Иван Шевцов - Любовь и ненависть

• Название: Любовь и ненависть
• Автор: Иван Шевцов
• Издательство: Ордена Трудового Красного Знамени ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СССР
• Жанр: Современная проза
• Год: 1970
• ISBN: Р2 Ш37 Р2 7-3-2 214-69

В романе три части. В первой — "На краю света", — уже известной читателям, рассказывается о военных моряках Северного флота, о героических людях Заполярья, о бдительности и боевой готовности воинов, о большой и трудной любви Ирины Пряхиной и Андрея Ясенева.

Вторая и третья части романа — «Друг» и «Враг» — посвящены самоотверженной работе советской милиции, мужеству, честности, высокой принципиальности ее людей. Читатель в них снова встречается с Ириной и Андреем, ставшим сотрудником Московского уголовного розыска, с военным врачом Шустовым, с карьеристом Маратом Инофатьевым и другими героями первой части романа.

---

Я был ошеломлен таким поворотом дела, что называется, опрокинут, сражен наповал. Самое страшное, что в жестоких, беспощадных словах Лапиной была какая-то своя логика, и прежде всего тот неопровержимый факт, что билет нашли в ресторане и именно за тем столиком, за которым мы сидели с Диной. Но ведь я ничего не сочинял, все было так, как я рассказал. Я не был пьян, все отлично помню, и, конечно, это безапелляционное прокурорское утверждение Лапиной оскорбило и возмутило меня. И я вспылил:

— Евгения Даниловна, я прошу отвечать за свои слова…

— Как-нибудь уж постараюсь, — с издевкой перебила она. — Тем более что вам придется и за дела отвечать.

— Я отвечу. Отвечу за все, в чем действительно виноват.

— Так в чем же вы виноваты?

— Пока что я своей вины не вижу. Быть может, виноват только в том, что не вступил в борьбу с теми тремя. Хотя убежден, что это была бы никому не нужная жертва.

— Тогда объясните, каким образом ваш партбилет оказался в ресторане? Именно за вашим столом. Я вас слушаю.

— Я думаю, что это гнусная провокация, заранее разработанная. С целью скомпрометировать меня, создать новое персональное дело.

— Коварные происки ваших врагов, — подбросила Лапина, и в голосе ее звучала явная ирония.

— Я в этом почти уверен, и вы напрасно иронизируете, Евгения Даниловна.

— Почти, — повторила она и встала из-за стола, медленно поправила пышную копну «пристяжных» волос. — А не кажется ли вам, товарищ Шустов, что вы воюете с ветряными мельницами? Вы переоценили себя, свою роль в медицине и боретесь с выдуманными вами же противниками. Вы слишком озлоблены своими неудачами.

— Это какими же? — насторожился я.

— Да вот хотя бы научным обоснованием вашего метода. Ведь вы до сих пор не можете подвести под него теоретическую базу. Так это или нет? Или я не совсем в курсе?

— О нет, Евгения Даниловна, — быстро заговорил я. — Вы даже очень в курсе, слишком в курсе. Только позвольте вас спросить: разве больным, исцеленным методом вакуумтерапии, хуже от того, что метод, сама его практика пока что не получили окончательного теоретического объяснения? — Не дав ей ответить и не сводя, с нее требовательного взгляда, я стремительно продолжал: — На протяжении веков люди наблюдают шаровую молнию, видят ее в самых неожиданных, невероятных проявлениях. А что это такое — объяснить не могут. Наука пока бессильна теоретически обосновать это загадочное явление. Или вот вам еще пример: недалеко от Дели, в Индии, высится огромная железная колонна, сооруженная еще в четвертом веке нашей эры. Железная, а не ржавеет, совершенно не подвержена атмосферным влияниям. Почему? Что предохраняет ее от окисления, в чем секрет? Ученые бьются уже долгие годы, а определить не могут, не в состоянии объяснить, или, как вы говорите, подвести теоретическую базу. Но мы же не отрицаем факта существования и шаровой молнии и этой загадочной железной колонны только потому, что теоретически не можем обосновать? Придет время — объясним. Дайте срок. История с партбилетом, между прочим, со временем тоже всплывет.

— Ну куда хватил! Разные вещи… — поморщившись, отмахнулась Лапина.

— Разные, говорите? А вы уверены, что президента Кеннеди убил Ли Освальд? — вдруг спросил я.

— Я не понимаю ваших аналогий. Они несовместимы.

— Так ли уж несовместимы?.. Вы не верите мне, считаете, что я сочинил легенду с партбилетом. А я клянусь вам честью коммуниста — все было именно так, как я говорю. И если бы вы спокойно, беспристрастно анализировали, вы бы не сделали таких поспешных выводов.

Теперь уже она слушала меня внимательно, не пытаясь прервать. Очевидно, убеждения ее были поколеблены. Спросила:

— Почему ж вы сразу не обратились в милицию?

— Я заявил сотруднику уголовного розыска капитану Ясеневу.

— Почему именно ему, а не в отделение милиции? — недоверчиво переспросила она. — Он, кажется, муж вашей подчиненной?

— А разве это имеет какое-то значение?

