Андрей Стерхов - Тень кондотьера

• Название: Тень кондотьера
• Автор: Андрей Стерхов
• Жанр: Фэнтези

Взято с СИ (zhurnal.lib.ru/comment/s/sterhow_a/dragon3-1bis) 28.01.2010

---

Прикрыв с исключительной осторожностью за собой дверь, я с кольтом на изготовке дошёл косым и коротким – всего на три шага – коридорчиком до кухни. Хоть и горел там свет, но никого не оказалось. В ванной и клозете – заглянул, проверил – тоже. Тогда, стараясь двигаться бесшумно, тихонько-тихонько, чуть ли не цыпочках вернулся в прихожую и направился к комнате. Сунул в приоткрытую стеклянную дверь сначала кольт, а следом резко голову и возрадовался – есть контакт.

Оборотень по прозвищу Дыг лежал на тахте, зарывшись лицом в подушку. На нём, крепко спящем, не было ничего помимо чёрных джинсов. В свете, обильно льющимся от уличного фонаря, я увидел местами ещё кровоточащую рану, что шла по спине оборотня узкой, но глубокой полосой от левого плеча к пояснице.

Ишь ты, тут же промелькнула у меня в голове, крепко я вчера Плетью Изиды приложился. Что говорится, от души. И как он только в седле удержаться-то сумел? Чудом, не иначе.

Прикончить спящего оборотня технически было проще всего. Подойти тихонько и, приставив ствол к уху, нашпиговать дурную башку отменным заговорённым серебром. Бах, бах, бах, и вся недолга. Ничего сложного. Да и для него самого это было бы, пожалуй, наилучшим исходом: смерть во сне, она, как ни крути, самая лёгкая. Да только не стал я поступать столь гуманным образом, не стал убивать его во сне, и были на то у меня веские причины. Во-первых, посчитал, что это будет всё-таки подло. Пусть гад, пусть нежить, всё равно подло. Как и все остальные, он имеет право на шанс. Во-вторых, мёртвый оборотень ничего бы мне о заказчике не рассказал, мёртвые они не шибко разговорчивые. А помимо этих двух была у меня ещё одна причина. Не основная, факультативная, но всё же. Дело в том, что всяких разных оборотней по жизни встречал много раз и со многими из них общался накоротке, а вот с генсельвольфами как-то вот не довелось. Видеть видел, двух или трёх, было дело, угомонил, но ни с одним даже словом не обмолвился. А хотелось бы. Честно говоря, очень меня интересовало, что может заставить человека добровольно вызвать из Запредельного духа волчьей злобы и вручить ему в бессрочное пользование свою бессмертную душу. До какой стадии сумасшествия или отчаянья нужно дойти, чтобы так поступить? И ради чего?

Одним словом, не стал я палить с бухты-барахты, не стал расстреливать спящего. Присел осторожно, старясь не скрипнуть, в кресло, что стояло у самой двери, и для начала осмотрелся: как у нас тут оборотни живут? Оказалось, не шибко богато. Оклеенная светло-зелёными обоями комната обставлена была без излишеств. Упомянутые тахта и кресло, старенький платяной шкаф, столик с ноутбуком, книжные полки – вот, пожалуй, и всё. Книг немного, все из старой серии "Классики и современники". Ни картин, ни плакатов, ничего подобного на стена, только на правой от не зашторенного окна стене, прямо над тахтой висит увеличенная и вставленная в металлическую рамку фотография, где пожилой военный в форме полконика ВВС стоит плечом к плечу со школьником старших классов. Вся грудь полковника увешана боевыми наградами (среди них между прочим два ордена Красной Звезды), а старшеклассник, в юных чертах которого нетрудно угадать нынешнего оборотня, держит в руке три оранжерейные гвоздики. Хотя фотография и была чёрно-белой, но никаких сомнений у меня не возникло, что гвоздики красного цвета.

Наверное, в День Победы, с любимым дедулей снялся, подумал я, после чего поднёс к глазам свои "Командирские". На часах было двадцать два сорок восемь. Пора начинать, решил я и, взяв оборотня на мушку, крикнул не громко, но чётко:

– Рота, подъём.

В следующий миг Дыг испуганно дёрнулся, повернулся набок, попытался вскочить, но, взвыв от боли, вновь повалился на тахту. Видать рана была намного серьёзней, чем это могло показаться со стороны.

– Что, так больно? – спросил я. Не сочувственно спросил, но и не издевательски. Просто заинтересовано.

Не удостоив меня ответом, оборотень медленно, с трудом отжался на руках и всё-таки поднялся. Развернулся и сел на край тахты, почему-то не лицом ко мне, а боком. Глянул мельком тяжёлым взглядом и опустил глаза.

– Чего волком глядишь? – хмыкнул я. – Сам во всём виноват.

Сообразив звериным своим чутьём, что суматошиться не стоит, Дыг сонно потёрся щекой о плечо, поднял с пола пластиковую бутылку с водой и сделал несколько жадных глотков. Потом плеснул на лицо и хрипловатым голосом сказал:

– Не надо меня лечить, дракон. Пришёл убивать, убивай.

