Арон Тамаши - Абель в глухом лесу

• Название: Абель в глухом лесу
• Автор: Арон Тамаши
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-05-002000-0

Арон Тамаши — один из ярких и самобытных прозаиков, лауреат государственных и литературных премий ВНР.

Роман «Абель в глухом лесу», действие которого происходит в буржуазной Венгрии, — подлинная поэма в прозе, воспевающая мужество и жизнелюбие народа. Его герой — бедный крестьянский мальчик, отданный отцом на работу в глухое лесничество, умом и сметкой преодолевает невзгоды, в самих трудностях жизни обретает душевную стойкость и жизнеутверждающий юмор; он добр и отзывчив к чужим бедам.

---

— А тот румын, которому больше нравится в банк деньги платить, чем мне.

— В какой банк?

— В какой же еще, как не в наш.

— Насколько мне известно, никакой Фусилан в наш банк за лес деньги не вносил, — поразмыслив, сказал директор.

Ну, тут уж и я решил о Фусилане больше не рассуждать и попросту подал директору его письмо. Директор только глянул и сразу:

— Письмо подложное!

— Тогда все в порядке, — сказал я.

— То есть как — в порядке?! — посуровел директор.

— А так, что в этаком разе и мы ему свинью подложим.

— Кому?

— Да Фусилану.

— Как! Где ж он?

— Сейчас сюда пожалует.

Я ему рассказал, что плут Фусилан с минуты на минуту явится с двумя грузовиками, это будет нынче уже третья ездка. Мы с директором быстренько сочинили план: я вышел, перед домом кручусь как ни в чем не бывало, а он с ружьем в доме остался настороже.

Не прошло и десяти минут, прибыли грузовики.

— Ну, вы нынче засветло домой попадете, — говорю Фусилану.

— Похоже, что так, коли бог поможет.

— У кого две такие телеги с мотором, тому бог завсегда поможет.

— Да, дельное изобретение, — сказал Фусилан.

Четыре солдата принялись за погрузку, а мы с Фусиланом стоим себе, на небо поглядываем да на курчавые облака — дело к вечеру шло, и ветер гнал их, домой торопил.

Немного спустя я и говорю, как гостеприимному хозяину положено:

— Чего здесь стоять, пойдемте в дом, пока солдаты лес грузят.

Фусилан зыркнул глазами по сторонам, потом, будто нехотя, пошел за мной следом.

— И не страшно здесь вечерами-то одному? — спросил он.

— Не-а, — говорю, — ни вечером и ни ночью.

— Храбрый ты парень.

— Как бедняку не быть храбрым! — сказал я.

У двери я пропустил Фусилана вперед. И так за спиной его трясся, словно целый месяц одним только студнем питался. Уж я берегся как мог: едва Фусилан отворил дверь, я тотчас неслышно подался в сторону, чтобы ружье и меня ненароком не заплевало. Фусилан ничего этого не заметил, вошел. И в тот же миг директор как завопит:

— Сто-ой! Стрелять буду!

И тихо стало, ну как в могиле.

Потом слышу — опять голос директора:

— Руки вверх!

И опять:

— Абель, где ты?

— А я тут, под рукой! — отвечаю.

И сразу на сцену выскочил.

В первый-то момент я думал, помру со смеху, потому как Фусилан, подняв руки кверху, задрожал как осиновый лист. Но и у директора, хотя в руках ружье было, душа, видно, в пятки ушла.

— Чего делать-то? — спросил я.

— Вяжи этого негодяя! — приказал директор.

На счастье, в доме оказалась веревка, отец на этой веревке козу сюда вел; связал я Фусилану руки честь честью. Когда завязал последний узел, директор мне говорит:

— Подай-ка подложное письмо!

Я подал, вернее, в карман ему сунул, потому как он все еще держал Фусилана под прицелом, ружья не выпускал из рук. Мне показалось, что это уж вроде бы и ни к чему.

— И долго вы собираетесь в покупателя этого целиться?

— Сам не знаю, — сказал директор.

— Так опустите ружье.

— Да хорошо ли он связан?

— Для нас-то хорошо.

Директор решился наконец и опустил ружье. Стал он Фусилана расспрашивать, но тот ни на один вопрос не ответил.

— Должно быть, в школе плохо учился, — вставил я.

Фусилану это показалось больней, чем веревки, перетянувшие руки, он так и сверкнул глазами в мою сторону и даже плюнул, но в меня не попал.

— Погодите, вот я вам сейчас мишень повешу! — сказал я.

Директор не захотел слушать наши препирания, давай, говорит, деньги за проданный лес, да поскорее, чем раньше, мол, Фусилана в город доставлю, тем лучше. Но я не посоветовал деньги вместе с Фусиланом везти, хотя их уже немало у меня скопилось: езжайте пустым, говорю, как обыкновенный бедняк. Директор, слава богу, совета моего послушался, и повели мы с ним господина Яноша Фусилана к автомобилю-малютке двухместному. Втиснули туда нашего жулика, который был сейчас тише воды, ниже травы, рядом с ним директор сел и включил мотор.

— Гляди же, деньги мне сбереги! — сказал директор на прощанье, и с тем они укатили по лесной дороге.

