Натан Рыбак - Переяславская Рада (Том 1)

• Название: Переяславская Рада (Том 1)
• Автор: Натан Рыбак
• Издательство: Издательство «Известия»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1971
• ISBN: 7-3-3

Историческая эпопея Натана Рыбака (1913-1978) "Переяславская рада" посвящена освободительной войне украинского народа под предводительством Богдана Хмельницкого, которая завершилась воссоединением Украины с Россией.

---

Уже перед рассветом, когда все, усталые и обессиленные, задремали, Галайда с Трохимом вышли к воротам. Молча стояли и смотрели на дорогу, исчезавшую за узкой полосой зари. Заговорил Галайда:

– А как начнет Гармаш расправу творить...

Трохим перебил:

– Ты ж говорил, он свой, поймет...

Ждал, что ответит Галайда. Тот молчал.

– Свой! – повторил Трохим. – Знаю я этих своих. Скажет: вера одна, а кошели порознь. Такие они все. Все, все чисто. Ох, думаю я, лучше было бы нам бежать! Да поздно, Галайда...

– А может быть... – сомнения всколыхнулись в сердце Галайды, и он больше успокаивал самого себя, чем Трохима:

– может быть, уважат! Мы не разбойники. Мы и под Корсунем, и под Зборовом, и под Берестечком под гетманскими знаменами стояли. Край от врага защищали...

– Уважат! – злобно перебил Трохим. – Сто киев в спину, а может, и так... – и показал рукой на перекладину, на которой ветер покачивал управителя Штемберга.

Взошло солнце, снопами лучей отодвинуло серые холмы туч куда-то за горизонт. Ветер сушил лужи посреди двора. Казаков не было видно, хотя высматривали их зорко, чтобы не свалились внезапно на головы. Трохим, казалось, успокоился. Приказал разжечь печи в гуте. За работу взялись охотно, каждый решил: если приедут казаки, увидят, люди работают, – какой же это бунт?..

Галайда отпер замки кладовых, открыл двери. На полках длинными рядами стояли бутыли, штофы, высокие, диковинные бокалы, кружки, у которых ручки были в виде птиц, бесчисленное множество медведиков, лежали кипами листы оконного стекла. Галайда покачал головой. Люди будут пить из этих бутылей и кружек, веселиться, держась спокойными руками за эти ручки, глядеть на свет божий сквозь это стекло, а медведики, украшенные узорами, поставят на богатые столы в зажиточных домах, и никто и словом не помянет тех, кто эти фляги и медведики выдул своею грудью...

Он огляделся. Напротив, в гуте, пылали печи. Люди подбрасывали в чаны золотистый, искристый, как бы пронизанный солнцем, межигорский песок.

Работали весело. Посреди двора, в котле на треножнике, варили обед.

Галайда вошел в гуту, стал на свое место, взял длинную медную трубку.

Коренастый однорукий Петро поднес ему ковш с расплавленным стеклом...

Улучив минуту, когда Галайда отложил трубку, Петро прошептал ему на ухо:

– А может, лучше бы нам податься?

Галайда сделал вид, что не слышит. Петро не унимался:

– Говорю, может, лучше податься? У Гармаша рука крутая, я этого харцызяку знаю!

– Поздно, да и некуда, – ответил Галайда и взялся за трубку.

– А может, всем нам, разом, – не успокаивался Петро, – в Чигирин податься, к гетману?

Галайда взглянул на однорукого.

– Вот так всем вместе стать перед ним и сказать: измучились мы, гетман, в реестр мы не вписаны, на землях наших королевская шляхта села, работа – горше неволи турецкой.

Однорукий говорил горячо, точно гетман стоял перед ним и внимательно слушал...

***

...Есаул Омелько прискакал к Гармашу в его киевскую усадьбу под Печерском среди ночи. Ввалился в дом.

– Беда, пан! Бунт! Дозорцев перебили, Штемберга...

Есаул говорил, а у самого была своя мысль: хорошо, коли Штемберга кончили. Давно тешился Омелько думкой – самому стать управителем...

Гармаш сперва ничего не понял. Через несколько минут все стало ясно.

Разбудил сына Дмитрия. Совещались, сидя в столовой на высоких венских стульях. Гармаш купил этот дом вместе с мебелью у польского шляхтича.

Теперь он уже и не заглядывал в Чигирин. Этот год удачливый был для купца.

В Киеве у него были две оружейные мастерские, да еще одна мебельная, за Днепром – усадьба, гута в Межигорье... И вот вдруг – на гуте бунт.

Сидел в одних исподниках, опершись локтями о стол, подробно расспрашивал есаула. Гармаш во всем любил порядок. Когда, как, где, сколько, почему? Омелько стоял, прислонившись к притолоке, сесть без дозволенья не осмеливался. Все рассказал – и о том, как Иван Невкрытый просил Штемберга, чтобы добрую пищу давали (тут Омелько постарался выставить Штемберга в худом свете), и о том, как Ивану Невкрытому выжгли, по приказу Штемберга, на груди разбойничьи клейма. Не преминул закинуть словечко о том, что Штемберг по воскресеньям возил неведомо куда стекло с гуты, и дальше рассказал обо всем, как было...

