А. Сахаров (редактор) - Николай II (Том I)

• Название: Николай II (Том I)
• Автор: А. Сахаров (редактор)
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-7632-0020-9

Николаю – Александр III: «Я завещаю тебе любить всё, что служит ко благу, чести и достоинству России. Охраняй самодержавие, памятуя при том, что ты несёшь ответственность за судьбу твоих подданных пред Престолом Всевышнего. Вера в Бога и в святость твоего царского долга да будет для тебя основой твоей Жизни».

В первый том произведений о правлении Николая II вошли следующие произведения:

И. Сургучёв «Детство императора Николая II»

Д. Вонляр-Лярский «Грех у двери (Петербург)»

Л. Жданов «Николай Романов – последний царь»

---

– Бессмысленный юноша при первой встрече со своим народом решился оскорбить заветнейшие народные верованья и мечты…

И кроме стены из прихвостней и жандармов, между народом и Николаем Последним встала стена охлаждения и отчуждения.

Но в распоряжении двадцатишестилетнего полковника-царя было ещё несколько миллионов штыков… Казаки и жандармы избивали у Казанского собора юношей и девушек, посмевших кричать о праве народа…[548]

А впереди назревала первая гроза, надвигались новые, всё более и более тёмные тучи…

Покойному Александру III удалось устранить войну с Германией, на которую толкали коварного соседа многие причины…

Но шайка, окружающая царя, все эти родичи-воры во главе с адмиралом Алексеем Романовым, Безобразовы и Ко[549], не насытилась русским золотом, которое грабила без стыда…

Под видом развития военного флота адмирал Алексей Романов начал своё пресловутое судостроительство… И миллионы денег, крупный град бриллиантов посыпались в сундуки любовницы адмирала, балета и в его собственные…

Покойный Бирилев[550] ещё в 1898 году писал адмиралу Мессеру:

«С несказанным ужасом прочёл я ваш отчёт. Что же такое? Флота нет. А то, что строится, – выходит негодным… Нам придётся за всё рассчитываться во время войны, когда на карте будет стоять честь, а может быть – и целость России! Все интересы флота сведены к личному интересу одного человека (в. кн. Алексея)! И в этом бы ещё полбеды. Беда в том нравственном разложении, которое из этого истекает… Деньги зря растрачиваются, а дело не делается.

Строили же казённые верфи прежде, строили долго, дорого, но крепко. А теперь строят не дешевле, так же долго, но из рук вон плохо!

Нет, лучше не быть властью, чем не уметь ею пользоваться! Кроме морского управления – и все остальные отрасли не лучше, если в них разберутся люди, умеющие говорить правду не стесняясь».

И как бы в подтверждение этих строк в заграничных газетах появлялись фотографические снимки с расписками в получении миллионных взяток, подписанными… генерал-адмиралом великим князем Алексеем…

Но последний Романов, всецело подпавший под влияние окружающей его клики, ни о чём не думал…

– Всё вздор! Россия могуча! – твердил он. – А эти сказки пускают наши враги…

На протесты лучших людей из народа ответил сперва – памятником своему самодуру-отцу на площади Николаевского вокзала, где кончается «Великая Российская дорога», ведущая от Балтийского моря к берегам Тихого океана, дающая выход царству в незамерзающую гавань Владивостока…

Народ «ответил» царю стихами-загадкой:

Стоит комод,
На комоде – бегемот.
На бегемоте – идиот.
На идиоте – шапка, и на шапке – крест;
А кто отгадает – того под арест!

Не думая, что новый путь может смутить близких соседей, «макак японцев», Николай поддался проискам Безобразова[551] с присными, которые втянули Россию в войну, окончившуюся позорным Портсмутским миром…

Этот тяжкий урок почти бесследно прошёл бы для царя, но тут грянул первый раскат решительной грозы. Ропот народной тоски и гнева…

Я, как и миллионы моих современников – жителей одной и другой столиц, – помню эти грозные дни. Город с миллионным населением, погружённый во тьму… Костры на улицах, вокруг костров – конные и пешие солдаты… Пушки на перекрёстках… Треск пулемётов, разрывы картечи вдоль Невы, навстречу чёрной толпе, идущей требовать справедливости и свободы, – свинец и смерть!..

Десятки тысяч людей помнят ясное морозное утро 9 января 1905 года… Дворцовую площадь…

Море голов, волны людские заливают Невский, Адмиралтейский проспекты и прилегающие улицы…

Тут и женщины, и дети, и генералы, и литераторы, артисты и учёные…

Ждут, когда появится рабочая масса, через Зубатова[552] и Гапона[553], через труп Плеве[554] пришедшая к сознанию, что «только в борьбе с самодержавием может найти и получить свои права русский народ»…

Там, у Зимнего дворца, рядами темнеют войска… Кавалерия, пушки… Гвардейская пехота… Жандармерия… Весь оплот царской власти…

У самого подъезда дворца вырисовываются очертания могучей фигуры великого князя Владимира Александровича[555], окружённого несколькими свитскими офицерами.

