Антон Первушин - Свора Герострата

• Название: Свора Герострата
• Автор: Антон Первушин
• Издательство: Издательство: Детектив - Пресс
• Жанр: Боевик
• Год: 1997
• ISBN: ISBN: 5-218-00136-8

В романе-дилогии молодого петербургского писателя А. Первушина «Операция „Герострат“» бывший спецназовец Борис Орлов попадает в самый центр операции спецслужб по нейтрализации мощной террористической организации, созданной маньяком, убийцей-психотронщиком Геростратом.

---

Без стука приоткрывается дверь аудитории. В нее заглядывает молодой человек в очках.

— Ну что же вы остановились, товарищ студент? — добродушно осведомляется Гуздев. — Проходите, если уж решили порадовать нас своим присутствием. Только в следующий раз, попрошу, не опаздывать.

— Извините, профессор, — смиренно отвечает молодой человек, потом делает резкое движение правой рукой и захлопывает дверь.

В аудиторию, в ее недоуменную тишину влетает круглый темно-зеленого цвета предмет.

Он падает на кафедру перед Гуздевым, катится по ней, а когда Марк Васильевич наклоняется посмотреть, что это такое, вдруг взрывается ослепительно ярко, разметывая вокруг себя десятки осколков. А сразу вслед за ним криками боли и ужаса взрывается тишина.

Глава двадцать восьмая

Ночью на кухню пришла мама, но будить меня не стала: наверное, догадывалась, что тогда я точно откажусь ложиться. Убрала чашку с кофе, книгу, вытряхнула окурки в мусорное ведро, перенесла телефон в прихожую, а под голову мне сунула подушку.

Я обычно сплю чутко, но в ту ночь измотанный нервными и физическими нагрузками, ничего не заметил.

Мне снился Герострат.

Он сидел за столом в той самой комнате с пыльными углами, что так ясно привиделась мне днем; на столе там стоял телефон с хитроумным защитным устройством и средних размеров шахматная доска. За спиной Герострата была видна дверь. На двери надпись фосфоресцирующими буквами: «ARTEMIDA». И я во сне знал, что за дверью этой находится Елена, закованная в тяжелые цепи; натертые холодным металлом запястья ее кровоточили; кровь стекает на холодный бетонный пол, по которому время от времени пробегают, попискивая, крысы размером с упитанного мопса. Елена стонет, вздрагивает, когда крысы, пробегая, касаются лапками ее обнаженных ног, и зовет, зовет: «Боря! Боря! Боря!».

Я знаю, мне срочно нужно туда, в этот склеп за дверью. Но на дороге стоит стол, на дороге — Герострат. Он ухмыляется оскалом от уха до уха. Он подмигивает мне. Он подмигивает, и меня ударом отбрасывает прочь. Я кувыркаюсь, я невесом… Я кувыркаюсь и оказываюсь на полу.

Я вижу, как меркнет свет, комната разделяется четкой, словно нарисованной, границей между светом и тенью, и Герострат, и шахматная доска разделена ею надвое. Фигуры на доске шевелятся. Это уже не фигуры, а живые существа. Как в той забавной игре для IBM РС, в которую я поиграл полчасика на работе у Елены, дожидаясь когда она освободится. Только здесь нет ничего забавного: пешки здесь не маленькие, но храбрые копьеносцы, кони — не блестящие закованные в латы всадники, а ладьи — не гориллоподобные чудища, навеянные программистам увлекательным фильмом «Кинг-Конг». Все фигуры на этой доске — живые люди, и многих я узнаю: там собраны почти все мои знакомые.

Я вижу, они переговариваются друг с другом, недоумевают, как такое получилось, что оказались они вдруг на странном поле, разбитом на черные и белые клетки. Они еще не понимают, какая угроза нависла над их жизнями; они не видят той копошащейся на темной половине нечисти, что готовится к штурму, бренча хорошо смазанным оружием; не видят застывших взглядов; не видят пустых, навсегда лишенных выражения лиц…

Все это вижу я.

Мне хочется предупредить их, крикнуть, чтобы перестали они галдеть и пожимать плечами, чтобы увидели наконец, откуда исходит настоящая опасность и приготовились встретить ее, дать отпор. Но Герострат проводит ладонью над доской, а когда я поднимаю глаза, чтобы посмотреть на него, подносит указательный палец к губам, приказывая молчать.

Он все так же ухмыляется, зубы его блестят, а лицо его, подобно доске, разделено на две половины. При виде этого я начинаю понимать, почему глаза Герострата так часто смотрят в разные стороны. Потому что они — глаза двух разных существ. Здесь не один человек (враг!) Сидит за столом — их двое, и в одном из этих двоих я с ужасом узнаю самого себя.

А Герострат кивает довольный тем, что я понял, отводит руку, показывая пальцем куда-то в сторону. Я перевожу взгляд и вижу тот самый угол, в котором живет паук, только под колыхающейся от неощутимого сквозняка паутиной разбросаны не белые и черные фигурки, а люди — снова люди — и уже не живые, недоумевающие, как нас сюда занесло, а мертвые, для которых вопросов больше не осталось.

