Александр Морозов - Программист

• Название: Программист
• Автор: Александр Морозов
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

---

Когда я потом спрашивал Витю, как ему все-таки это удалось, он ответил:

— Я просто отключился от всего, кроме пульта, и держал в уме все ячейки оперативной памяти. Как шахматную доску, понимаешь?

А в тот вечер, когда я привел его к Комолову, он принес бутылку водки и бутылку вина. Водку мы выпили втроем, а потом Комолов и Витя, уже вдвоем, выпили вино. За знакомство. Так они понравились друг другу. Или понравилось вино? Наверное, и то и то. Помню только, что потом они долго спорили о «парадоксе заключенного», прекрасной шутке из алгебры конфликтов.

Двое арестованных по одному делу сидят изолированно друг от друга, и ни один из них не знает о показаниях другого. Если не признаются оба, то каждый получит по году. Если признается и тот и другой, они получат по пять лет. Если же один признается, а другой нет, то первого отпустят, а второй получит десять лет. Возникает дилемма — признаваться или нет. Будешь отпираться — можешь получить год, а можешь и десять. Признаешься — то ли отпустят, то ли будешь сидеть пять лет. Все зависит от показаний второго. Но и для него ведь все зависит от твоего показания. Ситуация парадоксальная, приходится принимать в расчет расчет другого. Но туг происходит зеркальное, бесконечнократное отражение, потому что расчет другого основывается на анализе твоего расчета, который основывается на анализе его расчета и т. д. …

Витя Лаврентьев в отличие от Комолова не знал, конечно, литературу по данному вопросу, но, видно, выпитое им вино обладало хорошими стимулирующими свойствами; он ничуть не уступал Комолову в анализе возможных стратегий и даже сам предлагал весьма тонкие и изящные варианты. Я же слушал их вполуха а сидел у телефонного столика в приятном подпитии и в размышлении, кому бы позвонить. Друзья-интеллектуалы вполне были довольны друг другом, мне же нужна была живая душа, чтобы скоротать оставшийся вечер. Заниматься или даже читать детектив после стакана водки нечего было и затевать. Впрочем, я, кажется, тогда так никому и не позвонил. Иногда приятное размышление «кому бы позвонить» вполне достаточно само по себе и преотлично заменяет реальный звонок.

Потом Витя часто приходил и ко мне, и к Комолову, приходил один или с кем-то, трезвый или не совсем, но всегда интуитивный и победоносный чудо-юдо программист. Да, я отлично все это помню. Вот только что делать теперь мне со всей этой памятью? Теперь…

Ведь уже полгода Витя по-настоящему нигде не работает. Из НИИ, несмотря на отличные отношения с шефом, его уволили ввиду чрезмерного увлечения тонизирующими свойствами алкоголя. Пару месяцев он работал осветителем в театре, а затем… Он пришел ко пне позавчера утром и сказал просто, что его осудили на полтора года условно. В ресторане «Центральный» Витя завязал оживленную дискуссию с метрдотелем о методах обслуживания. Дискуссия велась отнюдь не с академической сдержанностью, и была вызвана милиция. Метр и четыре официанта написали заявление о дебоше. Неизвестно, насколько они погрешили против истины, назвав поведение Лаврентьева дебошем, но он был один, а их было много. Их и их заявлений. Да к тому же милиция установила, что месяц назад Лаврентьев был оштрафован на десять рублей за нахождение в общественном месте в нетрезвом состоянии.

Витя, кажется, был напуган случившимся. И у меня возникло после его рассказа какое-то сосущее чувство. Впрочем, когда я позже разобрался в ном, то с легким изумлением убедился, что меня пугала и волновала не столько судьба самого Лаврентьева, сколько возможные последствия его окончательного падения для меня. И дело тут было не в том, что Витька, который привел меня в программирование, с которым мы отпахали добрую сотню нарядов и который, наконец, в нарушение всех и всяческих уставов, стоя на посту, отдал мне свои ножны от штыка, чтобы Витька Лаврентьев был мне безразличен. И не так уж я боялся шепотка за спиной: мол, вместе пили, друг теперь сидит, а ему хоть бы что. Дело тут было тоньше.

Когда я представил себе, что через неделю или через месяц Витька опять где-нибудь сорвется и получит все, что ему положено, я смоделировал свое ощущение при этой, будущей пока, ситуации. И обнаружил любопытную штуку. Я обнаружил, что мне будет очень плохо и неуютно жить, пока Витя будет пребывать в местах не столь отдаленных. Мне будет плохо потому, что плохо будет ему. Но я совершенно четко почувствовал, что я не хочу, чтобы меня что-то беспокоило. Чтобы мне было плохо. Неважно, по какому поводу. Главное — это не дать нарушить собственный душевный комфорт. Я подвержен состраданию? Что ж, придется следить, чтобы не дать повода проявиться этому чувству.

