Максим Чертанов - Правда

• Название: Правда
• Автор: Максим Чертанов
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94278-899-5

О нем писали долго и много. Он стал официальным идолом. Его восхваляли — и разоблачали, боготворили — и ненавидели. Но ТАК о нем не писал никто и никогда!

«Правда» — новая книга Максима Чертанова и Дмитрия Быкова, беспрецедентный плутовской роман о Ленине, единственный за целое столетие!

Вдохните поглубже и приготовьтесь — добрый Ленин против злого Дзержинского, борьба за таинственное Кольцо Власти, Революционный Эрос и многое другое... История мировой революции еще никогда не была такой забавной!

Иллюстрация на обложке Александра Яковлева.

---

— Володя, ты в порядке?

— Запутался я, Гриша.

— Что такое?

— Надя требует развода.

— Из-за Инессочки?

— Ну да.

— Странный ты человек, Voldemare. Ну что тебе не жилось с Надюшей? Она так вкусно стряпает. Чего еще можно желать от женщины?

— От женщины можно желать очень многого, друг мой. Тебе этого не понять. Представь, что... Нет, ладно, ничего не представляй. Ты мне лучше скажи, Гриша... Ты ведь все сплетни собираешь...

— Никаких я сплетен не собираю, — обиженно возразил Зиновьев. — А какие именно сплетни тебя интересуют?

— Ты ничего не слыхал о моей Наде? Зиновьев — этот распутный сапожничий сын,

шельма, вертопрах и обжора — все понимал с полуслова, за то Ленин всю жизнь и ценил его. Он ухмыльнулся и сказал:

— Ты хочешь знать, не таскается ли она с другими революционерами? Да вроде бы нет. Лева, правда, как-то видел ее с Анатолем... Они разговаривали весьма интимно.

— С Луначарским?! Не верю. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда... Брось-ка ты, Гриша, свой пасьянс. Давай лучше в подкидного перекинемся.

Невинная детская игра, как всегда, отвлекла Владимира Ильича от грустных мыслей и успокоила его нервы. Часа через полтора, когда нос Зиновьева уже совсем распух, — они играли, как всегда, на щелбаны, — тот начал хныкать и просить пощады. Ленин отложил карты, потянулся и проговорил уже весело:

— Дураком родился, дураком помрешь... Такая уж твоя планида, Гриша.

— Ты просто передергиваешь, — с легким укором сказал Зиновьев, разглядывая свое лицо в карманное зеркальце. Даже с красным носом и лиловым синяком он был по-прежнему смазлив — одни ресницы чего стоили — и, сознавая это, самодовольно улыбнулся своему отражению.

Владимир Ильич подозревал иногда, что от этих болезненных щелчков по носу его бессменный карточный партнер получает какое-то особое, непонятное здравомыслящему человеку наслаждение, но, в конце концов, это было его личное дело. Среди революционеров попадались люди с куда более удивительными привычками — например, Богданов с его постоянными разговорами о кровопусканиях и кровопереливаниях... «Да взять хоть того же Феликса: после парижских приключений он без скальпеля и из дому-то не выходит. А уж когда ему приходит охота посидеть в тюрьме — его сокамерники потом такое рассказывают о его затеях, что даже у меня язык не повернется повторить... Бичевания, распятия, терновые веночки, и чтоб гвозди непременно были железные... (Все это было злопыхательское вранье. Ничего подобного Феликс Эдмундович никогда не совершал, и уж во всяком случае не железными гвоздями.) Но что делать? Социальная революция невозможна без сексуальной. Я буду просвещенным монархом и не собираюсь вставать на пути прогресса». Чтобы проверить свою гипотезу, Ленин снова взял колоду карт и хотел было еще раз стукнуть Зиновьева по носу, но тот отстранился с недовольным видом. Тогда Ленин сказал примирительно:

— Никогда я в дурака не передергиваю, просто мне карта прет... Я вот иногда думаю: сбежать бы от них от всех на недельку... Засели бы с тобой в каком-нибудь шалашике и сутками напролет играли... Ох, Гриша, заболтался я тут с тобой. Мне пора. Инесса, наверное, уже давно вернулась с лекции.

Попрощавшись с Зиновьевым, Владимир Ильич сбежал по ступенькам на первый этаж, насвистывая сквозь зубы. Он уже собрался постучаться к любовнице и даже улыбку заготовил, но внезапно — о ужас! — до его слуха донесся пронзительный голос жены... Он замер, прислушиваясь: дверь была толстая, и он не мог разобрать ни слова. Потом Инесса что-то отвечала своим певучим низким голоском... Кажется, драки нет... Он тихо, ступая на цыпочках, вышел во двор. Пригнувшись, подобрался к окошку — ставни были открыты, кружевная занавеска колыхалась от ветра, — и осторожно глянул внутрь.

К его удивлению и облегчению, обе женщины сидели друг против друга за столом и беседовали довольно мирно, во всяком случае, в волосы никто никому не вцеплялся. В руках у Инессы было вышиванье; Надежда Константиновна суетливо щелкала замочком своего ридикюля.

— ...Хорошо также добавлять смородинный лист и укроп.

— Я непременно попробую сделать, как вы говорите, Надя.

