Валентина Мухина-Петринская - Встреча с неведомым (дилогия)

• Название: Встреча с неведомым (дилогия)
• Автор: Валентина Мухина-Петринская
• Издательство: «Детская литература»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1969

Нашим читателям хорошо известно имя писательницы-романтика Валентины Михайловны Мухиной-Петринской. Они успели познакомиться и подружиться с героями ее произведений Яшей и Лизой («Смотрящие вперед»), Марфенькой («Обсерватория в дюнах»), Санди и Ермаком («Корабли Санди»). Также знаком читателям и двенадцатилетний путешественник Коля Черкасов из романа «Плато доктора Черкасова», от имени которого ведется рассказ. Писательница написала продолжение романа — «Встреча с неведомым». Коля Черкасов окончил школу, и его неудержимо позвал Север. И вот он снова на плато. Здесь многое изменилось. Край ожил, все больше тайн природы становится известно ученым… Но трудностей и неизведанного еще так много впереди…

Драматические события, сильные душевные переживания выпадают на долю молодого Черкасова. Прожит всего лишь год, а сколько уместилось в нем радостей и горя, неудач и побед. И во всем этом сложном и прекрасном деле, которое называется жизнью, Коля Черкасов остается честным, благородным, сохраняет свое человеческое достоинство, верность в любви и дружбе.

В настоящее издание входят обе книги романа: «Плато доктора Черкасова» и «Встреча с неведомым».

---

Нас довезли до самого подъема на плато. Дальше мы стали подниматься по тропе, посыпанной золой. Лыжи несли на себе. И тут-то настиг нас смех. Мы хохотали, как сумасшедшие. Только начинаем стихать, кто-нибудь из нас воскликнет: «А помните, как…» — и мы опять так и зальемся.

— А как они нам хлопали?

— А Валя-то… говорит… балаган…

— Спасибо, Колька выручил!

— А этот, как его… Гусь — ой, не могу!

И опять неудержимый смех. Так мы смеялись, взбираясь на плато; смеялись, подходя к дому; смеялись в кают-компании за ужином.

Гарри осведомился, чего это так нас «разбирает»? Мы попытались ему рассказать, но так смеялись, что он ровно ничего не понял. Сказав «тю», он ушел в свой камбуз.

Лизу на сегодняшний день заменял один из метеорологов— Олег Краснов, добродушный увалень, веселый флегматик. Он как раз, зевая, собирался идти на последнее за эти сутки наблюдение. Но Лиза, поблагодарив, послала его спать и сама отправилась на площадку.

На этом наш смех кончился, и мы разошлись по комнатам, как-то сразу поскучнев.

Марк разделся и лег. Я был слишком возбужден, чтобы уснуть, и, сказав, что хочу покурить на воздухе, накинул, не застегивая, пальто и вышел. Насвистывая, я обогнул дом и направился к метеорологической площадке.

Луна зашла. Северное сияние давно погасло, ни единый сполох не тревожил неба, только яркие косматые звезды освещали притихшее в часы ночи плато. Было тепло и тихо. Перед калиткой метеоплощадки высоко на столбе чуть покачивало тусклый электрический фонарь.

В хорошем настроении, всему радуясь, я не торопясь подходил к площадке, когда внезапно остановился. Лиза была не одна. Там был Женя в оленьей полудошке и берете.

В том, что директор обсерватории зашел на метеоплощадку во время наблюдения, не было ничего особенного. Ангелина Ефимовна тоже заходила. Сам не знаю почему, я остановился в неловкости, с ощутимо забившимся сердцем. Они оба молчали. Лиза приостановилась, чтобы запереть щеколду. Однажды на площадку пожаловал медведь и сломал дорогие самописцы. С тех пор мы запирали. Женя пристально смотрел на девушку, и хотя она с усилием перевела тугую щеколду, он не догадался помочь.

Я непроизвольно отступил назад, в темноту. Не то чтобы я хотел подглядывать — это мне и в голову не пришло, — но я отчего-то застеснялся и пожалел, что не остался дома. Они в молчании шли по тропинке. Почти одинакового роста… Женя неожиданно остановился невдалеке от меня, ничего не видя, не замечая. Лиза тоже остановилась, вопросительно взглянув на него. В руках она держала какой-то прибор, наверно, для измерения ветра.

Внезапно Женя схватил ее за плечи и стал осыпать короткими поцелуями ее лицо. Растерявшись сначала, Лиза резко затем рванулась.

— Пустите! Зачем вы… — сдавленно пробормотала она и опрометью бросилась домой. Она пробежала мимо меня, не заметив. Женя долго стоял на том же месте. Потом стал чиркать спичками. Закурил. Я подошел к нему.

— Это ты, Коля? — тихо спросил Казаков. — Ты видел?

— Да.

— Я, должно быть, схожу с ума, — так же тихо сказал он. — Все время — о ней, о ней… Ни на чем не могу сосредоточиться. Со мной еще никогда такого не было. Увлекался, конечно, но легко забывал. Как глупо я себя веду! Никому не рассказывай того, что видел. Я постараюсь справиться с собой. Ведь я ее не люблю.

— А я люблю, — сказал я и, не оглядываясь, пошел к дому.

А Женя все стоял на тропинке, как оглушенный. Меня он, наверное, не слышал.

Я уже открыл было дверь, когда, оглянувшись, увидел, что Женя зашагал к озеру. Подумав, я вернулся на то место. Ну конечно же, на земле валялся анемометр. Я поднял его и отнес в метеорологический кабинет. Там уже никого не было. Я положил анемометр на стол. Мне хотелось плакать.