Гармаш понемногу успокоился. Однако с самого утра метнулся в Киев, к полковнику Мужиловскому. Силуян Мужиловский еще почивал. Гармаш сидел на крыльце, нетерпеливо постукивая палочкой по сафьяновым сапожкам. На цепи лениво побрехивал заморский пес. Служанки в запасках, покачивая бедрами, мелко стучали червонными сапожками на высоких каблуках, бегали из дома в кухню, стоявшую в глубине сада. Наконец Гармаша позвали. Мужиловский сидел за столом. Незнакомый запах напитка в серебряной кружке, от которой шел пар, защекотал ноздри.

Гармаш низко поклонился. Мужиловский милостиво протянул руку – все пальцы были усыпаны перстнями. Купец пожал ее обеими руками.

– Горе, горе! – заторопился он.

– Всюду горе, – философски утешил Мужиловский.

Он недавно возвратился из Субботова. Три дня, проведенные у гетмана, были заботны и мало приятны для него. Теперь в Киеве хотел отдохнуть. Об этом только и думал. Вскоре должны были развернуться такие события, что об отдыхе и мечтать не придется.

Мужиловский густо намазывал масло на ломоть паляницы, откусывал, запивал ароматным напитком и вытирал тонкие, закрученные кверху усы белоснежным платком.

Гармаш отметил: надо будет и ему поступать так же.

– Осмелюсь спросить, что это за напиток потребляете, пан полковник? – не удержался он. Решил: о гуте заговорит потом. Гута не убежит, а так будет лучше. Полковник – человек шляхетный, сам гетман с ним уважителен...

Мужиловский улыбнулся.

– Напиток сей прозывается – кофе. Добывается из зерна, похожего на наш желудь, и оный напиток весьма ценят в заморских краях, особливо в Туретчине. Когда был в Стамбуле, закупил такого зерна довольно. Ведь тут не добудешь ни за какие деньги.

– Почему же, пан полковник? Может, и я, если ваша ласка, куплю для торговли таких зерен...

Полковник хлопнул в ладоши. Выскочил из-за двери слуга в красном бархатном кунтуше:

– Кофе пану Гармашу.

– Слушаю, ясновельможный пан. – Слуга поклонился.

Принес в серебряной кружке кофе. Гармаш хлебнул сразу. Горячо! Обжег язык, горло, кое-как проглотил. Слезы выступили на глазах. Горько во рту.

Захотелось сплюнуть, но вместо того благодарил и восхищался:

– Знаменито, весьма знаменито!

Полковник позавтракал. Прошел с Гармашем в соседний покой. Гармаш все оглядел внимательно.

На столе лежали книги в кожаных переплетах. Поближе к краю стояла золотая чернильница в виде пушки, возле нее стакан со связкой гусиных перьев. В мисочке золотился песок.

Полковник сел в кресло, положил ногу на ногу, скрестил на груди руки.

Слушал.

Гармаш начал. Где же конец своеволию? Рассказал про гуту. Как дальше быть? Понятно, когда с польскими панами так поступают посполитые, а то свой на своего руку подымает. Полковник молчал. Слуга принес трубку.

Мужиловский закурил. Гармаш не переносил табачного дыма и украдкой отгонял его легким взмахом руки. Просил у полковника казаков. Надо, чтобы какая-нибудь сотня заглянула в Межигорье. Надо постращать бунтовщиков.

Только бы пан полковник помог, а на счет благодарности пусть не изволит беспокоиться.

Мужиловский молчал. Сквозь облачка табачного дыма поглядывал на Гармаша. Этот купец на его глазах созрел и налился, как арбуз. Год-два назад был простой чигиринский мещанин. Война ему только на пользу пошла.

Острая неприязнь к Гармашу шевельнулась в Мужиловском. Подумал о нем: похож на паука. Ну да, чистый паук. Даже усмехнулся.

Усмешка обидела Гармаша. У него горе, какой же тут смех? Гармаш повторил: «Сотню казаков – и снова будет порядок, а то дай этим хлопам волю!..»

«Сам недавно был хлопом», – сказал про себя Мужиловский, но тут же задумался. Вправду, дай им волю! У него за Днепром тоже были маетки. Там тоже полного спокойствия не было. Кто знает, какую песню запоют его посполитые через месяц? Гармаш прав. Бунт – вещь недопустимая сейчас.

Народ должен быть един. Вспомнил слова гетмана: «Зажав всех в кулак, готовиться к новому бою...» Он отложил трубку.

Гармаш давно замолчал. Ждал доброго слова. Мужиловский поднялся.

Подошел к окну. Поглядел на площадь. В комнату, донесся звук трубы. Гармаш тоже выглянул в окно.

Площадь мигом заполнилась конными людьми. Впереди на сильном жеребце скакал нарядный всадник с саблей на боку. За ним трое трубачей, и еще много всадников. Кавалькаду замыкали слуги, держа в руках концы сворок, на которых бесновались охотничьи псы. Охотники свернули на улицу, но воз с тыквами, запряженный волами, загораживал им дорогу. Всадник с саблей повелительно крикнул. Несколько слуг подбежали к возу, навалились на него сбоку и опрокинули в канаву. Дядько, сидевший на возу, скатился вместе с тыквами. Кавалькада ускакала с веселым хохотом.