Акрам Айлисли - Не ко времени весна

• Название: Не ко времени весна
• Автор: Акрам Айлисли
• Жанр: Современная проза

---

Айлисли Акрам Не ко времени весна

В бузбулакской чайхане никогда не бывает особенно многолюдно. А сейчас и время такое — еще и одиннадцати нет.

В чайхане сидело всего четверо. Да и те у доски с нардами: двое играли, двое других смотрели — ждали очереди. Огромный, на четыре ведра самовар только что закипел, только что заварили чай. Кирпичный пол, с утра политый и тщательно выметенный, еще хранил влагу, и солнце, светившее в дверной проем, лежало на влажных кирпичах, чистое и очень свежее. Гариб, то и дело поглядывавший на него, вскочил вдруг и положил кости.

— Не хочу больше!

— Да хоть игру закончи!

— Не хочу! — со злостью бросил Гариб.

Достал рубль и сунул под блюдце, что значило: отцепись, считай меня проигравшим; в бузбулакской чайхане большинство посетителей садилось за нарды так, провести время. Проигравший платил за чай, на худой конец прибавлял еще на сигареты. Гариб, во всяком случае, ни на что другое не играл.

Уступив место очередному игроку, Гариб пересел лицом к окну. Теперь ему стала видна плоская вершина горы. Солнце лежало на ней такое же, как тут, на полу, — чистое и очень свежее. И Гарибу так вдруг захотелось вскарабкаться туда, на гору, и поглядеть вокруг — далеко-далеко, насколько глаз хватит. Но взгляд его зацепился за подножье горы, желто-белое солнце от цветов миндаля и кизила, и мысли приняли другое направление. Гариб посмотрел на берег арыка, сплошь усыпанный фиалками, и у него мелькнула мысль, что ничего нет на свете глупее, чем такая вот, не ко времени, весна, И, не переставая размышлять об этом, Гариб вышел из чайханы.

Весна и впрямь вытворяла непонятное. Только еще февраль на исходе, а миндаль уже зацвел и кизил. Если дальше так пойдет, через неделю все в цвету будет. Вон возле чайханы абрикосовое дерево горбатится: ветви, что с солнечной стороны, надулись, порозовели — ни дать, ни взять вымя у нетели, дохаживающей последние дни. А если теперь да снег?.. «Нет, лучше не надо!..» Гариб даже головой покачал — ветви у абрикосового дерева и впрямь были, как вымя у молодой коровы, вот-вот собирающейся телиться, и Гарибу было их очень жалко.

Гариб в задумчивости постоял возле лавки: взять поллитровку, выпить и лечь, чтоб до утра?.. Но представил себе муки похмелья и пошел дальше. Потоптался возле правления, может, Джумшид попадется под руку, сказать ему, чего, мол, тянешь — арыки копать пора, хватит людям без дела маяться, руки измозолили нардами! Однако, завидев председателя, Гариб, сам не зная почему, мгновенно отказался от этой мысли. Мало того, ускорил шаг и так быстро проскочил мимо правления, словно боялся, что его идея по воздуху передастся Джумшиду…

До самого вечера Гариб бродил по колхозным полям, даже обедать не приходил. Под вечер он появился в чайхане, но за нарды не сел; сцепив за спиной руки, раза два прошелся туда-сюда, потом встал у самовара и объявил:

— Я мельницу решил наладить! — Слава богу, никто не засмеялся. Потому как дело было вечером, народу порядочно, и, засмейся хоть один, все могло бы кончиться плачевно.

По-прежнему держа руки за спиной, Гариб снова прошелся по чайхане.

— Какая у нас в деревне мельница была! Пекут чуреки — на всю деревню пахнет! А чуреки какие!.. Какой вкус был — ешь да облизываешься!.. — И, обернувшись к сидящим в чайхане, спросил: — Верно я говорю?

— Верно! — подтвердили все в один голос.

— Чего ж мы теперь без мельницы? — спросил Гариб.

— А теперь, сынок, муки полно, — ответил ему один из стариков. — Первый сорт — тридцать копеек, второй — двадцать семь копеек. Бери двадцать два рубля, езжай, купи мешок первого сорта — семьдесят килограммов — и грузи на ишака. Еще тридцать копеек лишку будет — чайку попить в чайхане!

— А если правительство не привезет муки? — спросил человек, которого тоже звали Гариб (этого второго Гариба мельница заинтересовала вроде не меньше, чем первого). — Я считаю, в деревне нужна мельница…

— А с пекарней чего прикажешь? На замок?

— Будто ты каждый день покупной хлеб ешь!..

— Да все равно: нет сейчас той пшеницы!.. А эту хоть и сам мели, вкуса не будет!

— Будет! Магазинную-то, ее электричеством мелют! Из-под жернова другое дело!

— Жернов! Тот жернов давно в труху превратился! С каких пор мельница брошенная…

— А с каких? С войны?

— Почему!.. До пятьдесят второго работала… Потом уж нет.

— Спасибо еще, Мирали-ага приглядывает. И стены бы давно рухнули.

— А откуда вы знаете, что больше войны не будет? — Кулу-Песмис обвел сидящих мрачным взглядом. «Песмис» по-бузбулакски значит «Пессимист», бузбулакцы не зря дали этому человеку такое прозвище.

— При чем тут война? Мы про мельницу!

— Очень даже при чем!

— Никакого отношения!

— А Китай?! День и ночь зубы точит!

— Что твой Китай!.. Лучше скажи про ту страну, где недавно самого президента…

Гариб понял, что разговор может затянуться. Надо было брать быка за рога.

— Мельницу я пущу, — сказал он. — Ваше дело — зерно возить. — И, подумав, добавил: — А то налажу и буду сидеть, загорать…

Снова первым подал голос Гариб.

— Налаживай! — сказал он. — А зерно — не твоя забота.

— Спасибо, тезка… Эй, Песмис! Чего задумался? Будешь зерно возить?

— А чего?! Привезу!.. — И Песмис так поглядел вокруг, словно кто-то уже решил идти ему наперекор.

Вот так все и началось. Наутро Гариб первым делом направился к дяде Мирали. (Дядя Мирали жил по соседству с мельницей и держал там сено: мельница была у него на замке). И когда этот самый дядя Мирали, постучав по жернову клюкой, сказал: «Камень-то никуда!», Гариб нисколечко не огорчился. Он знал: есть еще один жернов. На соседней мельнице, в Дарыдаге. Мальчишкой он часто слышал, как расхваливали дарыдагскую мельницу и ее жернов. (Если здесь, на бузбулакской мельнице, случалась давка, бузбулакцы и сами возили зерно в Дарыдаг.) Теперь-то, конечно, и та давно не работает. А раз не работает, жернов можно забрать. Забрать и поставить вместо этого.

Дядя Мирали одобрил такую мысль.

— Этот-то совсем никудышный, — он снова ткнул палкой в жернов. — И то сказать — без малого сто лет стоит. А в Дарыдаге у них камень новый. Хороший камень. Армянин тесал — большой мастер…

— Считаешь, можно везти?

— А чего ж? Очень даже. Возьми ребятишек покрепче, наймите машину и везите. Ничего не составляет!

В тот же вечер, еще до закрытия чайханы, Гариб в момент сумел обделать дело: отобрал пятерых парней из тех, что толкались возле нард, и объявил им, что завтра утром они едут в Дарыдаг за жерновом. Мохсун, водитель колхозной трехтонки, запросил было десятку, но потом как миленький согласился на трешку. По дороге домой Гариб прихватил в магазине три поллитровки, а у Иси, охранявшего колхозный курятник, купил четыре десятка яиц, по тридцать копеек штука. И когда он с этой водкой и яйцами явился домой, вид у него был такой, что Сусанбер подумала: выпил парень…

— Вот, — сказал Гариб, передавая жене яйца, — свари. И погляди там, может, чего найдется: пендир, маринованное что… Завернешь вместе… Дело есть… Завтра меня пораньше буди!

