Иван Шевцов - Любовь и ненависть

• Название: Любовь и ненависть
• Автор: Иван Шевцов
• Издательство: Ордена Трудового Красного Знамени ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СССР
• Жанр: Современная проза
• Год: 1970
• ISBN: Р2 Ш37 Р2 7-3-2 214-69

В романе три части. В первой — "На краю света", — уже известной читателям, рассказывается о военных моряках Северного флота, о героических людях Заполярья, о бдительности и боевой готовности воинов, о большой и трудной любви Ирины Пряхиной и Андрея Ясенева.

Вторая и третья части романа — «Друг» и «Враг» — посвящены самоотверженной работе советской милиции, мужеству, честности, высокой принципиальности ее людей. Читатель в них снова встречается с Ириной и Андреем, ставшим сотрудником Московского уголовного розыска, с военным врачом Шустовым, с карьеристом Маратом Инофатьевым и другими героями первой части романа.

---

— Нестареющая.

Одно слово, а сколько в нем приятного. Когда я надела черное платье с белым горностаевым воротничком, Катюша вдруг сказала:

— Мамочка, ты самая-самая красивая.

Я взглянула на свою дочурку и смутилась. Откуда такая необъяснимая неловкость поселилась во мне, такое ощущение, точно меня подозревают в чем-то недостойном? А тут еще мама напомнила не без тайного смысла:

— Ты Андрея предупредила?

— Нет. Сейчас позвоню, — ответила я со странной раздражительностью, которой даже сама потом застыдилась.

Андрей отнесся к моему сообщению вполне доброжелательно: для ревности у него не было никаких оснований.

В зал имени Чайковского я приехала за полчаса до начала и сразу пошла бродить по полукруглому фойе в надежде разыскать Василия. В моем взбаламученном мозгу с приятной навязчивостью звучало сказанное им одно слово: «нестареющая». Теперь оно приобретало, как мне казалось, какой-то глубокий и тайный смысл. Нестареющая… Беспокойным и в то же время рассеянным взглядом я шарила по фойе, то и дело натыкаясь на любопытные взгляды женщин и еще чаще на нескромные взгляды мужчин. Поглощенная одним-единственным желанием — поскорей увидеть Василия, — я никого и ничего не замечала. Неожиданно возле меня оказался с улыбкой во все лицо Ларионов.

Спросив о Василии, он тотчас же достал два пригласительных билета на банкет, который сразу после концерта устраивался в честь знаменитых артистов тут же в буфетном зале.

— Что вы за человек, Аристарх Иванович. Вы в самом деле все можете, — сказала я, поблагодарив его за билеты. — Но с какой стати мы — на банкет? Кто нас приглашает?

— Я, — сверкая глазками, заулыбался Ларионов. — А разве вам не интересно посмотреть мировых знаменитостей за рюмкой вина, так сказать, в узком кругу?

— Ну, разумеется, любопытно. Только, право, я не знаю… Как к этому отнесется Василий Алексеевич.

— Я уверен, что положительно, — оживленно подхватил Аристарх Иванович. — А потом… потом он должен считаться с вашим желанием, предупреждать и исполнять все ваши капризы. Я завидую ему… Вот он, легок на помине. — И, уже обращаясь к подошедшему Шустову, заговорил, чтобы опередить меня: — Ну и дама у тебя, Василий Алексеевич. Верх скромности. Я дал ей для вас два билета на банкет после концерта, так она знаешь что сказала? С большим, так сказать, удовольствием, да вот как на это, мол, посмотрит Василий Алексеевич.

— Вы все извратили, Аристарх Иванович, — перебила я, чувствуя, что Василий не понял смысла слов Ларионова. Постаралась объяснить. Василий ничего против банкета не имел: банкет так банкет. Вообще мне он показался сегодня каким-то мягким, покорным, сговорчивым. И улыбка его была легкая, ласковая, и голос добрый, какой-то шелковый, без присущих ему ноток металла и категоричности. Когда Ларионов отошел от нас, Василий, посмотрев на меня долго, внимательно, произнес с той задушевной теплотой, с которой произносят первое признание:

— Ты знаешь, Ирина, что ты есть сегодня? Ты светлая, чистая память нашей юности. Правда… Женщина, победившая время… Ну ладно, пойдем искать свои места — уже, кажется, второй звонок.

Места у нас были отличные. Зал битком. Много молодежи. Пожалуй, больше половины. Все как-то взволнованно насторожены в предвкушении необыкновенного. Ждали чуда. Оно явилось на сцене в образе уже немолодого лысеющего человека, сутуловатого, но энергичного, с крупными чертами лица и глазами навыкате. В руках он держал поблескивающую перламутром гитару.

Забегая немного вперед, скажу несколько слов о Луиджи Ваншенки, хотя бы то, что рассказал нам о нем в антракте Аристарх Иванович. Последние пятнадцать лет Луиджи жил в Китае, создал там национальный эстрадный оркестр, в котором все, исключая самого руководителя, были китайцы. Да и себя Луиджи считал китайцем и писал свое имя "Ван Шен-ки". Года два назад китайцы, обуреваемые патриотическим, а по сути дела, шовинистическим угаром, предложили Ван Шен-ки, впрочем, как и многим другим «нетуземцам», покинуть страну. Мол, у нас достаточно своих национальных кадров, чтобы делать пролетарскую культуру.