— Я думаю, товарищ Шустов, не очень прилично ходить по ресторанам и концертам со своими подчиненными. Тем более что Ясенева замужем.

— Ирина Ясенева — мой давнишний друг и жена моего друга. Это к вашему сведению. А теперь позвольте вас спросить: вы всегда так плохо думаете о людях? Не помню, кто из великих сказал, что люди с дурными наклонностями дурно думают о других. — На дерзость я всегда отвечал дерзостью. Она вспыхнула, даже, кажется, смутилась, не сразу нашлась, а я, уже не в силах владеть собой, продолжал в запальчивости: — Честный человек меньше всего склонен подозревать других в бесчестии. Честный беспечен и доверчив. Жулик подозрителен, лицемерен… Когда же мы наконец научимся доверять людям? — неожиданно закончил я, а Лапина, быстро придя в себя, сказала как бы между прочим:

— Нам бы не хотелось разбирать еще и донжуанские похождения коммуниста Шустова. И если я вам об этом сказала, то только потому, что райком имеет сигналы. Но мы отвлеклись от главного, зачем я вас пригласила.

— Я вижу, тут целый комплекс обвинений, — вставил я, но она пропустила мое замечание мимо ушей, продолжала категорично, с сухой официальностью:

— Я попрошу вас написать объяснение по поводу утери партбилета.

На этом закончился неприятный для нас обоих разговор. Я написал объяснение там же в райкоме и передал его Лапиной молча, без слов. Молчала и она, но, прощаясь, подала мне руку и пожала крепко, по-мужски. Говорят, это хороший симптом, но меня он нисколько не успокоил. Я находился в состоянии крайнего потрясения и решил сейчас же поговорить с первым секретарем райкома. Секретарша, уже знакомая мне девушка, сказала, что товарищ Армянов занят, что у него там народ, и посоветовала мне позвонить ему по телефону и условиться о встрече. Меня это не устраивало: я хотел встретиться с ним сегодня, сейчас. Я вспомнил его слова: "У вас много врагов… Очень серьезных". И был убежден, что «фокус» с партбилетом — работа моих врагов, чудовищная провокация. Я был очень взволнован и просил девушку доложить товарищу Армянову обо мне. Это была добрая девушка, образец технического секретаря. По моему виду она догадалась, что произошло нечто серьезное. Она взяла листок бумажки и написала: "С. С.! Врач Шустов Василий Алексеевич сидит в приемной. Просит принять по неотложному делу". Потом скрылась за дверью с табличкой: "Товарищ Армянов С. С." Вышла веселая, сказала улыбаясь:

— Семен Семенович вас примет. Ждите. Там у него два товарища, но они, кажется, уже заканчивают разговор. Посидите, посмотрите газеты.

Мне не сиделось. Я ходил по комнате, стараясь собраться с мыслями. Как мог мой партбилет оказаться в ресторане и именно за моим столиком? Вот главный вопрос, на который я искал ответ. И на одну минуту попробовал стать на точку зрения Лапиной: а что, если я действительно, когда доставал бумажник, чтоб расплатиться с официанткой, случайно обронил партбилет? Нет, это исключено: партбилет лежал в другом кармане. И потом, эти трое неизвестных взяли именно партбилет и не тронули бумажника, хотя я отлично помню, как рука налетчика обшарила оба кармана.

Размашистыми мужскими шагами в приемную вошла Лапина и, не взглянув на меня, скрылась за дверью кабинета первого секретаря: очевидно, товарищ Армянов пригласил ее в связи с моим делом. Через минуту из кабинета вышли двое, и вскоре затем меня пригласили к товарищу Армянову. Семен Семенович был чем-то огорчен и расстроен, но поздоровался со мной любезно, предложил сесть и попросил рассказать все, что случилось со мной в тот вечер. Слушал внимательно, изредка бросая на Лапину многозначительные взгляды, в которых, как я заметил, скрывался легкий упрек. Закончил свой рассказ я твердым убеждением, что это была заранее продуманная провокация и ее организаторы точно знали, когда у меня с собой будет партбилет.

Армянов перебил меня неожиданным откровенным вопросом:

— Если ваше предположение о преднамеренной провокации справедливо, то невольно напрашивается вполне логичный вопрос: а в ресторане в этот вечер вы оказались тоже неслучайно?

Я был поражен: до сего времени такая мысль мне и в голову не приходила. Дина?.. Нет, этого не может быть. Это было бы слишком. Я не нахожу слов, чтобы ответить на круто поставленный вопрос, как снова слышу:

— Менаду прочим, вы не поинтересовались, на самом ли деле у Шахмагоновой был тогда день рождения? Это очень важно. Нужно во всем тщательно разобраться.

— Я и обращаюсь к вам, Семен Семенович, с единственной просьбой — провести тщательное расследование, — волнуясь, проговорил я. — Хотелось бы знать, кто нашел билет, кто сидел за нашим столиком после того, как мы ушли из ресторана. — Я перевел взгляд с Армянова на Лапину и закончил с определенным намеком: — Беспристрастное расследование, без предвзятых выводов и поспешных решений, необоснованных обвинений.