А потом я лежал без сна на кровати (Марк сладко посапывал во сне) и думал обо всем этом.

Странно, но я совершенно не испытывал ревности. И отец, и мать у меня были очень ревнивы. Мама, например, ревновала отца к Вале Герасимовой. А отец — к кому он только не ревновал маму! У меня, видимо, это совершенно отсутствовало. Не ревность терзала меня, а лишь страх потерять Лизу навсегда. Единственную девушку, которая мне нужна во всем мире.

Я решил завтра переговорить с Лизой начистоту. Будь что будет!

Глава восьмая СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ И ГУСЬ

Поговорить с Лизой мне не удалось. Две недели я был занят тем, что вместе с Женей, Иннокентием и Марком размечал места для будущих взрывов. Это была землемерная, весьма утомительная работа. Каждое утро вертолет относил нас все дальше и дальше от плато. К ночи мы возвращались, совсем выбившись из сил.

Разнесенные друг от друга на десятки километров, вытянутые в линию от плато до вулкана, эти взрывы, вспоров непомерную толщу земли, расскажут, чтб там, на страшной глубине. В середине марта геофизики обсерватории выедут на свои места с передвижными сейсмостанциями. Волна взрыва достигнет нижней границы земной коры и, отразившись, ответит на многие вопросы.

А пока мы торопились с подготовительной работой. Женя заметно похудел, почернел, стал молчалив и досадовал на что-то, должно быть на себя самого. Так прошло четырнадцать дней, и Женя дал нам выходной: пора было помыться в бане и отдохнуть.

Я вымылся ночью, а утром предложил Лизе сделать лыжную вылазку на Ыйдыгу. Навестить Барабаша. Лиза сразу согласилась. Она как раз испекла пирог с яблоками и решила отнести ему. Марк было увязался с нами, но я скорчил такую скорбную мину, что он сразу понял, в чем дело, и даже вовремя успел отговорить Лешу Гурвича, который тоже вознамерился идти с нами.

День был чудесный (вообще эта зима была легкая и теплая). Солнце уже поднималось высоко. Еще месяц, оно не зайдет за горизонт — до самой осени.

Дружески разговаривая, мы шли себе да шли по замерзшей блистающей Ыйдыге. Торосы так сверкали на солнце, что слепило глаза. Я думал, как начать разговор. Потом решил сказать на обратном пути…

Солнце пригревало спину, словно кто-то добрый и мудрый, знающий, что меня ожидало, приложил теплую ласковую ладонь.

В природе грядущее событие всегда дает о себе знать. Надвигается ураган—падает барометр, идет гроза—растения и животные присмирели. Ночь все длиннее — падают заморозки, опадают листья, сок все медленнее струится в березе. Завтра выпадет снег — лес готов к зиме. Пришло в возбуждение магнитное поле — приборы зарегистрировали электрические токи земли… Приборы записали инфрашум, не слышимый человеком. Животные кричат и бегут — скоро начнется землетрясение. А человек мирно спит или читает, беседует с другом или провожает любимую, может, ссорится с женой — ничего человек не знает о своем будущем.

Ничего и я не знал в тот день и, так как со мной была Лиза, радовался, как теленок весной. До чего же мне было хорошо!

Когда мы подошли к фактории, Фома Егорович выскочил нам навстречу. Лайка от восторга повизгивала и носилась у всех под ногами. В доме топилась печь. Весело потрескивали дрова, как фейерверк осыпались пылающие угли. У печи стояла низенькая скамеечка: видно, фельдшер сидел перед огнем.

Мы вручили наши нехитрые подарки. Барабаш был тронут чуть не до слез.

— Добрые ребята… — пробормотал он и бросился ставить самовар.

Лиза сняла теплый свитер и осталась в полосатенькои блузке и брюках. Она вымыла, несмотря на протесты хозяина, некрашеный пол, накрыла на стол, а я нарезал хлеб и очистил рыбу.

Лиза разрумянилась, черные глаза так и сияли. Я забыл, что и делал, сел на стул и любовался Лизой. Должно быть, у меня был глупый вид, потому что фельдшер все посмеивался себе в усы.

Фома Егорович принес из кладовой замороженные пельмени и, живо вскипятив воду, бросил их в чугунок. А к пельменям он подал наливку из какой-то лесной ягоды. До чего же вкусная была наливка!

Фома Егорович стал расспрашивать Лизу об отце.

— Прежде он заходил ко мне, — сказал фельдшер, — а нынче что-то и не заглядывает.

— Некогда ему, — пояснила Лиза. По лицу ее проскользнула тень. — На охоту никак не выберется. Завхозом он теперь…

Барабаш вопросительно взглянул на Лизу. Она чуть покраснела.

— Новый директор ведь… давний папин враг. Он ненавидит папу.

— За что он может ненавидеть Алексея Харитоновича? — удивился фельдшер.

— Старая история. Есть злопамятные люди… Не умеют прощать.

Когда мы собрались уходить, сказал Лизе:

— Купил я в прошлом году на платье Марфеньке… Не успела она в нем покрасоваться. Что же попусту стариться материи… Возьми и сшей себе платье, дочка.

Барабаш протянул Лизе сверток. Она в нерешительности смотрела на него. Уж очень дорог был подарок.

— Возьми, — сказал я, испугавшись, что обидится человек.