Валентина Мухина-Петринская - Встреча с неведомым (дилогия)

• Название: Встреча с неведомым (дилогия)
• Автор: Валентина Мухина-Петринская
• Издательство: «Детская литература»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1969

Нашим читателям хорошо известно имя писательницы-романтика Валентины Михайловны Мухиной-Петринской. Они успели познакомиться и подружиться с героями ее произведений Яшей и Лизой («Смотрящие вперед»), Марфенькой («Обсерватория в дюнах»), Санди и Ермаком («Корабли Санди»). Также знаком читателям и двенадцатилетний путешественник Коля Черкасов из романа «Плато доктора Черкасова», от имени которого ведется рассказ. Писательница написала продолжение романа — «Встреча с неведомым». Коля Черкасов окончил школу, и его неудержимо позвал Север. И вот он снова на плато. Здесь многое изменилось. Край ожил, все больше тайн природы становится известно ученым… Но трудностей и неизведанного еще так много впереди…

Драматические события, сильные душевные переживания выпадают на долю молодого Черкасова. Прожит всего лишь год, а сколько уместилось в нем радостей и горя, неудач и побед. И во всем этом сложном и прекрасном деле, которое называется жизнью, Коля Черкасов остается честным, благородным, сохраняет свое человеческое достоинство, верность в любви и дружбе.

В настоящее издание входят обе книги романа: «Плато доктора Черкасова» и «Встреча с неведомым».

---

Валя внимательно, как хорошая ученица, выслушала отца и понимающе кивнула головой:

— Ну что ж, давайте приступим к изучению парашюта.

— Черт знает что! — фыркнула Ангелина Ефимовна Кучеринер.

Она была известный вулканолог, и в нашу экспедицию ее привлекла заманчивая мысль — изучить новый вулкан, расположенный совсем не там, где ему надлежало (по мнению геологов) находиться. Ей было лет под пятьдесят. Невысокая, худощавая, восторженная и желчная в одно и то же время — когда рассердится, шипит как гусыня. Папа говорил, что она бо-ольшой ученый! И человек кристально честный, принципиальный, справедливый, но с невозможным характером. Мне она сначала не понравилась. Может, потому, что, увидев меня в Магадане, она с сомнением покачала головой и пробормотала: «Возись с ним потом! Черт знает что!»

И хотя я сам считал, что незачем меня тащить в Заполярье, но почему-то мне стало обидно. Мы с папой прошли пешком вдоль всей Ветлуги, и ничего он со мной не возился. Правда, Заполярье — не Ветлуга, но как бы туго мне ни пришлось, «возиться» со мной я никому не позволю. Вытерплю все, что выпадет на мою долю. И докажу этой ученой гусыне…

— Что же мы предпримем? — сказала мама задумчиво. — А что, если завтра к Фоменко схожу я?

Отец пожал плечами. Ужасно он был зол и не в духе.

Вот в этот момент и принесли телеграмму. Мама расписалась и, когда почтальон ушел, прочла ее тут же, стоя у двери. Каждый невольно взглянул на маму, но она ничего не видела. Медленно спрятав телеграмму в карман платья, она подошла к окну и стала смотреть на улицу, где, несмотря на поздний час, было светло как днем. В Магадане были тогда белые ночи.

Все молчали, отец был раздосадован, даже я почувствовал какую-то неловкость. По счастью, пришли рабочие экспедиции. Пока их было двое, оба пожилые.

Бехлера Бориса Карловича, нелюдимого, угрюмого, но крепкого еще мужчину, наняли в Магадане, а Фома Сергеевич Селиверстов ехал с отцом из Москвы. Селиверстов пришел к отцу по рекомендации Кучеринер, высказанной по телефону в самой настойчивой и категорической форме. Отец всегда подбирал рабочих в Сибири из местных жителей, но не решился отказать Ангелине Ефимовне.

Селиверстов и Бехлер сообщили, что пришел пароход с последним грузом экспедиции. Мама спохватилась и стала угощать их чаем, но была рассеянна. Скоро все разошлись по своим комнатам, договорившись, что с Фоменко еще попытает счастья мама.

Когда все ушли, папа и мама приказали мне ложиться спать, из чего я заключил, что предстоит интересный разговор, и навострил уши.

Папа, все хмурясь, открыл окно — проветрить. Мама постелила мне постель на диване (в номере было только две кровати), и я, мигом нырнув под одеяло, сразу сделал вид, что сплю.

— Вот, Дмитрий, прочти… — Мама протянула отцу телеграмму.

Она уже переоделась в старый шелковый халатик, который носила еще дома, и теперь задумчиво сидела на своей кровати.

Отец прочитал телеграмму, бросил ее на стол и зашагал по комнате. Потом сел рядом с мамой и обнял ее за плечи.

— Знаешь, Лиля, иногда я кажусь самому себе негодяем! — горячо произнес он. — Если бы не я, ты давно уже была бы заслуженной артисткой…

— Я не честолюбива, дело не в этом…

— Я понимаю. Но у тебя, говорят, большой талант. Давай обсудим, Лиля… Может быть, тебе надо принять это предложение?

— А ты?

— Что я… Я хочу лишь одного: чтоб ты была счастлива.

— Вот именно. А буду ли я тогда счастлива?

Пока папа терпеливо ожидал, а мама думала, я от ужаса закрыл себе ладонью рот, чтобы не ойкнуть: что будет со мной, если она уедет?

