Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные.

• Название: Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные.
• Автор: Константин Радов
• Жанр: Научная Фантастика

АИ-мемуары. Может ли обыкновенный человек изменить мир, даже если найдет точку опоры?

---

Кто из них в этой нескончаемой возне у трона так потряс древо милостей монарших, что на вашего покорного слугу свалился титул графа Священной Римской империи — не знаю. Матвеев давно и с большими издержками добивался для себя той же чести: он просто окаменел от расстройства, когда обер-герольдмейстер сообщил о даровании ее другому человеку.

— Прости, Андрей Артамонович! Воинским людям от государей всегда предпочтение, хотя посольская служба, по мне, труднее. Господь свидетель, я и не думал против тебя злоумышлять! Сам только сей момент узнал о пожаловании. Да и вздор, по правде сказать, все эти титулы: суета сует, и ничего более.

Посол уверил, что искренне рад за меня и ничуть не завидует — но прежняя сердечность в отношениях между нами пропала. Оставшись без его дружеских советов, я скоро попал в историю весьма неприятную.

Встречаясь со шведами или поляками шведской службы, заполонившими Вену, мы обыкновенно делали вид, что не замечаем своих противников; они платили нам той же монетой, и дипломатическая борьба не переходила в рукопашную. Но императорское благоволение ко мне, видимо, посчитали опасным. Приехав во дворец принца Евгения на празднование годовщины одной из бесчисленных военных побед и проходя мимо недоделанного, в строительных лесах стоящего, бокового крыла, я прямо кожей почувствовал волну злобы, истекающей от столпившейся возле него кучки.

— Збачьте, панове, какой знатный вельможа пожаловал: сам граф Хлопский!

— Ние, то ест граф Злодиевский: видите, карета краденая!

Презрев вражеские насмешки, прошел мимо; но холодок потянулся по хребту. Будь я псом, шерсть на загривке стояла бы дыбом. И не зря. После официальной части, как только церемонимейстер пригласил к танцам, мне преградил путь сильно пьяный усатый субъект:

— А ты кое холеры шукаешь, слуга москальский? Идзь до кухни: цела Вена знае, же оддаешь пржевагу холопкам над шляхетными фрау!

— Это мое дело, каким женщинам отдавать предпочтение. А ясновельможному пану не мешает проспаться! — Я попытался отодвинуть хама, но он был фунтов на сорок меня тяжелее и, похоже, не так пьян, как прикидывался. К тому же при шпаге, — а моя, как полагается, осталась у денщика вместе с плащом и шляпой: в танцевальной зале оружие, способное повредить дамским нарядам, поставлено вне закона. Утратив надежду кончить дело миром, я широко улыбнулся, глядя в глаза противнику, и врезал ему ниже колена носком башмака. Любимый прием, не раз выручавший в студенческие годы. После него одинаково сподручно бежать или бить, пользуясь мгновением замешательства. А еще, если на вас напали, полезно иметь кое-что в кошельке. Не затем, чтобы откупиться: мешочек с благородным металлом не хуже свинчатки прибавит кулаку тяжести.

Под градом тумаков негодяй попятился, упал навзничь, извернулся на четвереньки, попытался прямо в этой позиции обнажить шпагу, — но потерял охоту драться, получив ногой по зубам. Подхватив, при зверином визге окружающих дам, упавший на паркет клинок, я плашмя, как хлыстом, проводил несколькими ударами убегающего врага и обернулся встретить его товарищей, спешащих на помощь.

Безоружный офицер императорской гвардии решительно шагнул между стальными остриями:

— Господа! Своим поведением вы оскорбляете хозяина этого дома. Извольте немедленно отдать мне ваши шпаги и прекратить бесчинства.

Неприятели медленно, с ворчанием, отступили, пряча оружие в ножны — пожалуй, мне больше не грозило быть заколотым прямо на балу. Прищемив клинок дверью, я резким движением сломал его у самой гарды и с поклоном протянул гвардейцу остаток эфесом вперед:

— Хозяин этой шпаги недостоин звания дворянина.

Убравшиеся было восвояси друзья побитого чуть снова не кинулись в атаку. Рослый, с благородной внешностью, шляхтич злобно процедил:

— Будь пан генерал настоящим графом, он ответил бы за свои слова.

— Пришлите ко мне завтра ваших секундантов — увидим, кто из нас настоящий.

Допраздновав с невозмутимым видом испорченный вечер и потом преспокойно выспавшись, я встретил поутру Матвеева любезной улыбкой; но извещенный о вчерашнем посол накинулся на меня с раздражением:

— Забыл, что государь Петр Алексеевич поединки под смертной казнью запретил? Даже убитому на дуэли нет прощения, по указу его труп за ноги вешают!

