили, кутили, дебоширили. Летчики с белойбелой, помеченной красным кругом — солнцем — повязкой вокруг головы, — камикадзе, которым все позволено. Они торопились брать от жизни, ибо не сегодня завтра их фамилии мог перед строем выкликнуть командир отряда. Дожидался своего череда и Сэйтё Хокуда, запоминая повторяющуюся картину: летное поле, шеренга камикадзе с отрешенными, какими-то потусторонними лицами, командир отряда, окончив напутственную речь, берет чашечку сакэ, затем к столу по одному подходят камикадзе, выпивают последнюю чашку сакэ, возвращаются в строй. "По самолетам!" И они бегут, топоча, к самолетам «дзеро», бегут налегке, без парашютов. Зачем им парашюты? Сверкающие круги пропеллеров, рев моторов, разбег — и самолет за самолетом растворяется в бездонном небе — навсегда. А оставшиеся на аэродроме провожают их с непокрытыми головами, и каждый думает о том, когда настанет его срок упасть на палубу вражеского корабля в самолете, начиненном взрывчаткой. Или промахнуться и упасть в море, или быть подбитым зенитной артиллерией и взорваться еще в воздухе…

Камикадзе — божественный ветер! Надо жить вовсю, умереть героем за его императорское величество и остаться навеки в памяти нации. Камикадзе — избранные, имеющие право свысока глядеть на остальных, военных и тем более штатских. Камикадзе так смотрят и на других смертников — флотских, сидящих в одноместной управляемой торпеде, сухопутных, ползущих с миной на шесте или на спине, затаившихся со снайперской винтовкой или прикованных к «гочкису». Камикадзе — над всеми!

Заторможенность и заикание как будто меньше. Так и должно быть. Опьянение освобождало разум и душу от привычных пут, но не делало злей. Многие пьяные в злобе, в гневе лезут драться, хватаются за палаш или маузер. Недавно некий поручик отрубил палашом руку водителю такси, русскому эмигранту, который требовал уплатить за проезд; другой офицер, кажется капитан-артиллерист, поднял стрельбу из пистолета в ресторане: не то блюдо подали. Поручик Хокуда если и позволяет себе что, так только зуботычины, женщин при этом не бьет. Он был вправе ударить сейчас проститутку, когда она сказала: его время истекло. И шторка на оконце отдернулась, заглянула хозяйка заведения: напомнила о том же. Кто-то бы схватился за палаш или маузер, а Хокуда лишь пустил струйку дыма в глаза проститутке и стал одеваться. Та не отодвинулась, не шелохнулась, но потекли слезы, размазывая тушь на реснпцах и пудру на круглых щечках.

— Как тебя зовут? — спросил Хокуда, растягивая слова.

— Митико, господин.

— Жаль расставаться с тобой, Митико. Больше я к тебе не приду.

— Почему, господин? Я сладкая…

— Все вы сладкие! — И Хокуда вывернул карманы, показывая, что они пустые.

Женщина потупилась, ничего не сказала. И в этот именно момент Хокуда подумал о возвышенном: после героической смерти его душа соединится с душами родителей, и это будет нескончаемым счастьем. А следом пришла мысль не о возвышенном, но, может быть, о главном: как случилось, что войну с Россией начали не они, хотя и готовились к ней многие годы? И он ответил себе без утайки: виноваты министры, генералы и адмиралы, стоящие. между императором и пародом. Надо, чтобы между ними не было посредников. Он, например, ощущает эту внутреннюю, напрямую связь между собой и его императорским величеством. За него рад умереть. И умрет.

В Бирме амеко их аэродром в джунглях в конце концов засекли. Массированный налет «В-29», и отряд камикадзе стерт с лица земли. Хокуда был ранен, попал в госпиталь в метрополии, после госпиталя — отпуск и новое назначение: в авиаотряд подполковника Мацуока, опять стал истребителем. Богам было угодно, чтобы он очутился в Маньчжоу-Го, вблизи от границы с Советским Союзом…