Иван Шевцов - Любовь и ненависть

• Название: Любовь и ненависть
• Автор: Иван Шевцов
• Издательство: Ордена Трудового Красного Знамени ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СССР
• Жанр: Современная проза
• Год: 1970
• ISBN: Р2 Ш37 Р2 7-3-2 214-69

В романе три части. В первой — "На краю света", — уже известной читателям, рассказывается о военных моряках Северного флота, о героических людях Заполярья, о бдительности и боевой готовности воинов, о большой и трудной любви Ирины Пряхиной и Андрея Ясенева.

Вторая и третья части романа — «Друг» и «Враг» — посвящены самоотверженной работе советской милиции, мужеству, честности, высокой принципиальности ее людей. Читатель в них снова встречается с Ириной и Андреем, ставшим сотрудником Московского уголовного розыска, с военным врачом Шустовым, с карьеристом Маратом Инофатьевым и другими героями первой части романа.

---

Я отшатнулся, точно боясь, что меня могут увидеть, и быстро пошел прочь.

Ревности не было — меня это и удивляло и радовало. Не было, значит, и любви. Не было — и не надо. В кино я не пошел в тот вечер: решил, что лучше почитать книгу, которую подарил мне Дмитрий Федорович Пряхин, покидая Завируху. Это был томик избранных произведений Сергеева-Ценского, писателя, известного мне по грандиозной эпопее "Севастопольская страда". Ценский, Новиков-Прибой и Станюкович были моими любимыми писателями, познакомившими меня с морем. Помню, адмирал, вручая мне этот томик, говорил с каким-то взволнованным проникновением:

— Ты прочти его всего, внимательно прочти. Это, братец, гениальный художник. Только он еще не открыт массами читателей. Его время придет. Откроют, поймут и удивятся — до чего ж он глубок и огромен. Как океан.

Я тогда же прочитал роман "Утренний взрыв". Мне он очень понравился. Но, читая, я все время чувствовал, что это продолжение каких-то других книг, с которыми я, к стыду своему и сожалению, не был знаком. В предисловии говорилось, что "Утренний взрыв" входит в эпопею "Преображение России". Я не читал других романов этой эпопеи.

Теперь я открыл страницу, на которой было написано: "Печаль полей. Поэма". Первые строки о русском богатыре Никите Дехтянском увлекли меня, захватили, и я уже не мог оторваться. Поражал, удивлял и восхищал язык писателя — звучный, как музыка, яркий и красочный, как картины Репина.

Читая, я забыл обо всем на свете: и о Марине, и о старшем лейтенанте Левушкине. Лишь где-то рядом с картинами, изображенными писателем, в сознании моем вспыхивали, гасли и снова вспыхивали картины моего собственного детства.

И вдруг в эту музыку души ворвался с шумом и грохотом тревожный звонок телефона. Я взглянул по привычке на часы: было далеко за полночь.

Через десять минут я был уже на причале у кораблей. Весь дивизион подняли по тревоге. В районе Оленцов противолодочной обороной обнаружена неизвестная подводная лодка. Наших лодок там не было, — значит, это чужая, иностранная лодка проникла в советские воды.

Ночь была темная. Прожекторы острыми стальными клинками вонзались в ее мякоть, кололи и резали ее. А полярная студеная ночь только глухо стонала разрывами глубинных бомб.

Дело было так. Игнат Сигеев выходил в море с бригадой траулеров на лов трески. Председатель довольно часто позволял себе такое удовольствие, несмотря на то что у него был заместитель по рыбному промыслу — Михаил Петрович Новоселищев, которому Игнат Ульянович вполне доверял и работой которого был доволен. Сигеева, бывалого моряка, звало море, тянуло магнитом в свои просторы. И время от времени председатель сам возглавлял «эскадру» судов и уходил на лов трески. Он быстро постиг все премудрости промысла, и даже старые рыбаки нередко восхищались сноровкой председателя.

На этот раз у рыбаков случилось неприятное происшествие, которое затем вылилось в большую историю. На одном из судов за что-то зацепился трал. Порвали совсем новую сеть. Произошло это недалеко от Оленцов, где прежде ничего подобного не случалось.

"Может, здесь на дне лежит потопленное во время войны судно?" — подумал Сигеев, но Новоселищев, знавший эти места как свои пять пальцев, утверждал, что ничего подобного быть не могло, что дно здесь отлично исследовано, и только недоуменно пожимал плечами. Трудно сказать, кто первый произнес вслух предположение о подводной лодке, но такая мысль промелькнула и в голове Сигеева. Но если это была действительно подводная лодка и если она, идя под водой, случайно попала в рыбацкие сети, то почему бы ей не всплыть теперь, спустя некоторое время, когда рыбаки убрали трал. Тем более что время было как раз полуденное: наступал короткий серый ноябрьский рассвет.

Неожиданно Новоселищев закричал:

— Перископ! Смотрите, перископ, подводная лодка!

Все кинулись к борту, глядя туда, куда указывала вытянутая рука Новоселищева. Темный стальной предмет почти такого же цвета, как и сама вода, то появлялся на поверхности, то скрывался, прикрытый небольшой волной. А через несколько минут перископ и вовсе исчез — то ли удалился и растаял в серых сумерках, то ли ушел под воду, — словом, не пожелал мозолить любопытных глаз рыбаков.

— А могла быть и чужая… — высказал предположение Новоселищев.

— Все может быть, — хмуро подтвердил Игнат Ульянович и резко захлопнул дверь рубки.

Сигеев был зол на лодку и за испорченную сеть, и за то, что она в самом деле могла быть чужой. Он злился и на Михаила Петровича, который вслух высказывал его собственные мысли, но не предлагал никакого решения, и на себя — за то, что не мог ничего дельного придумать и предпринять какие-либо меры. Игнат Ульянович пытался отогнать, рассеять эти тревожные мысли: ничего, собственно, такого ведь и в самом деле не случилось. Ну, подумаешь, перископ подводной лодки увидели. Впервой, что ли!.. Порванная сеть его меньше беспокоила, как это ни странно, и он поймал себя на мысли, что над председателем-хозяйственником берет верх обыкновенный военный моряк. Но и от этой мысли успокоение не приходило и подозрение не рассеивалось, а напротив, возрастало. И тогда он на какой-то миг подумал, что это в нем заговорил голос моряка — охотника за подводными лодками, голос бдительного воина. Хотя он уже и распрощался с военным флотом, а все-таки в душе остался боевым моряком. Это ему льстило, но не успокаивало: обстановка требовала каких-то определенных и, конечно, разумных решений и действий. А короче говоря — и это было, пожалуй, самое правильное, — следовало просто сообщить военным морякам о замеченной подводной лодке. Потом это уж их дело — разберутся сами, чья она — наша или чужая. Главное, сообщить. Но как? На траулере была рация, но он не знал, как установить связь с военно-морской базой, вернее, как бывший командир посыльного катера, он, конечно, знал, и не раз ему приходилось пользоваться связью. Но тогда у него был код под руками. А здесь… Разве только открытым текстом? Он отдавал себе отчет, что это далеко не идеальный выход из положения.

Можно себе представить, как был обрадован Сигеев, увидав в сумерках приближающийся посыльный катер, тот самый «Пок-5», на котором он много лет ходил по отдаленным морским постам. Игнат Ульянович знал, что на катере теперь плавает Юрий Струнов, оставшийся на сверхсрочную. И Сигеев пошел навстречу катеру.

Главный старшина Струнов встретил своего бывшего начальника у себя на катере, что называется, с распростертыми объятиями, передал штурвал рулевому, а сам вместе с желанным гостем спустился в свой кубрик. Он был в приподнято-шумном настроении; от внезапно нахлынувшей радости не заметил озабоченности на лице Сигеева и продолжал изливать свои чувства:

— Правду вот говорят: гора с горой не встретится, а моряк с моряком — обязательно. Тесно в море стало, Игнат, ей-богу, тесно. Я, по правде сказать, о тебе сейчас думал. Письмо недавно от Богдана получил с целины.

— Козачина на целине? Как он там оказался? — почему-то удивился Сигеев. — Он же домой рвался.

— Что рвался! Разве он знал, чего хотел? Он просто себя искал, место свое в жизни. На воде не нашел, это точно: море не по его характеру было. А на земле нашел. Ты послушай, что пишет наш Богдан. Доволен и рад, как жених перед свадьбой.

Струнов полез было в сумку за письмом, но Сигеев остановил его:

— Погоди с письмом. Я к тебе по неотложному случаю. Дело, Юра, серьезное. Тут мы на лодку напоролись. Вернее, она в наши сети забралась.

— И что? Авария?

— Да нет, не то. Видишь ли, лодка-то, похоже, не наша.

Сообщение Игната Ульяновича озадачило Струнова, Он все допытывался: а точно ли это была чужая лодка, убежден ли в этом Игнат Ульянович?

И хотя Сигеев не мог дать категорического ответа, Струнов все же передал по радио о появлении в районе бухты Оленецкой неизвестной подводной лодки.

Об этом мы узнали от начальника штаба базы. Дивизион противолодочных кораблей был поднят по боевой тревоге. По приказу адмирала я возглавил группу кораблей и немедленно вышел в район, где была замечена подводная лодка. Оцепив основными силами группы довольно большой водный район, два корабля начали поиск. Они методически, миля за милей бороздили морское пространство, огороженное не очень плотной цепочкой кораблей. Это был почти обыкновенный поиск, который мы делали довольно часто в учебных целях, поэтому я позволю себе не задерживаться на нем подробно, а, забегая несколько вперед, постараюсь со слов моих товарищей рассказать о том, что в это время происходило на берегу.

В десять часов вечера, а точнее, в двадцать два ноль-ноль — у нас в Заполярье в зимнюю пору это совсем никакой не вечер, а глубокая ночь, — так вот, в двадцать два ноль-ноль на окраине Оленцов на берегу У самой поды стоял одетый в шубу и пыжиковую шапку человек и время от времени посвечивал карманным фонариком в море. С берега свет фонарика не был заметен, потому что за спиной человека громоздилась высокая скалистая стена, а с моря этот моргающий глаз был виден лишь с небольшого расстояния. Во всяком случае, корабли наши, стоящие в оцеплении на значительном удалении от берега, ничего этого не видели, а те два корабля, которые «прочесывали» море, хотя и видели этот светлячок у берега, но не обращали на него никакого внимания, потому что у них была своя забота: искать противника под водой.