Держался Ваншенки на сцене свободно, уверенно, я бы даже сказала, слишком самоуверенно.

— Манеры гения, — шепнул мне Василий и усмехнулся, впрочем незлобно.

Зато Эльза держалась очень скромно, просто, с застенчивостью девушки, только что окончившей среднюю школу. В коротеньком платьице, хрупкая, длинношеяя, с тонкими чертами лица, с которого не сходила обворожительная улыбка, она сама по-русски объявила номер и этим еще больше расположила к себе зал. Ларионов сообщил, что родители Эльзы — выходцы из России, хотя сама она приехала в нашу страну впервые. Сначала она спела одну песенку под гитарный аккомпанемент Луиджи Ваншенки. Затем две песенки они пели дуэтом, потом снова пела одна.

Не знаю почему, быть может, оттого, что я ожидала какого-то необыкновенного чуда, выступление знаменитых артистов не произвело на меня особого впечатления. У Ваншенки, вопреки моему ожиданию, голос оказался очень слабеньким. По тембру, даже по манере, он чем-то напоминал молодого Утесова и зрелого Бернеса. Но когда запела Эльза, зал пришел в бессловесное приятное недоумение: никто не ожидал, что у этой хрупкой, очаровательно улыбающейся девушки такой низкий с врожденной хрипотцой голос, довольно сильный и отлично поставленный. Правда, сама хрипотца эта на любителя. Например, мне и Василию не понравилась. Но тут дело вкуса. Говорят, такие голоса теперь модны на Западе, а мы, как известно, решили от моды не отставать, чтоб не казаться несовременными, консервативными. Поэтому у Эльзы Виолет сразу нашлось много поклонников и, надо полагать, найдется немало подражателей. Я хочу сказать, как резко не соответствовал ее голос внешнему облику самой певицы.

Мы с Василием слушали концерт без восторга. Зал же встретил популярных артистов доброжелательно, поначалу даже бурно. Вполне возможно, что мы с Шустовым были необъективны в оценке концерта, чему причиной, я полагаю, было наше необычное состояние, связанное с событиями истекшего дня. Я это вполне допускаю, потому что во время концерта я иногда больше прислушивалась к ровному дыханию Василия, чем к пению артистов.

После окончания концерта приглашенные на банкет — а таких набралось, наверно, без малого сотня человек — направились в буфет, где были накрыты столы. Мы с Василием чувствовали себя посторонними среди незнакомых людей. Правда, нас не оставлял без внимания Ларионов: сразу же, как только кончился концерт, он подошел к нам, возбужденный, какой-то преувеличенно деятельный, и увлек в буфет — импровизированный банкетный зал. Там он был, видно, "свой человек", то и дело отвечал на поклоны и приветствия, не забывая при этом главного — накрытого стола, к которому шел с целеустремленным нетерпением. И нас за собой тащил.

— Аристарх жаждет влаги, — пошутил Василий, садясь рядом с Ларионовым.

Я не обратила внимания на своего соседа по левую руку от меня — справа сидел Василий. Не знаю, когда появился этот сосед за столом; раньше или позже нас. Только вдруг я услыхала почти у самого уха его тихий, проникновенный голос:

— Здравствуй, Ирина.

Я вздрогнула и, казалось бы, по законам элементарной логики должна была машинально обернуться на этот зов. Но я не обернулась, пересилив себя, я сжалась в комочек и, как еж, ощетинилась невидимыми иголками. Причиной был именно его голос. В первый миг я не узнала человека, сказавшего мне "здравствуй, Ирина", не сразу сообразила, кто со мной поздоровался, но голос, давно мне знакомый голос, с которым были связаны все горести в моей жизни, напугал меня и поверг в уныние. Прошло, быть может, меньше чем полминуты, необходимые мне, чтобы оправиться от первого неожиданного оцепенения, и я повернулась на этот голос. Рядом со мной сидел… Марат.

Не знаю, какое у меня было выражение лица, только он, не привыкший тушеваться, человек с болезненным высокомерием и предельно самонадеянный, тут несколько растерялся, залился ярким румянцем и, насильно выдавив из себя улыбку, произнес:

— Не ожидала?.. У тебя в глазах испуг. Отчего, Ирина?

Я не успела ничего сказать, как за моей спиной ужо стоял Ларионов и весело представил мне и Василию редактора журнала «Новости» Марата Степановича Инофатьева. Меня несколько покоробило, когда Марат ответил:

— С Ириной… Дмитриевной мы давно знакомы, а о докторе Шустове, разумеется, много слышал. Мы даже собираемся напечатать в нашем журнале очерк или статью о ваших исследованиях. Говорят, вы волосы восстанавливаете. Так я бы хотел к вам на очередь записаться. — И добродушная улыбка расползлась по его лицу. — А может, вы сами напишете статью? Как, Василий Алексеевич? Только чтоб она была популярной, читатель у нас ведь массовый.