Иван Кудинов - Переворот

• Название: Переворот
• Автор: Иван Кудинов
• Издательство: Издательство «Современник»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5 - 270 - 00729 - 0

Историко-революционный роман барнаульского прозаика Ивана Кудинова «Переворот» посвящен первым годам революции и гражданской войны в Сибири. Автор рассказывает, как непросто проходило становление Советской власти на Алтае, как использовали политические авантюристы всех мастей идею Алтайской автономии, натравливая коренное население на большевиков, как разжигали белогвардейцы национальную рознь, прикрываясь именем честного, уважаемого всеми художника Гуркина, ставшего во главе Каракорум-Алтайского округа… Многие страницы истории, нашедшие отражение в романе, малоизвестны широкому читателю.

---

— Верно, — подтвердил Бергман. — Слух соответствовал истине.

— То есть как соответствовал? — удивился Третьяк. — Вы что же, ноги им ломали?

— Приходилось.

— Да зачем же? Кур-то зачем вы увечили? Бергман вздохнул, подумал и сказал:

— Во имя науки, Иван Яковлевич. Третьяк засмеялся:

— Выходит, гуси в свое время Рим спасли, а куры спасли меня?

— Вот именно! — живо и радостно подтвердил Бергман. — И спасут, избавят от недуга не одного еще человека. Тут ведь загадки никакой, — пояснил он. — Когда сломанная нога у курицы начинает срастаться, подкармливаешь курицу серебряным порошком, который, во-первых, чудесным образом способствует срастанию, а во-вторых, образует на месте срастания хрящеобразный бугорок… Ну так вот: после того как курицу забьют, «бугорок» этот срезается и тщательно перемалывается. Так вот и получается костное серебро…

— И все? — удивился Огородников. — Но как вы додумались до этого, товарищ Бергман?

— Додумался не я, способ лечения серебром существовал с давних времен, потом был забыт. А я вот вспомнил… вот и вся моя заслуга.

— Нет, вы посмотрите, и он еще пытается умалить свои заслуги! — воскликнул Огородников и весело посмотрел на Третьяка, потом снова на фельдшера. — Товарищ Бергман, объявляю вам благодарность за ваш чудодейственный порошок… и за отличную службу революции.

***

В середине августа командиры повстанческих отрядов, действовавших в районе Казачьей линии, собрались в Малом Бащелаке на первое совместное совещание. Вопрос был один: усиление и расширение партизанского фронта. Но как это сделать, с чего начинать — толком не знали. И причину последних своих неудач видели в одном: малочисленность отрядов, слабое вооружение партизан.

Разговор получился горячий, нервный. Одни предлагали выжидать. Другие не соглашались: «Промедление нынче смерти подобно». Что же делать? — спрашивали друг друга, не находя ответа, и этот вопрос как бы повисал в воздухе.

Третьяк был приглашен на совещание в качестве «вольнослушателя», как он в шутку заметил, но слушателем он оказался внимательным и серьезным. И чем больше он слушал выступления и споры командиров, тем больше убеждался в том, что выхода из создавшегося положения они не видят, не находят и, по всей вероятности, так и разойдутся, ни до чего не договорившись и не приняв никакого решения.

Тогда Третьяк попросил слова.

Командиры переглянулись. Как? Для них он все же был никто, во всяком случае никем и ничем не командовал, к повстанческому движению прямого касательства не имел… О чем ему говорить? Однако после некоторых колебаний все-таки разрешили:

— Ладно, пусть говорит. Послушаем.

Третьяк встал, скрипнув кожаными гетрами, и примолкшие командиры выжидательно и с любопытством уставились на него.

— Во-первых, товарищи, как мне кажется, вы не там ищете причины своих неудач, — сказал Третьяк.

— А в чем же они, по-твоему, наши неудачи?

— Причины в том, что нет в отрядах настоящей революционной дисциплины, товарищеской спайки. Посмотрите, что происходит: повстанцы уходят из отрядов, когда им вздумается, закидывают ружья на плечи — и по домам. Подоспела, видите ли, жатва… А там — молотьба. Мужик без дела сидеть не будет.

— Это правда, — согласились командиры. — Что и говорить, сильно оголяют ряды.

— А вы сами, партизанские вожаки, — продолжал Третьяк, — перед кем отвечаете за свои действия, с кем согласовываете? И кто, наконец, направляет и координирует ваши действия?

— Кто ж их будет направлять? Главковерха у нас пока не имеется… — сдержанно посмеялись.

— А жаль. Жаль, что не имеется! Вот и получается, что отряды крутятся вокруг своих деревень, а дальше дороги не знают…

— Свои деревни тоже надо защищать.

— Надо, кто спорит. Только кто же будет защищать другие деревни? И потом, как я полагаю, Советскую власть надо утверждать не только в деревне. А для этого требуется сила.

— Где ж ее взять? Подскажи, если знаешь.

— А я уже сказал: прежде всего, необходимо укрепить в отрядах дисциплину. Затем: нужен главный штаб партизанской армии, который бы каждодневно направлял все действия, решал тактические и стратегические задачи…

— Прежде армию надо иметь, — язвительно заметил Огородников. — А где она?