– Это всегда успею, дело не хитрое, – заверил я. – Ты вот скажи мне сперва, чего тебе в жизни не хватало?

– Не понял. Что имеешь в виду?

– А то самое. Молодой, умный, собой хорош. Лера вон в тебе даже рефлексирующего мечтателя разглядела. Зачем в перевёртыши подался? Да ещё в такие суровые? Скажи, зачем Ашмрагира вызвал? Ведь, наверняка, не из глупой любознательности. Что-то ведь подтолкнуло. Что-то серьёзное. Скажи, не разочаровывай. Любопытно до ужаса.

Дыг будто не услышал меня, вновь приложился к бутылке и покосился с тоской на плотно закрытое окно. За стеклопакетом виднелась решётка. Шансов у парня не было никаких абсолютно.

– Слушай, – не оставляя надежду вызвать его на откровенной разговор, не унимался я, – а может, тебя всегда к этому тянуло? Может, ты по жизни садист? Скажи, кошек в детстве убивал? Лягушек резал? Ржал, дёргая девчонок за косички? А? Чего молчишь? Слышал, уже загрыз человечка во время салюта. Ну и как оно? Вставило?

Видимо, последним вопросом ткнул я в больное место. Оборотень дёрнулся как от удара и глянул на меня свирепо:

– Не человеком он был, тварью последней. Малолеток под уродов подкладывал, герыч пацанам толкал. Только в путь толкал. На том и поднялся. Стариков голоса на корню скупил, в депутатах бабло пилил народное, жировал. Мерзота.

– Ух, ты, – искренне удивился я и его аргументам и тому оскорблено-возмущённому тону, каким они были изложены. – Да ты у нас, Володя, оказывается, из идейных товарищей будешь. Интересно-интересно. Что ж это у нас получается? Получается, невмоготу тебе стало видеть – как там у Вильяма нашего Шекспира? – "торжество неправой силы и достоинство, что ввергли в нищету". Так? И чтобы, значит, бороться с подобным несправедливым положением вещей, заключил ты договор с дьяволом. Так? Но ты ведь у нас в этом блокбастере хороший парень, поэтому настоял, чтобы в договор включили десять заповедей. Вернее – девять. Все, кроме "Не убий" Я верно мыслю? Вижу, что верно. А ты слышал, что убивать тоже не есть хорошо?

Бог весть, какой там тумблер у него в голове в следующую секунду переключился, но только уставился Дыг на меня невидящим взглядом, и пошёл выговаривать как пописанному с горячечной убеждённостью фанатика, но при этом – и как это в нём совмещалось, не знаю – с замогильным бездушием голосового движка:

– Ведаю я, жжёт святой огонь и убийца в град Христа не внидет. Его затопчет бледный конь, и царь царей возненавидит. Но только смешны мне эти суровые вердикты. Кто придёт ко мне и с верою скажет: убить нельзя, не убий? Кто решится первым бросить камень? Нет меры, нет различия. Почему по закону убить хорошо и даже нужно, для идеи – невозможно? Кто мне ответит?

Спросил и уронил голову на грудь, будто не в силах был больше смотреть на глупого и наивного меня. А я, поражённый и ошарашенный, покачал головой:

– Кто, говоришь, ответит? Да хотя бы и я. И вот что я отвечу. Убивать для идеи – грех. По закону – вообще-то, тоже, поскольку закон – это тоже идея. Нельзя человека на идею менять. Человек он тёплый, его любить нужно. Ну, или хотя бы уважать. В крайнем случае – терпеть. До тех пор терпеть, пока в нём есть хоть что-то человеческое. И ещё скажу: праведного способа убивать не существует. Все в свой черёд ответим. И я отвечу. Так-то вот.

Хоть и не смотрел на меня в ту минуту оборотень, но ни словечка из моего ответа не пропустил, и с тем же неубедительным темпераментом ожившего зомби в свой черёд изрёк:

– Говоришь, дракон, нужно любить человека. А если нет в сердце любви? Говоришь, нужно его уважать. А если нет уважения? Я был на границе жизни и смерти, к чему мне слова о грехе? Я могу сказать про себя: "Я взглянул, и вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть". Где ступает ногой этот конь, там вянет трава, а где вянет трава, там нет жизни, значит, нет и закона. Ибо смерть – не закон.

В этих его сумрачных, не слишком понятных для меня словах промелькнул, как мне показалась, намёк на причину его страшного решения. И, зацепившись крепко за эту нечаянную оговорку, я поинтересовался осторожно:

– Насколько понял, ты за край заглянул? Туда, где так много всего ничего? Да? И что же у тебя такое было, если не секрет? Саркома лёгких? Диффузная лимфома? Лейкемия? Или просто суицидное состояние духа, вызванное непереносимой лёгкостью бытия?

Спрашивал я, не слишком надеясь на ответ. В такие сферы даже своих редко пускают, не то чтобы чужих. Однако Дыг ответил. Ответил без каких либо без подробностей, очень туманно, но всё-таки дал понять, что мыслю я в правильном направлении. Сказал он так: