Александр Морозов - Программист

• Название: Программист
• Автор: Александр Морозов
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

---

И ведь именно понимание. Именно серьезные, умные, толковые люди вокруг. Если бы просто сплетники, т и говорить не о чем было бы. Нет, это стиль мышления такой. И больше: стиль жизни.

Знал я о ней немного. Не люблю я выспрашивать, да и было у нас с Колей множество своих разговоров, и затей, и проектов всяких — хоть отбавляй. Так что родственников мы особо не обсуждали, даже таких выдающихся, кан Исидора Викторовна.

Знал я, что до войны жила она в Крыму, где служил ее муж, полковник авиации, молодой и красивый романтик. (Так донесло до Коли семейное предание.) То же предание гласило, что с первой он познакомился с Антониной и вроде бы дело у них шло к расписке. Но когда Антонина привела его в дом показать родственникам, он увидел Исидору… Через два месяца он получил назначение в Крым, и Исидора Викторовна покинула отчий дом. Через полтора года он погиб. Погиб у нее на глазах. Жена поехала вместе с мужем на аэродром — посмотреть, как он летает. Предстоял простой тренировочный полет. Тренировочный полет при идеальной летной погоде. «От винта-а!» — и вот перед крыльями возникли два серебристо-пульсирующих диска вращающихся пропеллеров. Предстоял самый простой полет при идеальных условиях. А в самолете сидел не новичок — ас.

Но в следующее мгновение самолет страшно завибрировал. Затем раздался взрыв, и самолет превратился в факел. Сгорело все, что могло сгореть.

После войны Исидора Викторовна жила в Москве, преподавала в детской музыкальной школе по классу фортепиано. Второй раз была замужем и неудачно. По крайней мере, так можно было судить по сроку: от второго мужа она ушла через год. Ни имени его (какой-то ученый, и даже какой-то крупный ученый), ни причины развода семейное предание не сохранило. Не упоминало, вернее.

Последние лет пять видел я Исидору Викторовну очень редко — несколько раз, может быть. А сейчас она стояла в прихожей и улыбалась мне. Разумеется, не джокондовской, но не менее загадочной, не менее таинственной улыбкой.

— Коля скоро должен прийти. Проходи, Гена, раздевайся Давно тебя не видела. Проходи, проходи.

— Я наверное, пойду, Исидора Викторовна?

— чему ты только в институте учился? Кибернетике все своей.

— В институте кибернетике выучиться нельзя, Исидора Викторовна. Это потом, на практике.

— Ну, ну… Я же ничего не имею против. Очень милая вещь. Садись-ка вот сюда, садись, садись, Коля придет сейчас. И чаю сам себе налей. А если будешь столь догадлив, и за мной поухаживаешь. Н-да, очень милая вещь… И, как говорят, «профессия в руках».

(Что-то слишком она язвительно. Где-то чуть-чуть более жестко, чем просто так.)

— С профессией, значит, у тебя все в порядке. И жених ты, получается, хоть куда. А вот пить не научился. Так уж лучше и не стоило бы, а? Личико у тебя сейчас просто замечательное! Замечательно красивое и умное.

— Да с премии, Исидора Викторовна. От наших ребят разве отделаешься? Пойдем да пойдем. Ну, зашли в шашлычную, посидели. Да это ничего. К вечеру я разойдусь. Мне сейчас лучше прогуляться бы, может…

— На свежий воздух…

— Ну да. Я здесь знаю одно место, Коля, наверное, к одному товарищу зашел.

— На свежий воздух, значит. Н-да… Прогуляться. Рассудителен не по годам. Все правильно говоришь. Да ты сиди, сиди. Успеешь еще. Долей-ка мне вот крепкого. Та-ак. Ну а премию за что дали?

— Да у нас там много всяких разных. И квартальные, и тематические…

— Ну а все-таки? На этот-то раз за что? Или все вместе?

— Да нет, так не бывает.

— Да… я и сама думала, что так не бывает. Хотя и насмотрелась равного. Но ты, мои голубчик, «нечто», я тебе доложу. Вещь в себе некоторым образом.

— А… что… почему, Исидора Викторовна?

— Ты знаешь, есть у юристов такой термин «в запальчивости и раздражении». Смягчающее обстоятельство такое. Так я на месте адвокатов тебя как живую иллюстрацию на суде демонстрировала бы. Ходячий термин! Классика!

— Да я немножко… там… вчера.

— А как ты складно говоришь! Как все логично, отчетливо. «Там», «вчера». А почему бы не здесь и не сегодня? Почему именно «там» и «вчера»? Ты что, уже исчерпан? И когда же ты восстановишься после столь грандиозного выступления «вчера» и «там»? Когда мы снова сможем увидеть тебя на коне и в доспехах?

— Вам… что-нибудь Коля рассказал?

— Источник информации не должен тебя так волновать, как содержание. Тем более, содержание весьма странное. Изящным слогом говоря.

— Я вчера… понимаете, с утра я запустил одну программку…

— Ну зачем же программку? Коля говорил, что это большая и сложная работа. И она у тебя долго не получалась. А вчера получилась.

