Максим Теплый - Казнить Шарпея

• Название: Казнить Шарпея
• Автор: Максим Теплый
• Издательство: 0dc9cb1e-1e51-102b-9d2a-1f07c3bd69d8
• Жанр: Политический детектив
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-056378-4, 978-5-9713-9922-3

Этот роман написан человеком, чье настоящее имя известно единицам. Макс Варм, он же Максим Теплый, – оперативный псевдоним разведчика-нелегала, который большую часть жизни провел за рубежом. Не часто человек, завершивший такую карьеру, продолжает жить и в своей стране в условиях глубокой секретности. Так что, увы, нам не приходится рассчитывать на то, что в романе автор приподнял завесу над хранимыми им тайнами.

…В автомобиле и был написан этот роман-провокация, в котором, помимо интригующего сюжета, обнаруживается «незамыленный», в меру ироничный, а местами очень острый взгляд на современную политическую жизнь страны. Автор намеренно щекочет нервы каждому, кто причастен к спецслужбам или занимается политикой. Политики же у него яркие и часто узнаваемые.

Это одновременно роман-байка, интересный тем, что с какого-то момента перестаешь понимать, где описание реальных событий и персонажей сменяется лукавым авторским вымыслом.

Ну и, наконец, это роман-боевик, слепленный по классическим законам этого занимательного жанра. Правда, с одним исключением: финал романа оставляет много вопросов, хочется спросить: «Что дальше?»

---

– А все эти материалы не могут быть фальшивкой, как со мной?

– Думал я об этом. Но, во-первых, с Будаговским все подтвердилось до миллиметра. А во-вторых... знаешь, кинозаписи эти подлинные. Я все-таки профессионал по этой части. Приходилось всякие киномонтажи сооружать. Нет! Эти точно не монтаж. Расписки там, бумажки всякие – это можно подделать так, что не поймешь. А кино – нет... Что меня окончательно добило, – Игнатов поморщился от неприятных воспоминаний, – это когда я Будаговского крутанул. Ему-то зачем перед смертью врать, невинного порочить? Я, кстати, его про Шарпея не спрашивал. Он сам начал рассказывать. В лицах... Шарпей тогда был руководителем группы военных советников. Он, собственно, и был папой торговцев оружием с советской стороны. Обеспечивал главный канал поставок – напрямую из Москвы. Те, кто оружие моджахедам поставлял и пакистанцев вооружал, были кровно заинтересованы в затягивании конфликта. Чем больше войны – тем больше денег!

– Слушай, а почему американцы сами не воспользовались этими материалами? Зачем ты им понадобился?

– И об этом я размышлял. Момент они упустили. Пока Шарпей был никто – военный пенсионер, не было нужды его компрометировать. Кому он был нужен... С точки зрения спецслужб даже хорошо, что никто не знает об их виртуозной работе по моральному разложению военного руководства противника. Когда Шарпей на Ельцина попер, никто и подумать не мог, что он эту махину одолеет. Тоже зевнули. Даже когда в Президенты пошел, надеялись, что дед будет человеком покладистым. А вот когда он в национальных героях оказался, боржоми пить было уже поздно. Потому что любой наезд на него уже воспринимался как провокация, как попытка опорочить человека, который вдруг стал разговаривать с американцами на равных. Ну, представь: если про него дурно говорят американцы, значит, хотят убрать российского патриота. Если оппозиция – дураку ясно: врет, клевещет. Журналисты? Кто рискнет? В чьи уста это можно вложить? Проще и дешевле его убить. Тем более нашими с тобой руками.

– Неужели он им действительно настолько мешает?

– Это иначе называется. Он им не просто мешает. Он им жить не дает! Некоторым – в прямом смысле этого слова! Он этим американским браткам и их российским партнерам все финансовые краны перекрыл. Цена вопроса – миллиарды долларов, которые Шарпей уводит из-под американского контроля. Он фактически открыто передает эти финансовые потоки своим верным людям.

– Так чем же он тогда тебе плох, Шарпей этот?

– Да это же просто перекладывание народных денег из кармана одних жуликов в карманы других! Он отбирает бизнес у тех, кто при Ельцине выслуживался перед американцами. Но не национализирует его, а передает своим. И все это прикрывается разговорами о благе страны и государственном контроле над национальными богатствами. К примеру, весь многомиллиардный бизнес Аграновича перешел к людям, назначенным на эту сладкую долю Шарпеем. А тот теперь на нарах парится.

– Парится на нарах? Это что-то новенькое в русском языке.

– Это-то как раз забытое старое. Но есть и новенькое. «Я как бы певец», к примеру. Или: «Он конкретный мужик». А вот еще: «Я, типа, к тебе приду», «я на самом деле пиво пью» – это и есть настоящая новая русская феня. На ней сегодня полстраны разговаривает. Как можно что-то делать «на самом деле»? И так прикидываю, и эдак, а понять не могу. То ли у меня что-то с головой неладно, то ли время такое – урканизация вместо цивилизации.

– Придется заново язык учить.

– Вот уж чего не делай, сынок. Тебя учили хорошему русскому языку. Вот его и вспоминай.

Вновь открылась дверь, и в кухне появился Иван Олегович Тихоня. Он подошел к Игнатову и что-то шепнул ему на ухо. Тот радостно потер руки и, обращаясь к сыну, воскликнул:

– Ну, что я говорил! Уже клюнули! Информация прямо из Администрации Президента! Сегодня в Москве арестован один из подручных Будаговского, который участвовал в закладке взрывных устройств. Он рассказал о подготовке покушения на Президента. Якобы ему об этом говорил Будаговский. И даже исполнителя назвал – Александр Фомин, он же Алик Хашеми. Все идет по плану, сынок!

