Сара Уотерс - Ночной дозор

• Название: Ночной дозор
• Автор: Сара Уотерс
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-31841-4

Впервые па русском – новейший роман прославленного автора «Тонкой работы» и «Бархатных коготков», также вошедший в шорт-лист Букеровской премии. На этот раз викторианской Англии писательница предпочла Англию военную и послевоенную. Несколько историй беззаветной любви и невольного предательства сложно переплетенными нитями пронизывают всю романную ткань, а прихотливая хронология повествования заставляет, перелистнув последнюю страницу, тут же вернуться к первой.

---

Вив хваталась за руль.

– О господи! – Он оттолкнул ее руку. – Ладно, ладно!

Реджи глянул через плечо и стал осторожно разворачиваться. Засигналила машина сзади. Водители, направлявшиеся к Ладгейт-Серкус, смотрели на него как на сумасшедшего. Он весь взмок, пока, матерясь и меняя передачу, медленно развернулся.

Вив не поднимала головы, но раз оглянулась. Кей стояла в очереди в кассу; она чиркнула зажигалкой, и вспыхнувшее в сумерках пламя осветило лицо и руки. Вспомнился ее голос: «Тихо, Вивьен». Время не стерло жутких воспоминаний: крепкая хватка, склонившееся лицо. «Вивьен, тихо».

– Слава тебе господи! – выдохнул Реджи, когда они медленно тронулись в обратном направлении. – Да уж, не привлекли внимания! Что произошло? Ты как?

Вив не ответила. Казалось, скрежет передач и рывки машины отдаются во всем теле. Она обхватила себя руками, словно стараясь не развалиться на части.

– Ну, что такое? – спрашивал Реджи.

– Я увидела знакомых, только и всего, – наконец ответила Вив.

– Знакомых? Кого?

– Просто знакомых.

– Просто знакомых! Уж они-то, наверное, нас разглядели. Черт!

Он бубнил не переставая. Вив не слушала. Наконец они остановились на какой-то улочке возле моста Блэкфрайарз; Вив сказала, что отсюда доедет автобусом, Реджи не спорил. Он заехал в тихий проулок и притянул ее к себе для поцелуя, потом ее же платком вытер рот. Заодно отер вспотевший лоб и сказал:

– Ну и поездочка!

Он говорил так, словно весь день был сплошным мученьем, словно уже забыл о ручье, развалившейся мельнице, инициалах на стене. Его руки и губы вдруг показались отвратительными. Захотелось домой, быть одной, подальше от него.

Она уже собралась выйти, но Реджи ее придержал. Пошарил под приборной доской и что-то достал из бардачка. Оказалось, две банки тушенки: говяжья и свиная.

Вив машинально взяла. Положила в сумку. Но потом что-то в ней лопнуло, и она взбеленилась. Сунула банки обратно.

– Не нуждаюсь, – выпалила она. – Забери – жене отнесешь!

Банки упали на сиденье и скатились на пол.

– Вив! – Реджи удивился и обиделся. – Ну не надо так! Чем я провинился? Что такое, черт побери? Вив!

Она выбралась из машины, хлопнула дверцей и пошла прочь. Реджи перегнулся через сиденье, опустил стекло и окликнул:

– В чем дело? – В голосе еще слышалось удивление. – Я-то при чем? Чего ты... – Потом голос стал грубее; наверное, не столько от злости, сколько от усталости. – Ну что, что я сделал?

Вив не оглянулась. Свернула за угол, и голос стих. Наверное, Реджи завел машину и уехал. Вив встала в очередь на остановке и минут десять ждала автобуса; Реджи не появился.

Дома было полно народу. Пришла Памела с мужем Говардом и тремя сынишками. Принесли отцу гостинец – чай. Сестра грела на плите воду, в узкой кухоньке было жарко и тесно. Свешиваясь чуть не до пола, сохло белье; стирку наверняка устроила Памела. Во всю мощь орало радио. Говард уселся на кухонный стол. Два старших мальчика носились по квартире, малыш сидел у деда на коленях.

– Хорошо съездила? – спросила Памела. Она тщательно вытирала руки, пропихивая полотенце между пальцами. Окинула сестру взглядом. – Ты подзагорела. Везет же некоторым.

Вив подошла к зеркалу над раковиной, перед которым обычно брился отец. Лицо бледное, в розовых пятнах.

– Жарко было, – сказала она. – Привет, пап.

– Все хорошо, милая? Как пикник?

– Нормально. Как дела, Говард?

– Все путем, Вив. Стараемся, так сказать. Как тебе погодка? Надо же...

Зять вечно болтал без умолку. Еще эти мальчишки. Лезли со своими пугачами, показывая, как они заряжаются пробками и шумно стреляют. Отец не сводил глаз с губ говорящих, кивал, улыбался и сам шевелил губами – он был глух как пень. Малыш вырывался из его рук, тянулся к пугачам, хотел слезть на пол.

Вив подошла к отцу, и он сунул ей племянника, радуясь избавлению:

– Хочет к тебе, милая.

Вив замотала головой:

– Пузан слишком тяжелый. В нем тонна, не меньше.

– Дай сюда, – сказала Памела. – Морис... Какого черта ты расселся, Говард?