Там лежит Мишка Мартынов в переплетении трубок, в белой пропахшей медикаментами палате; там на грязном асфальте распластался Венька Скоблин с разнесенной в кровавые брызги головой, там лежит Андрей Кириченко, у него просто остановилось сердце и, там же рядом — Эдик Смирнов. Под ними растекается кровь, и пыль, смачиваемая ее медленным, но непрерывным потоком, собирается в темные мокрые комки.

Я пытаюсь разглядеть среди тел, кого же Герострат выбрал «конем — интересной фигурой», но не успеваю, не успеваю, потому что двуликий хозяин комнаты тихо, но отчетливо произносит:

— НЕ ТОЛЬКО Я, НО ТЫ!

Меня разбудил телефонный звонок в прихожей.

Я выпрямился и чуть не свалился со стула. Продрал глаза.

В окно кухни светило солнце, на столе лежала подушка. Ё-моё, подумал я. Проспал!

Взглянул на часы. Так и есть: 10.56. Первый случай после армии, чтобы я проспал почти до одиннадцати. С ума сойдешь с вами.

Острые переживания сна уходили, медленно смазывались, блекли.

Трубку сняла мама:

— Да-да… Кирилл? Помню, конечно… Нет, он еще спит… Как? Что ты говоришь?.. ДА КАК ЖЕ МОЖЕТ БЫТЬ ТАКОЕ?!

Голос мамы изменился и на такую ноту, что я подпрыгнул на своем месте, вскочил и устремился в прихожую.

— Да, Кирилл, хорошо… я передам…

Но она уже положила трубку.

— Мать, что случилось?! — закричал я, чувствуя, как самого начинает трясти от готовности услышать самое плохое.

— Преподавателя вашего… Гуздева, — проговорила мама, с трудом шевеля побелевшими губами, — полчаса назад… убили. Прямо на лекции… Там еще кто-то из студентов пострадал. Что такое делается, Боря?!

Вопрос мамы я оставил без ответа. Я сполз по стене на корточки прямо здесь, в прихожей. Я не знал, то ли истерично расхохочусь сейчас, то ли истерично же разрыдаюсь. В один момент я оказался на грани срыва, и куда бы меня повело, в какую форму истерии, не мог анализировать ни тогда, ни теперь. Помню только, как пульсировала перед глазами багровой надписью поперек всего мира нелепая неправильная фраза из сна: «НЕ ТОЛЬКО Я, НО ТЫ!», и еще скороговоркой по периферии сознания проскальзывало: «Конь — интересная фигура. Фигура интересная — конь.»

СХЕМА!

Я стиснул виски ладонями.

Просчет, просчет, ошибка. Гуздева не было в списке, да и как он мог там быть?! Я же зациклился на том, что Герострат угрожает моим БЛИЖАЙШИМ друзьям, моим ровесникам. И если теперь составлять новый список, то можно будет включить туда полгорода, и все равно нельзя будет сказать, кого Герострат выберет новой жертвой. Дьявол, дьявол, а не человек!

НЕ ТОЛЬКО Я, НО ТЫ!

— Что с тобой, Боря? — заволновалась мама, и голос ее прозвучал, как из другой вселенной.

Нужно собраться, не допустить истерики: испугаешь маму, да и истерика тебе ничего не даст…

Я встал. По стеночке. Сильная тошнота и звон в ушах.

— Ничего-ничего, успокойся, мам, — пробормотал я совершенно чужими губами.

И мой собственный голос прозвучал, как из другой вселенной.

— Это я так… от неожиданности… армию вспомнил…

Мама поверила.

Хоть я и в должной мере неохотно делился с ней воспоминаниями о происходившем в «горячих точках», старался свести все к фразам типа: «Да ничего особенного», «Постреляли — разбежались», «Пугали больше», «Нет, для нас никакой опасности не было» — она все-таки сознавала, что это даже не полправды, и то, что происходило ТАМ на самом деле, отпечаталось где-то во мне и не оставит уж до гробовой доски, но лучше не бередить, не тревожить старые раны. И конечно, мое состояние в тот момент прекрасно укладывалось в схему простейшего психологического этюда: убийство Гуздева — стрельба в «горячих точках» — жестокий приступ воспоминаний.

Мама поверила и сразу захлопотала. Как маленького довела меня до кресла в гостиной, усадила, побежала к аптечке за валерьянкой. Но когда вернулась, я уже прочухался, встал, отрицательно покачал головой при виде пахучего лекарства и начал собираться.

— Боря, ты куда?

— Пойду выясню подробности.

Времени терять нельзя, думал я, выходя из дома. Время теперь имеет цену крови. Равновесие на доске шаткое; если Герострат разглядит замысел моей комбинации, пойдут косяком обмены, и чтобы не допустить еще одного жертвоприношения, моя задача — отыскать этого маньяка за сегодняшний день. До полуночи. И ты его найдешь и уничтожишь! И пусть попробует кто-нибудь меня остановить…

Глава двадцать девятая