— Вот это правильно, — согласился Третьяк. — Вот с этого и надо начинать. Нужна единая и крепкая повстанческая армия. Такая вот, как этот кулак, — вскинул руку и сжал пальцы. — Только тогда можно рассчитывать на победу. А мелкие вылазки и отдельные удачи общего успеха не принесут, поверьте мне.

— Верим, — сказал Огородников. И вдруг предложил: — Вот ты, Иван Яковлевич, и бери это дело в свои руки.

Командиры, смотревшие теперь на Третьяка иными глазами — грамотный мужик! — неожиданно горячо и дружно поддержали Огородникова. И Третьяк не успел глазом моргнуть, как был избран комиссаром по организации повстанческой армии.

— Да вы что, товарищи? — растерялся он. — Чтобы заниматься этим, нужно хорошо знать Горный Алтай, положение дел во всех его районах, а я человек новый…

— Ничего, узнаешь. Проводника дадим хорошего. Вон Акимова, он Горный Алтай знает вдоль и поперек… Да ты за ним, товарищ Третьяк, как за каменной стеной будешь! — повеселели командиры. Настроение враз поднялось, потому как вопрос вроде бы прояснился и надежда на успех появилась реальная.

— Ну что ж, — сказал Третьяк, — спасибо за доверие. Будем работать. Надеюсь, для начального ознакомления найдется хотя бы географическая карта?

Оказалось, что ни у кого из командиров и карты не было.

— Ладно, — построжел Третьяк, — выйдем из положения.

***

Сентябрь стоял по-осеннему ломкий. Временами с белков потягивало холодом, небо пронзительно синело, и по утрам хрусткой изморозью схватывались пожухлые травы… Днями, однако, растепливало, солнце светило ярко. Бойцы оживлялись, выпрямлялись в седлах, забывая об усталости. Кони и те, казалось, веселее и тверже ступали по каменистой дороге, огибавшей отвесный склон горы…

Третьяк ехал стремя в стремя с Огородниковым. Рыжий конь под ним был крупный, спокойный и выносливый, под стать хозяину. Опустив ременный повод, Третьяк с удивлением разглядывал горы, совсем близкие, но и в то же время недоступные, уходившие черными изломами вершин в поднебесье. Для него здесь все было ново и непривычно, и ему на ходу надо было привыкать к этой необычной обстановке, осваиваться, чтобы, преодолев первые трудности, научиться потом использовать горные условия в своих интересах… А интересы его теперь были всецело и неразрывно связаны с партизанским фронтом, которого, в сущности, еще не было, но думал он о нем постоянно и видел его отчетливо, как вот эти горы.

— Иван Яковлевич, я вот о чем думаю, — повернулся Огородников, и кони их пошли совсем близко, прижав боками ноги всадников. — А не допускаем ли мы просчет, уходя в горы, а не в степь, через казачью линию? Надо соединяться с партизанской армией Мамонтова, к ним прорываться…

— Заманчиво, конечно, идти навстречу Мамонтову, влиться в его армию, — сказал Третьяк. — Только не будет ли это похоже на бегство?

— Какое же это бегство?

— Ну, не прямо говоря… Но с чем мы явимся к степнякам? Полторы сотни кое-как вооруженных партизан…

— И Чуйский тракт оставим открытым для колчаковцев, — добавил Акимов. — Этого нам никто не простит.

— Чуйский тракт и без того открытый, — возразил Огородников. — Держать его под контролем у нас пока сил не хватает.

— Пока не хватает, — согласился Третьяк. — Сегодня не хватает, а завтра положение должно измениться. Зачем же вы меня комиссаром по организации повстанческой армии избрали? Чтобы я вместе с вами явился к Мамонтову… на готовенькое? Примите нас, мы — хорошие…

— Все это так, — как будто согласился, но не избавился полностью от сомнений Огородников. — Конечно так. Но если бы мы соединились со степной армией, мы бы тем самым ускорили наступление на Горный Алтай, разве нет в этом тактической выгоды?

Третьяк внимательно посмотрел на него:

— Тактическая выгода, товарищ Огородников, в том, как мне думается, чтобы не извне ждать помощи, а изнутри взорвать колчаковские тылы… своими силами. Тогда наступление пойдет не с одной стороны, а с двух, а то и со всех четырех сторон. Есть разница?

— Разница конечно, есть…

— Нам надо иметь свой фронт, свою армию. Горную армию, если хотите. В том наша тактическая выгода.

— Такую армию нам бы сегодня, — задумчиво сказал Огородников. — Чтобы не бояться открытых встреч с врагами. Конечно, вы правы, — окончательно согласился, — идти нам сейчас к Мамонтову не с чем…

Отряд, растянувшись по узкой крутой дороге, по которой телеги едва-едва проходили, цепляясь втулками за каменные выступы, выплеснулся наконец на ровную неширокую поляну. Слева текла речка, справа остались горы, а впереди чернел лес, сквозь чащу которого проглядывали вдали рассыпавшиеся, как отара овец, деревенские дома…