Шум стоял невообразимый. Вив сказала, что пойдет к себе снять туфли и чулки. Прошла в свою спальню и закрыла дверь.

Секунду она постояла, не зная, что с собой делать: может, поплакать или сказаться больной?.. Но плакать нельзя, когда за стенкой отец и сестра. Вив села на кровать, потом легла, руками обхватив живот; нет, лежать еще хуже. Она опять села. Затем встала. Избавиться от неожиданного потрясения никак не удавалась.

Вив сделала шаг, но замерла и, наклонив голову, прислушалась к звукам, перекрывшим бормотанье радио, – показалось, что в прихожей Памела или кто-то из мальчиков. Нет, вроде никого. С минуту Вив стояла в нерешительности, покусывая руку.

Потом быстро прошла к шкафу и раскрыла дверцу.

Шкаф был набит всяким хламом. Рядом с ее платьями висела старая школьная одежда Дункана и даже несколько древних маминых платьев, которые отец никак не соглашался выбросить. Над перекладиной была полка, где хранились свитеры. За ними лежали альбомы с фотографиями, старые блокноты с автографами, старые дневники и всякое такое.

Вив наклонила голову и снова прислушалась к шагам в прихожей; потом сунула руку в тень за альбомами и достала табачную жестянку. Банка нашлась легко, словно ее вынимали каждый день, хотя на самом деле Вив спрятала ее три года назад и с тех пор не трогала. Плотно надетая крышка не поддавалась. Пришлось подковырнуть монетой. Крышка отошла; Вив мешкала, беспокойно прислушиваясь, не идет ли кто.

Потом сняла крышку.

В жестянке лежал тряпичный сверточек. В нем – кольцо, простенькое золотое колечко, довольно старое, отмеченное вмятинами и царапинами. Секунду Вив подержала его на ладони, потом надела на палец и прикрыла рукой глаза.

*

Без десяти шесть, когда механики выключили насосы свечных машин, от внезапно наступившей тишины зазвенело в ушах. Точно вынырнул с глубины. Девушки за верстаком восприняли тишину как сигнал подготовки к уходу: вынули помады, пудреницы и прочее. Женщины постарше свернули сигареты. Лен достал из брючного кармана расческу и пробежался по волосам, в хлыщеватой манере зачесанным за уши. Потом убрал расческу и склонился к Дункану, ловя его взгляд.

– Угадай, чем я займусь вечером, – сказал он и, оглянувшись на работниц, понизил голос: – Веду бабца на Уимблдонский пустырь. Станок – закачаешься! – Лен обрисовал формы и, закатив глаза, присвистнул: – Мамочки мои! Семнадцать лет! Есть сестра. Тоже клевая, но за пазухой поменьше. Что скажешь? Чего у тебя вечером?

– Сегодня? – промямлил Дункан.

– Пошли с нами? Сестрица – отпад, точно говорю. Тебе какие нравятся? Я всяких знаю. Больших, маленьких. Устрою только так! – Лен щелкнул пальцами.

Дункан не знал, что сказать. Он постарался представить толпу девушек. Но все они походили на восковую фигурку, которую вылепил Лен: изгибы, выпуклости, волнистая копна волос и тупое грубое лицо. Слабо улыбнувшись, Дункан помотал головой.

– Гляди, проморгаешь свое счастье. – Лен был раздосадован. – Телка бесподобная. Ее парень сейчас в армии. Она привыкла, чтоб регулярно, ей прям свербит. Точно говорю, если б сестренка не была такой охочей, я б сам ею занялся...

Лен балаболил до самого гудка.

– Тебе же хуже, – сказал он, вставая. – Ладно, вспомни меня в десять вечера!

Он подмигнул карим цыганистым глазом и поспешил к выходу, слегка переваливаясь с боку на бок, словно тучная старуха, – левая нога была короче и заедала в колене.

Работницы тоже в момент собрались.

– Счастливо, Дункан! – бросали они на ходу. – Пока, лапуля! До понедельника!

Дункан кивал. Он терпеть не мог фабричную атмосферу на исходе дня – наигранную безудержную веселость, толчею у выхода. По субботам было хуже всего. Некоторые буквально бежали, чтобы первыми оказаться у ворот. Рабочие, у кого имелись велосипеды, устраивали гонки; минут десять-пятнадцать фабричный двор напоминал раковину, из которой выдернули затычку. Дункан всегда искал повод, чтобы потянуть время и задержаться. Сегодня он взял веник и подмел обрезки воска и фитиля вокруг своего табурета. Потом очень медленно прошел в раздевалку и надел куртку; заглянул в уборную, причесался. Когда он вышел наружу, двор почти опустел; Дункан немного постоял на крыльце, привыкая к ощущению пространства и смене температуры. Из-за воска в цехе поддерживали прохладу, а на улице было тепло. Солнце садилось; возникло смутное безрадостное чувство, что время – не фабричное, а подлинное, настоящее – прошло и он его упустил.

Понурившись, Дункан побрел через двор, и тут услышал, что его окликают: «Пирс! Эй, Пирс!» Он поднял голову, и сердце в груди бухнуло, потому что он уже узнал голос, но не поверил себе. У ворот стоял Роберт Фрейзер. Он выглядел так, словно долго бежал. Без шапки, как и Дункан. Раскраснелся, приглаживает волосы.