— Припомни хоть один случай, когда повесили?! Андрей Артамонович, дорогой, не надо так горячиться! Царь запретил бои между своими, а не с врагом! С ним биться не только можно, но и должно — в одиночку или строем, безразлично.

— Пусть так, но не на нейтральной территории! Немецкий закон тоже наказывает…

— Неужели тоже — мертвецов за ноги? Кстати, мы ему в этом случае подсудны?

Матвеев на секунду задумался и успокоился немного.

— С ходу не скажу. Надо здешних законников беспокоить. Все равно некрасиво. Гости подрались в доме — обида хозяину, чужестранцы бьются в стране — обида государю.

— Это наши враги оскорбили императора. Посмели утверждать, что жалованный им титул — не настоящий. Вот если взять и доложить Карлу? Думаю, он поймет мои чувства!

— Бог его знает. Все равно, тебя подловили, как неопытного мальчишку: им только и надо, чтобы нас скандализировать. А ты поддался! Ну, положим, Чушуловича стоило проучить, деваться некуда…

— А это кто?

— Тот пьяница, которому ты шпагу сломал. И челюсть заодно. Но на поединок с Коморовским напросился зря. Изволь отказаться.

— Господин посол, это будет бесчестно!

— Вздор! Ты все-таки генерал-майор, а пан Антоний Коморовский у Лещинского только до полковника дослужился. И то титулярно, без полка. Не по чину ему тебя вызывать! Хотя род графский, старинный… Герб у них один с Понятовскими — циолек, сиречь телок…

— Авось не забодает! Еще вопрос, кто кого подловил: в чинах он мне уступит, а в знатности… Тебе же ведомо — у меня шляхетство выслужное. Как родовитые люди на выскочек смотрят, надо рассказывать?

— Ну и причем тут дуэль?

— Выйти с кем-то на поединок — значит признать себе равным.

— Ради подобных пустяков стоит ли ставить жизнь на карту?! Вас явно нарочно стравили! Ты даже не представляешь, насколько он опасен!

— Что, хороший боец?

— Не то слово. Насчет всей Польши не скажу — но лучшая шпага партии Лещинского, точно. Его путь усеян телами соперников. Как ты фехтуешь, не знаю…

— Посредственно или чуть ниже. Не беда. Придумаем что-нибудь.

— О чем думать?! Разве, как дуэли избежать?

— Вовсе нет. Если он сильней меня на шпагах — значит, я его застрелю. Выбор оружия за оскорбленной стороной.

— Разве тебя поколотили? Ты же прилюдно избил его приятеля! И после такого… Хочешь сказать, что сам его вызвал?

— Мне пришлось. Этому… Чешуевичу, или как его… он, что, родня?

— Насколько я знаю, нет. Зато Станиславу Понятовскому — дальний родственник и ближний клеврет.

— Вот и хорошо. Общепринятые дуэльные правила разрешают драться за однородца — если тот сам не способен. Ни за кого больше. Мои с этим пьяным дураком счеты посторонних не касаются. Можно без ущерба для чести посылать в дальний путь любого, кто пожелает за него вступиться. Потому единственный повод для поединка — оскорбление, нанесенное Коморовским мне и императору.

— Хорошую компанию ты себе выбрал.

— Так получилось.

— Учти, мое положение не позволяет открыто содействовать тебе. Официально — мне ничего об этом не известно.

— Если позволишь, Андрей Артамонович, я возьму Фронвиля.

— Как хочешь. Он будет рад.

Действительно, француз с увлечением взялся за дело. Устройство дуэли между чиновными и титулованными противниками как нельзя лучше отвечало его аристократическим пристрастиям. Он сам подобрал второго секунданта, из имперских офицеров, и с педантической важностью обсуждал со мной детали предстоящего. Увидев же, кто представляет наших врагов — просто расцвел.

Карл Двенадцатый вообще-то не жаловал поляков, но для Станислава Понятовского сделал исключение: произвел в шведские генералы и поручал самые трудные дела. Именно он в Константинополе изобретательностью и упорством преодолел Толстого и склонил султана к войне с Россией. Наша дипломатическая конфузия в Вене тоже была его заслугой. Служба Понятовского начиналась в турецкую войну под знаменами принца Евгения, и в имперской столице пана Станислава принимали как старого боевого товарища, a priori достойного большего доверия, чем русские. Враги отнеслись ко мне в высшей степени уважительно, если он сам явился секундировать.

Соблюдая дуэльный ритуал, я не вышел к представителям противника, а остался в соседней комнате. Вскоре барон заглянул посовещаться:

— Господин генерал продолжает настаивать на пистолетах? Конечно, для нас, парижан, такая дуэль в порядке вещей, но здесь, увы, иные нравы… — Он закатил глаза и развел руками по поводу восточноевропейского варварства.