— Жаль, что здесь нет хорошей рыбы. Эта Иветт по сравнению с нашим Енисеем и даже Сеной — просто лужа. Когда мы жили в Париже, я каждый день ходила на рынок и покупала свежую рыбу. Ильич очень любит уху.

— Надя, я так виновата перед вами...

— Ах, бросьте, милочка. Мы с вами цивилизованные, передовые женщины, и нам не пристало... Но расскажите мне про ваших деток... Вы, должно быть, страшно скучаете по ним.

— Да, очень. Но у меня здесь так много работы...

— Анатолий Васильевич прекрасно отзывался о вашей последней лекции.

— Вы очень добры...

Ленин крякнул, покрутил головой. Однако! Но он был доволен, что все обернулось так. Он, как всегда, недооценил свою жену. Надька Минога осталась далеко в прошлом. Он решил не мешать дамской беседе и воротился наверх, к Зиновьеву. Вскоре пришел Лева, и они сели играть уже втроем. На сей раз Ленин продулся вчистую и честно заплатил по счету — фальшивыми франками. Он терпеть не мог, чтоб его били по носу.

— Надя, ты не починишь мне рубашку? — спросил он на следующее утро, всем своим видом демонстрируя готовность к примирению.

— Починю. — Она скупо улыбнулась. В глазах ее он с радостью увидел прежнее доброе выражение. — Ты знаешь, Ильич... Я познакомилась с твоей Инессой.

— Да?

— Она очень милая и производит впечатление порядочной женщины. Никогда и не подумаешь, что француженка. Я совсем не так ее себе представляла.

— Я рад, что она тебе понравилась.

— Вот и прекрасно, — спокойно ответила Крупская. — Давай разведемся. Ты женишься на ней. Нельзя так компрометировать ее. Это неблагородно с твоей стороны, Ильич.

— Надя, опять ты за свое! — Он снова подумал, что у жены, наверное, есть любовник. Иначе б она так легко не примирилась с Инессой. Он сдержал себя и проговорил так кротко, как только мог: — Давай, дружок, немного подождем... Ты прости меня, если я тебя обидел.

— Бог простит... — машинально отозвалась она и, вдруг оживляясь, сказала: — Ильич, вообрази: Анатолий Васильевич в своей лекции говорил, что мы должны построить нового Бога взамен старого...

— Богостроитель хренов! — Ленин фыркнул насмешливо и сердито. Ему начали не нравиться эти постоянные ссылки на авторитет Анатолия Васильевича. И он вспомнил глупую сплетню Зиновьева...

«Нет, не может быть! Балда Луначарский, этот расфранченный светский хлыщ, этот изнеженный декаденток, пьеро с зеленой гвоздичкой в петлице, дешевый стихоплет, — и моя клуша! Да я скорей уж поверю, что Лева Каменев по пьяни с ней переспал: всем известно, как они друг к дружке расположены... Вдобавок Луначарский, помнится, женат на богатой купчихе, и у них шестеро детей... Бред, бред! А насчет Боженьки я с ним еще потолкую. Это все сумасшедший Богданов его сбивает с панталыку. Вот тоже фрукт! Философская сволочь! Воображает себя вампиром... Все они тут от безделья с ума посходили».

— Ильич, когда же мы поженимся? Надя сказала мне, что она не только не против развода, но даже сама предлагает тебе это. Ах, она такая чудная, прекрасная женщина! Сразу видно светскую даму.

— Видишь ли, дорогая...

Ленин обожал Инессу; он изменял ей с другими женщинами не чаще раза в месяц и, изменяя, думал о ней же. Но жениться на ком бы то ни было ему хотелось еще менее, нежели разводиться с Крупской. Дети? Он, пожалуй, хотел детей; но у Инессы их и так уже было пятеро — придется всю эту ораву содержать... Нет, нет. Его вполне устраивало существующее положение вещей. Он притянул Инессу к себе и шепнул, целуя ее в розовое ушко:

— Куда торопиться? Разве тебе плохо со мной? Зачем этот буржуазный брак с его буржуазными...

— Я бы сшила к свадьбе новое платье.

— Я куплю тебе десять платьев. Послушай, а Надя тебе ничего такого о себе не говорила?

— Какого такого?

— Может, она признавалась тебе, что любит какого-нибудь мужчину...

— Нет, Ильич. Она любит тебя. Но она благородная женщина и не хочет мешать твоему счастью. — «Вот хитрая стерва», — подумал Ленин.

— Ну иди же ко мне, мой маленький лектор...

По уикендам в Лонжюмо устраивались на чьей-нибудь квартире небольшие вечеринки для своих: танцульки, карты, скромный ужин, салонные игры, иногда даже небольшие капустники. Разумеется, это происходило лишь в отсутствие Дзержинского, который не одобрял веселья и праздности. Но Феликс Эдмундович — во всяком случае, так считалось, — отсиживал очередную каторгу или, что более вероятно, путешествовал инкогнито по земному шару, плетя конспиративные сети и устраивая заговоры, и никто не мешал революционерам расслабиться: кот из дому — мыши в пляс... Жить в Лонжюмо было веселей и дешевле, чем в Париже, и идея выехать из столицы в деревню на все лето восхищала русских эмигрантов. Ленин целыми днями купался и загорал, Луначарский писал драматические поэмы, и даже Каменев с Зиновьевым, кажется, переживали второй медовый месяц.