Инесса Ципоркина - Власть над водами пресными и солеными. Книга 2

• Название: Власть над водами пресными и солеными. Книга 2
• Автор: Инесса Ципоркина
• Жанр: Фэнтези

---

Что мне оставалось? Только покачать головой, плюнуть под ноги божественной парочке и шагнуть следом. Даже не произнеся какого-нибудь героического: "I'll be back!" Потому что ясно — не be. Никогда.

Глава 6. Молодость, которую мы отвергаем

Принимаю взгляд, которым она меня прожигает — напоследок, перед тем, как ступить живой ногой в кислоту, растворяющую все и вся, — с привычным чувством вины.

Эх, Мэри Сью ты моя, Мэри Сью* (Принятое в англоязычной среде название главного персонажа, с которым автор, как правило, ассоциирует себя и которого наделяет сверхспособностями и супердостоинствами, как внешними, так и внутренними. Поэтому разрешение главной проблемы описываемого мира — чаще всего, спасение оного — лежит именно на плечах Мэри Сью. Или ее мужского аналога — Марти Стью. Прим. авт.), смертельно неугомонная и насквозь противоречивая… Нормальный человек на твоем месте уже плюнул бы на проблемы ближнего и с наслаждением предался пустым сожалениям: ах, бедный Геркулес, ах, бедная Кордейра, не судьба им, видать, жить долго и счастливо, выпью-ка я по этому поводу и пойду решать собственные проблемы, "а живы будем — будут и другие", как классик и обещал…

Но ты, мое безбашенное альтер эго, не для того создано, чтоб решать собственные проблемы. Вся твоя дорога — след в след за навязанным мною напарником. И сколько ни тверди ты заклинание: "Куда я опять лезу? Оно мне надо? Мне же плевать на них обоих!" — снова идешь за ним, машинальным жестом проверяя, все ли твое оружие при тебе. Одиночка, обремененная приемышами, влипшая в преданность и заботу. Не по своей воле. По моей.

Это же я зациклила тебя на всех, кто у меня ЕСТЬ. На сестрах моих. На племяннике. На его возлюбленной. А сейчас — и на Мореходе с Драконом. Решай их проблемы, решай. И мои проблемы заодно.

Хотя… если приглядеться, разве у меня проблемы? Скорее, у меня страх проблем. Но с ним я и без Викинга управлюсь. Вот прямо сейчас отцеплюсь от паутины этой смертоносной — и управлюсь.

Потому что я больше не боюсь настоящего. И не пытаюсь жить только будущим. Страшноватый фокус с путешествием по рекам времени от самого истока — он кого хочешь научит настоящее уважать. А не то — фьюить! — и однажды обнаружится, что настоящее исчезло. Закуклилось. Окаменело, словно покинутый рай. А без него ни прошлое, ни будущее не имеет смысла.

Словом, я умываю руки. Пусть Викинг увидит то, что должна. И прозреет. Как я прозрела — поздновато, конечно…

— Ну наконец-то ты перестанешь гадить своей аватаре! — встревает Мореход, сбросив личину броллахана, волшебного духа, тем и знаменитого, что нет у него постоянной личины. — Бедняжка Викинг, как же она старается поверить в идеальное одиночество! Как же она старается обрести в нем покой и волю! И как же ты планомерно ей мешаешь! Потому что сама в одиночество не веришь и жить в нем так и не научилась. За столько-то лет…

— А за сколько лет? — ухмыляюсь я, избавляясь от неприглядного имиджа тысячерукой Кали, ударницы мортидного* производства (Мортидо — все психологические побуждения, связанные с разрушением и смертью. Прим. авт.) — Ты меня с кем-то путаешь. Я никогда не была одна. С самого детства меня окружают близкие. Аж в три ряда окружают. Оттого я и не умею быть одна. Оттого и не смогла представить себе существо, которое умеет. И которое хочет — искренне, без рисовки — пребывать в одиночестве. В общем, никуда мне от семьи не деться, да и Викингу тоже. Будет у нее и родня, и ее собственный дракон. Нам, Мэри Сью и их создательницам, без личного дракона никуда. А знаешь, какой из этого всего вывод?

— Какой? — усмехается Мореход. Зараза. Ведь не нуждается в моих ответах — а все равно спрашивает.

— Я отправлю свою Мэри Сью в райское место, в настоящий Эдем, не то что это пыльное убожище — в эпицентр личной гармонии. Туда, где ей будет сказочно хорошо. Пусть поучится быть счастливой. Благо, ей это легче, чем мне. У нее для счастья все есть, только она об этом не знает…

— Ну а тебе? Тебе-то чего для счастья не хватает? — мой проводник по морю Ид подкидывает очередной вопрос на засыпку.

— Уж ты-то знаешь, чего. Любви к спорту.

— Что? — в кои веки мне удается выжать из Морехода изумленный возглас и недоумевающий взгляд. Или недоумевающий возглас и изумленный взгляд. Бинго!