Назавтра Гариб сам встал раньше жены. Зато поднять с постели парней, что должны были ехать с ним за жерновом, оказалось делом нелегким. Как ни говори — зима, долго спать привыкли. Особенно намучился он с Мохсуном пятерых легче было вытащить из постели, чем одного этого. Глаза не продрал, сквалыга, а уже начал: на кой ему эта трешка, подавитесь вы своей трешкой пока не выехали, все ворчал. Только Гариб стоял на своем — ни гроша не добавил. Столковались на трешке — все. Мужчина — значит, держи слово. А что тебе сейчас поспать дороже любых рублей, это дело понятное.

Когда солнце высунулось из-за горы, тронулись в путь. Кроме Мохсуна, все ехали в кузове. Настроение — лучше не бывает. Сон как рукой сняло: пели, смеялись, узили друг дружку. То и дело ныряя в канавы, машина вскарабкалась на гору и пошла вдоль колхозного сада. Гариб глядел на эти деревья и думал, что в этом году ему, слава богу, не придется больше стеречь их. Не надо больше ссориться с людьми, набрасываться на ребятишек… Он, как вернулся из армии, пятый год уже садоводом. А сад дело такое: за ним или по-настоящему ходи или совсем не касайся. Джумшид этот черт-те что учинил: за клевером у него один глядит, за травой — другой, за фруктами — третий. Гариб только за деревья отвечал. Собирал фрукты, сдавал на консервный пункт. А все равно не хозяин. Поди скажи тому, кто при клевере, кончай, мол, полив — цветы осыпаются… Или тому, кто на сене, — запрети ему осенью скотину под деревом привязывать. Плевать они на тебя хотели — каждый свое знает. У этого трава, у того — клевер. И правильно, потому что план, потому что приказ есть: ты столько-то клевера сдашь, ты — сена, голова не знает, что руки делают, руки — что голова думает… А так-то, если к этим фруктам ловкого человека приставить, что хочешь, мог бы иметь. Машину купил бы, дом бы отгрохал, что твой дворец. Но это, конечно, не каждый может, потому что не человеком, собакой надо быть. Положим, косят женщины с подростками клевер этот или траву; пекло, весь день на солнце, запрети им персик сорвать или абрикос; да она, если днем и не съест, все равно вечером сорвет, домой снесет ребятишкам. И потом, хочешь деньгу иметь — на рынок тори дорожку. А Гариба убей, не будет он торговать на базаре. Да и на кой ему? Дом есть (он еще до армии построил, тесть подсобил), корова имеется, куры… Из своего сада фрукты продать по сходной цене, тоже, глядишь, две-три сотни. Опять же Сусанбер шелкопряда выкармливает; тут, если без обмана, до тыщи в год заработаешь. Деньги, что за прошлый год получены, до сих пор у нее лежат. (Он, когда пришел из армии, разнежился как-то раз, разомлел, ну у него и выскочило: в Ленинград, мол, тебя свезу. С тех пор Сусанбер каждый год деньги свои откладывает: все надеется поехать — повидать места, где Гариб служил.) Летом-то он и сам верит, что свезет жену в Ленинград, а как зима, не хочется чего-то с места трогаться. Ну, а денежки понемножку расходятся: туда, сюда… Двое парнишек у них растут — Сусанбер их одного за другим родила. Гариб еще и в армии не был. А сейчас, видно, кончилась щедрость божия, пять лет уже не рожает… В общем, с мельницей — это он правильно. Во-первых, никто над душой не стоит, не помыкает… Второе — круглый год при деле, с тоски не сдыхать в этой чайхане. А главное — хлеба настоящего поедят люди. Конечно, пылища на мельнице, в муке с головы до ног… Только ведь покойный дядя Машдислам сорок лет эту пыль глотал, а мужик был — дай бог каждому: в девяносто лет сидит, бывало, чаек попивает да о бабах толкует… Будешь ты о них толковать, если здоровья нет?! А у Джумшида этого сгниешь в чайхане от безделья!..