— Ну да. А Лида… это моя знакомая…

— Теперь это называется знакомая.

— Ну, в общем…

— В общем и целом, брось заикаться. И садись-ка посвободней, чего ты так съежился? И что же?

— Что?

— Что же ты теперь собираешься делать?

— А что надо делать?

— Мой милый, ты теперь должен ставить вопрос по-другому: что можно? Что еще можно сделать? Если хоть что-то еще можно, конечно. Ты вчера вел себя ужасно по отношению, по крайней мере, к двум людям: к Лиде и к своему товарищу. К Лаврентьеву, кажется. Он, правда, еще этого не знает, но это ровным счетом ничего не меняет. Понимаешь? Ровным счетом ничего. А по отношению к тебе один человек вел себя но крайней мере глупо: привел тебя, пьяного, в компанию. Ну ладно. Коля свое уже получил. А с тобой-то, дружок, посложнее.

— Исидора Викторовна, нельзя ли… как-нибудь так сделать, чтобы я с ней поговорил. Сейчас она ведь просто не хочет говорить, и все тут

— А как же это сделать? Может, ты подскажешь? Если она не хочет с тобой говорить, как же это ты прикажешь наоборот все сделать? Да и о чем вам говорить сейчас?

— Но не может же быть, чтобы вот так, иа-за одного раза…

— Может и из-за полраза. Ну, не в этом дело. Что может, а что не может — тут уж положись на божью волю. Тут уж какая карта выпадет. Результата мы предугадать не можем, в наших силах только одно: держаться самим как можно лучше.

— Легко быть фаталистом…

— Мне нелегко, Гена. Ты это знаешь. И это не фатализм совсем. Так устроен наш мир. И мы живем именно в нем, а не в каком-то другом. Никто не может тебе дать гарантии, чего ты добьешься. Но ты можешь быть гарантом самому себе. Если сделаешь все, что можешь.

(Я вспомнил, как две ночи я делал все, что можно, и даже, наверное, чуть больше. И что из этого вышло. Но промолчал. Я начинал понимать мой срыв. Подсознательно я считал, что гарантии моих усилий обеспечены. Кем — неважно. Но они существуют. А потом они оказались нарушенными. Потом оказалось, что они и не существуют.)

— Так вот, Гена, твои переживания никому не нужны в том числе и людям, которым ты, наверное, и не желая этого, причинил боль. Можешь продолжить вчерашнюю серию и пропиться дотла, можешь рвать и метать, можешь даже стихи кровью нацарапать. Только стихи-то будут не есенинскими, а все это, вместе взятое, ни у кого даже интереса не вызовет. Видали все всё это и перевидали. В этой ситуации девять из десяти распускаются. Хотя бы временно, ненадолго. А за это время все и происходит. Женщину за это время можно потерять.

Помолчали.

— У тебя по работе сейчас что-нибудь крупное предстоит?

— Да всякое есть.

— Нет уж, Геннадий, всякое — это когда можно работать и можно покуривать. Переживать — в твоем случае. Я имею в виду дело. Чтобы для тебя оно важное было и чтобы горящее. Чтобы немедленно его начинать нужно. Впрягаться.

— На том и стоим, Исидора Викторовна.

— Это на чем же?

— Да целый ворох дел. И спуталось все… В узел какой-то. В бухту целую. И все в одно упирается.

— Вот ты этим одним и займись. И займись по-настоящему. Как будто и нет у тебя ничего в тылах. Разорения никакого. И не думай ни о чем. С думой оно, знаешь, на печи хорошо сидится. Ну ладно. Иди подыши свежим воздухом. Или раздумал?

— Нет, нет, Исидора Викторовна. Я уж пойду. Когда я остановился в прихожей, чтобы попрощаться, она, поправляя на мне выбившийся шарф, сказала:

— Видишь ли, Гена, если бы ты накричал все это мне — я ведь знаю о тебе все; понимаешь, я, может, как-то бы и поняла, что и отчего. Попусту, кстати, это говорят, что понять — простить почти. Разные это совсем вещи. Но я хоть поняла бы. Но ведь Лида-то тебя не знает, как я, с десяти лет. Да, впрочем, запомни и так: женщина не обязана знать о мужчине ничего, кроме одного: хорошо ей с ним или плохо.

На следующий день все завертелось резво, быстро, 0ткровенно. „

Они решили ничего не выжидать. Ни недели, ни дня, ни часа. Когда я подошел к Кире Зинченко и попросил ее показать, как двигается программа, Кира виновато посмотрела на меня и сказала, что она третий день занята другим. Телешов снял ее с почти законченного блока я засадил изучать какую-то брошюру по несамосопряженным операторам. Абстрактная математическая работа, И как Кира Зинченко может разобрать ее, когда, наверное, и на мехмате всего с десяток-другой человек занимаются несамосопряженными операторами. Это было уже явное вредительство. И сработано весьма грубо. Но Телешов, верно, уже считал, что пора. Что чем хуже, тем лучше.