— Ну, или любви к театру. Вот как-то не сложились у меня отношения ни со спортом, ни с театром. А секс (если выползти из-под груды штампов) — он либо одно, либо другое. Значит, мы с Драконом с утреца пораньше должны: а) продемонстрировать друг другу чудеса физподготовки; б) наладить эмоциональный контакт с залом… со зрителем… с партнером, вот! — я удрученно вздыхаю.

Мореход пожимает плечами.

— И что? Тебя ЭТО пугает? Да ты всю жизнь только тем и занимаешься. Перед кем попало и с кем попало. Спину держишь, живот втягиваешь, глядишь проникновенным взором… Тебе не привыкать.

— Вот-вот! Отсюда и страхи мои. Для меня секс — еще одна трудовая повинность. Еще одна роль, в которой придется спину держать и взором проникать. В прошлом тысячелетии, когда я была молодой и глупой перфекционисткой, мне казалось: в любви и в сексе все само сложится, без усилий с моей стороны. Я и сейчас глупая перфекционистка, только уже не такая молодая. И понимаю: само ничего не сложится. Я буду думать о том, что он видит, а что — чувствует. И он будет думать о том, что я чувствую, а что — изображаю. А в результате…

— А в результате за неделю приноровитесь друг к другу. Одна неделя — невелика плата за избавление от страха перед жизнью. Перед настоящим. Перед собой. — Лицо Морехода, скучающее и снисходительное, обращено к острову Сан-Джорджо, который торчит на краю серой воды, словно больной палец.

Мы снова в Венеции. На исчезнувшей с современных карт набережной дельи Инкурабили, набережной Неисцелимых, в двух шагах от палаццо Гварди, где, обняв меня во сне, похрапывает мой личный гарант полного женского счастья. Снег идет. Наверняка все это Мореход устроил. Из одного тоскливого места — окаменевшего, вмурованного в подгорный камень Эдема — мы сразу же попали в другое тоскливое место — в венецианский квартал не то чумных сифилитиков, не то сифилитичных зачумленных…

Опять намеки, опять аллюзии! Нет уж, не буду вникать, не желаю. Хватит с меня серо-бурой готической романтики.

— Так вот зачем ты нас сюда припер! — осеняет меня. — Берлин — город инфантильных страстей! В нем ничего по-взрослому не происходит — и любовь в том числе. Там бы я снова погрузилась в перфекционизм. Утонула бы в нем. Если любовь неидеальна — значит, это не любовь! А тут все иначе. Тут я могу быть взрослой. И даже старой.

— Ну, не старее Викинга! — замечает Мореход. — У нее молодость украли. Ограбили тетку, можно сказать. Магическим образом ампутировали все девичье и женское. Так что нечего ходить ее путями. У тебя своих, нехоженых, невпроворот.

Он прав. Викинг следует своей судьбе, я — своей. В данный момент судьба (хотелось бы так думать) сонно тычется носом мне в плечо. А я лежу, боясь пошевелиться и рассматриваю люстру, усеянную цветами из муранского стекла. Лютики-мутанты, каждый с мою ладонь диаметром. И все бесстыдно пялятся на меня стеклянными зрачками. Как я под этой многоглазой люстрой стану разврату предаваться — не представляю…

Меня внезапно пробивает на хихиканье. Голова Дракона, пару раз подпрыгнув на моем трясущемся плече, падает на подушку. Он открывает глаза и смотрит на меня с внимательным идиотизмом не до конца проснувшегося человека. Потом с усилием моргает и хрипло произносит:

— Я сейчас, — и убредает в ванную.

Если я еще хотя бы пять минут буду лежать и ждать часа Ч, меня попросту смоет волной паники. И я, наскоро одевшись, выбегу в зал, где на столе вдоль боковой стены уже сервирован неказистый гостинично-самолетный завтрак. А может, еще и не сервирован. Я сяду за столик у окна и буду пристыженно пялиться на церковный фасад, на лодочный сарай, из которого без всякой элегантности, селедкой торчит корма прохудившейся гондолы — пейзаж под стать кормежке. Но я сделаю вид, что меня страшно интересует и то, и другое…

— У тебя усталый вид, — слышу я голос возле моей щеки. Близко, так близко, что некуда бежать и прятаться некуда. Потому что этот город УЖЕ привел меня в постель к этому мужчине, он УЖЕ соединил нас, он УЖЕ поставил нас перед фактом — вы вместе. Вы — вдвоем.

Я вслепую тянусь навстречу тому, кого — кто знает? — может вообще не быть, нигде, кроме моего собственного воображения, но я не думаю, чтобы оно, воображение, смогло бы так — нарисовать другое, совершенно другое тело, проницательно и подробно, подробней самого великого из скульпторов, потому что никакой скульптор не изваяет запаха человеческого тела и ощущения человеческой кожи, то горячей, то прохладной, то обветренной, то мягкой, скользящей по моей коже, вдоль моих бедер, моих ног, бесконечно длинных, перекинутых над всеми каналами, крышами, балконами и площадями Венеции, точно небесный мост…