Конечно, я был бы рад, вернись мама на сцену… А как бабушка была бы счастлива! Но мое положение, если мне даже предложат вернуться с ней в Москву (в чем я сильно сомневался)?.. Ведь мне самому просто неловко будет… дезертировать. Нет, теперь я обречен пробыть с этой экспедицией целых два года. Без мамы… Я даже вспотел под одеялом. Мне, что называется, небо показалось с овчинку.

— По-моему, ты должна принять это предложение, — упавшим голосом произнес отец. — Разлучаются же другие… Ведь это очень редко, когда в экспедицию отправляются муж и жена…

— Да еще вместе с детищем, — рассмеялась сквозь слезы мама. — Нет, Дмитрий, ничего из этого не получится… Буду умолять Фоменко доставить меня на вертолете. Или сбросить на парашюте. — Она опять рассмеялась.

У нее был удивительный тембр голоса — как бы прохладный и вместе с тем проникновенный. Ни у кого я до сих пор не встречал такого голоса — совсем особенный. Это все говорили.

— У меня, наверное, нет таланта! — сказала вдруг мама неожиданно.

Отец удивился и не поверил:

— Стал бы этот Гамон-Гамана приглашать бездарность. И ты уже выступала с успехом в театре.

Мама погладила его по рукаву.

— Видишь ли, Дмитрий, талант — это не только врожденные способности. Скажем, они у меня имеются. Но талант — это прежде всего страстная любовь к своему делу, к искусству. А у меня никогда не было такой любви к театру. Это у мамы была, хотя она всю жизнь работала только суфлером. Вот бы кому талант! И напрасно ты считаешь себя виноватым, Дмитрий. Ведь еще до встречи с тобой я часто думала о том, сколько заманчивых, неисследованных уголков на нашей голубой планете! Меня всегда тянул к себе горизонт. Успех заглушил этот внутренний голос. Но вскоре я встретила тебя — ученого, исследователя, путешественника. И когда я поняла, что люблю тебя, я подумала: самое большое счастье на земле — это пройти с тобой к истокам рек.

— Ты не раскаялась? — взволнованно спросил отец.

— Нет!

— Но все же ты тосковала по искусству.

— Да, тосковала, — просто согласилась мама. — Ведь человеческой душе требуется неизмеримо больше тех возможностей, что предоставляет ей общество. В искусственно суженном круге находится каждый из нас. Либо ты врач — и лечи всю жизнь своих пациентов, либо бухгалтер, долгие годы гнущий спину над балансами, как мой отец, или учитель, который от постоянного общения с детьми сам как будто впадает в детство. Как эта односторонность угнетает человека! Почему я должна выбирать: или — или, если я хочу и то и другое? Человек будущего, я уверена в этом, будет неограниченно свободен от «обстоятельств» и необычайно многогранен. Какова бы ни была его профессия, как бы ни любил он свою работу, он всегда будет иметь возможность оставить по зову души привычное и вдруг поехать на несколько лет хоть в дебри Африки, коль потянет его пересечь Конго. Не знаю, Дмитрий, может, я и вернусь когда-нибудь в театр, но не раньше, как полностью удовлетворю эту другую потребность своей души — искать неизвестное.

— Я люблю тебя, Лиля! — сказал отец, и я не узнал его голоса — такая глубокая нежность и восхищение прозвучали в нем.

Я тоже был восхищен и в порыве восторга сел на диване, спустив ноги на пол.

— Ты не спишь? — спросила мама. Она разрумянилась, глаза ее сияли.

— Разве можно спать при огне! Мне нравится, как ты говорила, мама. Я с тобой согласен.

— Он согласен! — воскликнул отец не без досады. — Марш спать! Завтра вместе с матерью пойдешь к Фоменко.

Глава четвертая НАМ ДАЮТ ВЕРТОЛЕТ И ДРУГА

Утром мы с мамой надели самое лучшее, что захватили с собой, напудрились (это относится к маме) и отправились к Фоменко, сопровождаемые напутствиями ученого состава экспедиции. Ангелина Ефимовна советовала не особенно церемониться с «этими бюрократами» и как следует их «припугнуть». Женя Казаков напоминал, что «Фоменко любит, чтобы покороче». Валя пожелала нам его обворожить, а папа рассердился: «Ну-ну, еще чего! Ты, Лиля, лучше сходи к секретарю горкома… Рассудительная женщина! На меня-то она сердится — я ей сгоряча чего-то там наговорил…»

По описаниям отца, я представлял Фоменко этаким здоровенным, раскормленным бюрократом с бульдожьей челюстью. Оказался он довольно симпатичным человеком — кареглазый, чернобровый, румяный, с густейшей шевелюрой. В романах Купера за такой скальп дали бы три обыкновенных скальпа. Одет он был в форму летчика и встретил нас очень приветливо.

Когда он узнал, кто мы такие, удивлению его не было границ.

— Так профессор взял с собой женку и хлопчика? Сумасшедший человек, простите!..

Мама, улыбаясь, объяснила, что на Север попала не в качестве жены Черкасова, а как самостоятельный член экспедиции, геолог. А сына взяли лишь потому, что обещали дать вертолет…

— Вон оно что!.. — протянул ошарашенный Фоменко. — А вам известно, что от этого самого плато на тысячу километров не сыщешь ни одного жилья? Пустыня!

Мама опять улыбнулась и подтвердила, что ей это известно.

— Где же вы будете жить с ребенком?

— В палатке.

— Зимой?