Ну, думаю, сейчас первым делом надо помешать солдатам лес увезти. План-то у меня уж готов был, оставалось только им его выложить. Так я и сделал: бросился к ним на вырубку со всех ног, прибежал будто заполошный и, тяжело отдуваясь, как глашатаю вести великой положено, выпалил:

— Эй, быстро, быстро, выгружайте, что нагрузили, живее, прямо на землю вываливайте! Заводите моторы — и домой! Господин Фусилан уже укатил, за ним маленький автомобиль прислали, потому как в город король вот-вот пожалует! Всем солдатам приказ: быть на местах! Быстро, быстро сгружайте, не задерживайтесь, домой, домой!

Солдаты остолбенели. То на меня таращатся, то друг на друга. Наконец один заорал:

— Домой, пехтура!

Пошвыряли они тут бревна с грузовиков, моторы взревели, и покатили ребята в город порожняком.

Наконец-то я перевел дух и возблагодарил небеса за то, что целым и невредимым выпутался из нынешних треволнений. Пора было заняться ужином, себя и животных накормить. И вот тут меня пронял страх, потому как увидел я, что в складе моем хоть шаром покати, даже кукурузной муки одна миска осталась! Выходит, мамалыга тоже кланяться мне приказала! Я ведь с первых дней ноября обходился без хлеба, а дело уж к декабрю шло… Ну, отсыпал кукурузной муки половину, сварил и с горем пополам поужинал. Поев, еще раз все, что за день случилось, в уме перебрал, но и после того ко сну отойти никак не решался, томили меня дурные предчувствия. Особенно из-за денег тревожно было. Одна надежда на ружье оставалась. Сбегал к большому буку, достал ружье из тайника, хотя, по правде сказать, после того, как с дьяволами сражался во сне, я как-то с ружьем раздружился.

Ох и долгой показалась мне та бессонная ночь! О чем только не передумал в густой и глухой темноте, которой все не было конца, — да вот хоть о том, например, очень ли ждали апостолы сошествия духа святого. И если они ждали его так же сильно, как я ждал рассвета, то и заслужили, значит, все добрые слова, какие про них говорят.

Едва занялся рассвет, я уже был на ногах и первым делом деньги пересчитал. Было их ровнехонько столько, сколько и вчера вечером, не больше, но и не меньше. Сложил я их аккуратно и во внутренний карман, как овец в загон, поместил, еще и выход тоненькой проволочкой затянул. Потом взял ружье и пошел проведать свой скотный двор да поленницы обойти.

Везде я обнаружил самый распрекрасный порядок, как будто вчера мы тела господня причащались, а не вора ловили. На душе опять стало мирно-спокойно, так, что и ружье ни к чему. Отнес я его в тайник, и вовремя, потому как вскоре прибыли телеги, монахами нанятые, остаток дров увезти. Я им о вчерашнем ничего рассказывать не стал, а только очень просил передать настоятелю, что желаю ему благоденствовать как в этой жизни, так и в будущей, а Маркушу — чтобы судьба его повернулась на лучшее. Возчики, с дровами управившись, сели по обычаю закусить чем бог послал. И я среди них сел, глаз с их жующих ртов не свожу, такими глазами, бывало. Блоха на меня смотрела. Кое-кто угостил меня, и я чиниться не стал, у того, у другого кусочек принял; а сам думаю: ведь и завтра день будет, и послезавтра тоже… И тогда я сказал: ежели у кого еды сколько-нибудь останется, я эти остатки за деньги куплю, потому как у меня вся провизия кончилась. Они мне и отдали, что осталось, но денег не взяли, в наших краях за хлеб деньги берут, покуда он на корню стоит, а за сало — пока свиньей называется.

В тот день еще приезжали люди за лесом, я и у них тем же манером съестного наторговал. Словом, собралось его столько, что, если не слишком ремень распускать, так и две недели, пожалуй, продержишься. Разжился я, кроме того, двумя попонами и широким плащом-балахоном, но это уже за мои кровные.

Один возчик и на другой день собирался за дровами приехать; я его попросил напомнить моим отцу с матерью, что был у них сын, которого сговорили они на Харгиту лесным сторожем и которого Абелем звали.

К середине дня, как и всегда, на вырубке все затихло. К святым книгам что-то меня не тянуло, не было к ним доверия, и решил я просто побродить по бренной земле, иными словами, по лесной чащобе. Взял я с собой топорик, кликнул Блоху, запер дверь и отправился в путь.

Шли это мы с собакой ходко, и вспомнились мне, конечно, тыквы-бомбы, что лежат в лесу, прикрытые лапником, и две «бури» вспомнились, мной учиненные, от которых столько больших деревьев вырвало с корнем. Я решил, что долее мешкать не дело, пора порубить их на сажени, зима-то уже на носу, вот-вот нагрянет. И надумал пойти поглядеть, целы ль они и в каком, значит, виде.

Пришел — и тошно мне стало. Как попало валялись великаны деревья, из земли выкорчеванные. Рядом с ними полегли деревца поменьше, еще поменьше и совсем невинные, малюсенькие. Будто большая семья, человеком погубленная, да не похороненная.