Он только что по телефону сносился со своим родичем-царём, получил определённые указания и ждал лишь момента для выполнения царской воли.

Но и этого не сумел сделать удачно «достойный» отпрыск Романовых…

От Исаакия показалась огромная толпа народа: впереди священники с иконами в руках, с Гапоном во главе… Женщины, дети, рабочие… Все – безоружны. Мирный характер шествия особенно подчёркнут, и потому толпа не верит слухам, что её примут залпами… Не верит она и словам юных бледных всадников-офицеров, и настоянию околоточных: «Разойдитесь!.. Сейчас будут стрелять!..»

Женщины и мирные зрители густыми рядами протянулись вдоль решётки сада на углах Невского, где он сливается с Дворцовой площадью и Адмиралтейским проспектом. Дети, как птицы, уселись на голых ветвях, на деревьях Александровского сада…

Замерло всё на площади, наблюдая, как движется вдали чёрная толпа людей, пришедших просить у царя хлеба и защиты от произвола его сатрапов…

И вдруг прозвучал рожок… как клёкот хищной птицы, завидевшей добычу… Вопреки военному уставу прозвучал один лишь раз, а не три, как водится в таких случаях…

Владимир Александрович отдал приказ. Приказ был повторён начальником гвардейского полка, стоящего лицом к Адмиралтейскому проспекту.

И грянул дружный залп…

Не кверху, как это всегда бывает сначала, – а прямо туда, в чёрную толпу, в гущу людей… И сюда, по решётке сада, по его деревьям, с которых жалкими, окровавленными комочками падали тела убитых детей…

Женщины, поражённые пулями, валились без стона на мёрзлую панель… С криком ужаса шарахнулась толпа прочь, давя и опрокидывая друг друга… Вослед им, в спину, грянул ещё залп, поражая на бегу людей, как волков!..

Так ответил Николай Последний молящему народу на просьбу о правде и хлебе!

И что-то непонятное совершилось в природе в этот миг, когда сотни человеческих жизней были сломлены по приказу бездушного повелителя…

Высоко, светло в чистом небе сияло январское солнце… А когда прозвучали залпы, когда кровью окрасились камни и снег мостовой, когда взволнованные души ударами свинца были вырваны из тела, – каким-то бледным светящимся кольцом, как бы дымкой тумана окружилось солнце, как будто вопли и стоны раненых, вся тоска умирающих донеслись мгновенно туда, в неизмеримую высоту, и там смутили покой мировых светил…

Всё-таки жертва была принесена не напрасно.

И эти залпы, и провокационная работа Зубатова, Азефа[556], Гапона – всё то, что, казалось, творится на гибель народной мечты о свободе, привело к её торжеству, хотя бы временному…

Кто из современников не помнит о великой забастовке, об этом параличе власти, поразившем Россию в октябре 1905 года! Именно она заставила печальной памяти Сергея Витте, графа Портсмутского[557], мечтавшего о президентстве в Российской республике, дать Николаю подписать акт так называемой «куцей конституции» 1905 года.

Подписывая «Хартию свобод», скреплённую словом монарха, Николай уже помышлял о том, как, успокоив взбаламученное народное море лживыми уступками, он снова возьмёт в свои руки вожжи, затянет удила, ещё сильнее пришпорит бока измученному, обескровленному народу.

Что эти строки – не моё личное предположение, а исторический факт, может подтвердить выписка из протокола происходивших в Петергофе прений при выработке текста закона о созыве Государственной думы с совещательными правами…

Ещё в феврале этого, 1905, года был дан торжественный рескрипт, подтверждающий согласие монарха: даровать стасемидесятимиллионному народу его «человеческие права»… И только семь месяцев спустя – после пролитой крови, после приказов «не жалеть патронов!» – Николай решился выполнить своё «царское честное слово»…

Правда, его заставили обстоятельства…

Правда, он думал поступить иначе… Яхта друга и советника царского, посланная Вильгельмом Гогенцоллерном для «спасения» последыша Романова, стояла под парами в Петергофе… Чемоданы были уже уложены.

Но явился Витте и сумел иначе «спасти положение».

Начались исторические заседания…

Все вокруг волновались, трепетали, давали, как умели, ответы на великие вопросы, поставленные Роком и историей перед Россией и её царём.

Сам царь сидел, слушал, изредка задавал вопросы, выказывал своё понимание задач царской власти в её отношении к народу.