Вот какую презабавную и смутно-неутешительную вещь обнаружил я во всем этом деле. Но все это, конечно, только нюансы, касающиеся сугубо меня. А насчет своего чересчур жизнелюбивого друга я решил просто: когда «начальник транслятора» Григорий Николаевич Стриженов в очередной раз намекнет мне о творческом характере работы именно в его отделе, я скажу, что есть у меня на примете проверенный, железный кадр, и фамилия ему Лаврентьев.

Впервые я услышал о СОМе от Ивана Сергеевича Постникова. Это было на следующий день после «победного» разговора с Борисовым. Телешов за весь этот день в институте не появился, так что победный разговор себя еще не оказал. За час до конца работы я заглянул в кабинет к Ивану Сергеевичу, чтобы уточнить, останется ли он после работы поблицовать. Во время обеда такой разговор вроде был, но мне нужно было знать наверняка. Я созвонился с Лидой и узнал, что она могла бы встретиться со мной неподалеку от нашего института (в том же сквере, где я ее увидел впервые), но только через час после окончания нашего рабочего дня. Час слишком мало чтобы смотаться домой, и слишком много, чтобы читать газеты на улице. Да к тому же в зимнее время. Идеальным вариантом было бы сгонять несколько партий с Постниковым. С этим я к нему и направился.

Постников тотчас же согласился с моим предложением, вернее, подтвердил планы, высказанные ранее, но когда я хотел уходить, остановил меня.

— Геннадий Александрович, у тебя срочного сейчас ничего нет? — спросил он меня.

— Нет, Иван Сергеевич, — ответил я. — Тут уж осталось всего ничего.

— Ну вот, давай лучше поговорим. Знаешь, что такое СОМ?

— Знаю. Система обработки массивов.

— Н-да. То есть ты знаешь, что такое слово СОМ, а систему-то, наверное, саму не очень? Э?

Я знал только, что СОМ — это система обработки экономической информации, которую слепила какая-то капелла под управлением чуть ли не академика Ванина, и что она внедряется сейчас на Куриловском радиозаводе.

Постников разъяснил мне, что СОМ — это не просто какая-то или очередная система АСУ (автоматизированная система управления), а система, которая претендует на звание образцовой, эталонной. Внедрение на Куриловском заводе задумано как образцово-показательное, чтобы затмить глаза Совету генеральных конструкторов АСУ восьми министерств. Если маневр удастся, СОМ будет затверждена как единая система АСУ, обязательная к внедрению на всех крупных предприятиях всех восьми министерств. В том числе, естественно, нашего министерства. Внедрение на заводе, как и внедрение всякой большой и сложной системы, идет, конечно, со скрипом: производственники сопротивляются, в самой системе всякие недостатки и недодумки, эффективность и реальная целесообразность всего начинания висят пока в воздухе. Но капелла под руководством некоего Северцева и при прямой поддержке академическим жезлом Ванина успела создать колоссальную документацию по системе — сорок восемь томов описания программ, алгоритмов, информационного обеспечения и т. п. И теперь, потрясая сорока восьмью томами, Северцев, не дожидаясь результатов внедрения, которое может растянуться на годы и неизвестно чем закончиться, хочет заранее затвердить СОМ, и вот для этого созывается Совет генеральных конструкторов. Естественно, всем, чьи интересы затрагивает система, разосланы приглашения и предложения подготовить свои отзывы и замечания. Ну а наш институт — головной по всему комплексу вопросов, связанных с АСУ.

— Так что Карцеву как директору института отзыв подготовить и позицию определить надо «воленс-неволенс», — закруглил Иван Сергеевич и замолк, по-видимому полагая, что мне все теперь ясно. Но я ничего не говорил, и он продолжал.

— Мы тут сегодня у Карцева обсуждали, кому за это взяться. Он с самого начала Стриженову давал, но тот — ни в какую. Ты же его знаешь: у меня, говорит, с ТК-3 полный завал, ну и так далее. А какой у него завал, когда все крутится полным ходом. В общем, так или иначе, Григорий Николаевич наотрез отказался. Карцев на меня стал поглядывать. Я ему резонно завернул, что в принципе я, мол, не против, но у меня совершенно нет людей. То есть желанье-то у меня есть, ну а в смысле возможностей, сами, мол, видите. В общем, чтоб долго тебе не говорить, решили так: за отзыв будем отвечать мы с Борисовым. Причем основном здесь Борисов, а я так, на подмогу. (Узнаю Ивана Сергеевича с его вечным аристократическим желанием оставаться сбоку припека.) А уж когда мы от Карцева с Борисовым вышли, продолжал Постников, — я его спросил, с какими он силами думает эту работу проворачивать… Н-да… Так вот, он сказал, что в основном СОМом будешь сниматься ты.