– Так вы что, этого информатора сами выдали чекистам? – с откровенным изумлением и даже неприязнью спросил Фомин, глядя на Тихоню.

– Нет, Александр Борисович, – ответил тот. – Мы так не поступаем. Никогда! Мы даже не знали, кто помогал Будаговскому. Мы просто заранее позаботились о нескольких каналах утечки информации. Одним из этих каналов был именно Будаговский. Это сработало.

– Слушай, Сашка! – Было видно, что Игнатов немного захмелел. Фомин вспомнил, что в детстве и юности обращение «Сашка» было для него признаком, что отец выпил. Свалить же Игнатова алкоголем было практически невозможно. – Я знал, что от Будаговского эта информация уйдет. Ведь мне надо было ему как-то объяснить, почему я все это затеял. Я и объяснил, назвав в качестве мишени Шарпея. Саша! – Игнатов резко сменил тему разговора. – А почему же они не отказались от твоих услуг, когда ты им про меня сказал, что не дашь меня шантажировать?

– Кто? Американцы? Там смешно получилось. Они же меня в Пакистан переправили. И несколько дней со мной сильно работали. Я уперся: «Что хотите делайте, но отца вы через меня не получите». Они: «Мы пленку в Москву переправим». Я: «Переправляйте!» Выбора-то нет! Ну, думаю, из КГБ тебя вышибут из-за меня, из-за пленки этой. Ну, из партии исключат! Это все-таки не родину продавать.

– А вернуться, рассказать, что бред все это? С расстрелом...

– Папа Дима! Ты сам-то веришь, что тогда стали бы разбираться с этой историей? Свои бы и разорвали на части...

– Ну и дальше?

– А дальше... Меня в военном лагере держали, где американские инструкторы пакистанцев обучали. Я на их забавы посмотрел и говорю: «А хотите, фокус покажу, который ваши инструкторы не знают?»

– Наш, что ли, фокус?

– Ага! Только мне М16 дали. Я до этого из нее всего раза два стрелял. Думаю, вдруг не получится? Но получилось! Да еще как! Помнишь, как ты на отблеск учил стрелять?

– Помню, Сашка! Помню.

– Вот я и дал десять из десяти! От живота!

– По монете?

– Ну да! Они подбрасывали метрах в двадцати. А я сбивал. И будто голос твой слышу: «Бей на самый яркий отблеск – когда монета в самой высшей точке зависнет». С ними мужик один был. Серьезный такой. Он попросил показать все, что я умею. Я показал. Так судьба моя и решилась. Я – истинная правда – самый лучший был. Никто так не стрелял! Ну а потом – двадцать лет работы... Веришь, я ни разу промаха не дал... Первые годы – на Ближнем Востоке. А потом... Потом по всему миру наследил. Везде, где стреляли, где у американцев были проблемы с каким-нибудь человечком...

– Ладно, Сашка! Поздно уже. Зараз всю жизнь все равно не перескажешь. Давай спать! Завтра начинаем...

«Вычисли его, Володя!»

Гирин раскладывал на столе листки бумаги в каком-то непонятном порядке. Он читал что-то написанное на очередном листке и потом клал этот листок в правый угол стола. Потом читал следующий – и тот оказывался в левом. Когда весь стол покрыли белые прямоугольники, Гирин стал читать написанное, начиная с левого верхнего угла. Закончив чтение, он нажал кнопку селектора и отрывисто бросил:

– Владимир Геннадьевич, зайди!

Через пару минут в кабинет вошел Барков, и Гирин, усмехнувшись, подумал, что для такого крупного мужика кабинетные двери явно маловаты. Барков всегда протискивался в них боком, мелко перебирая ногами, отчего делался нелепым и неуклюжим.

Гирин показал рукой на покрытый белыми листами стол:

– Вот что я тебе скажу, Володя! Здесь все высказывания этого Игнатова за те три дня, что он был у нас, про власть, про страну, про Президента. Вот тут – оценки Каленина. А здесь – главное из показаний того задержанного – человека Будаговского. Если сопоставить сей роман со всеми событиями и действиями Игнатова, особенно с его рассуждениями о важном деле, из-за которого он остался в Москве, то почти не остается сомнений: он готовит покушение на Президента.

– Я согласен с этим выводом, Юрий Борисович! Но уж больно странно все делается – откровенно, с вызовом! Мы же тоже не пальцем... ой, извините!

– Точно! Не пальцем! Поэтому давай-ка обмозгуем вот что: ты видишь, куда они нас заманивают?

– Они нас заманивают куда-то туда, где можно ждать снайперского выстрела. На трассу, к примеру. Или на уличное мероприятие, где ожидается появление Президента. Заманивают – это точно! В снайпера мы должны поверить.

– Молодец! Я тоже так думаю! Этот Хашеми – красивая приманка. Но где тогда они реально ударят?

– А там, где мы их меньше всего ждем! Кремль штурмовать будут, к примеру! Я, после этой истории с вертолетом, готов во что угодно поверить! Ведь бред! Демонстрация! Плевок нам в лицо! Весь этот спектакль смысла никакого не имел! Да и Хашеми этого он мог у нас выпросить, не объявляясь лично. Так нет же! Сам явился! Это вызов, Юрий Борисович! Он унизить нас хочет! И переиграть! Причем, судя по его фантазии, это действительно может быть какой-то нетрафаретный ход.