Василий Гигевич - Полтергейст

• Название: Полтергейст
• Автор: Василий Гигевич
• Издательство: Юнацтва
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1992
• ISBN: 5-7880-0691-0

Белорусский прозаик Василь Гигевич в книге «Марсианское путешествие» повествует о необычных аспектах влияния научно-технического прогресса на судьбу человека и жизнь общества. Возможна ли жизнь общества под управлением искусственного интеллекта.

Контакт с внеземной цивилизацией — вот основной сюжет повести «Полтергейст» и романа «Помни о доме своем, грешник».

---

Невероятная, но правдивая история

в документах и фактах,

случившаяся в Березове,

расположенном недалеко от Житива.

Гамлет: Вы с ним говорили?

Горацио: Говорил,

Но он не отвечал, хотя однажды

Он поднял голову, и мне казалось,

Как будто он хотел заговорить;

Но в этот самый миг запел петух;

При этом звуке он метнулся быстро

И стал невидим.

Гамлет: Это очень странно.

Горацио: Как то, что я живу, принц…

В.Шекспир. «Гамлет, принц Датский»

Глава первая

Переполох и растерянность Любы Круговой.

Юзик возвращается домой и пытается восстановить порядок. Чрезвычайное происшествие, которое путает планы Юзика.

Теплым августовским вечером из березовской хаты как ошпаренная выскочила женщина лет сорока — без платка, в расстегнутом халате, открывавшем белизну незагоревших ног. Женщина была в мягких домашних тапочках, удобных для чистой хаты, а не для двора, где грязь и песок. Стремглав слетев с высоких бетонных ступеней веранды, она по асфальтовой дорожке бросилась к невысокой, в рост человека, металлической калитке, которая вела на улицу. Взявшись за щеколду, она вдруг сообразила, что в таком виде появляться на людях нельзя. Женщина остановилась, беспокойно и испуганно оглянулась назад, на хату.

Хата как хата. Таких много и в старой части Березова, и в новой: на высоком бетонном фундаменте, бревенчатая, одноэтажная, под шифером, обшитая досками, выкрашенная, как повелось, в два цвета: снизу, до окон, в красный, выше — в желто-золотистый. Большая веранда. Да и хата не маленькая: семь на восемь. Заезжие купцы за нее тысяч двадцать пять дали бы с ходу. Были и другие постройки: теплый хлев, поветь, баня. Хата стояла на высоком берегу реки Березы. Прямо со двора видны зеленый заливной луг, лес, синеющий за рекой. Небольшой, соток пять, огород при смекалистом хозяине мог бы давать неплохой приварок. Можно и теплицу смастерить.

Что еще нужно человеку? Живи да радуйся…

Слегка успокоившись, женщина отошла от калитки и стала медленно ходить по дорожке, бросая настороженный взгляд на хату, словно из нее мог выскочить тот, кто напугал ее до смерти. Женщина как будто хотела что-то предпринять и вместе с тем — боялась…

Так оно и было на самом деле.

…Уже когда прошла дрожь в теле, когда отдышалась, побродив по двору, только тогда отважилась Люба Круговая зайти в хату.

Тяжело вздохнула, словно в преисподнюю отправляясь, набрала в грудь воздуха, сжала губы и шагнула к бетонным ступенькам, которые вели к белым дверям веранды. Через веранду шла относительно смело — мимо белого кухонного стола, за которым Люба с Юзиком обедали летом, завтракали и ужинали, мимо белой газовой плиты, приютившейся у перегородки, за которой стоял котел парового отопления. Приоткрыла дверь хаты и, не переступая порога, настороженным взглядом окинула все, что с молодых лет, как вышла замуж, собственным трудом наживала: круглый полированный стол посреди комнаты, диван у стены, телевизор на тумбочке, горка с хрустальными рюмками и вазами — лет десять назад, когда был хрусталь в моде, Юзик принес их со стеклозавода. На окне белые синтетические шторы, на стенах — обои в цветочки.

Обстановка как надо, как у всех добрых людей. Пока Люба находилась во дворе, здесь ничего не изменилось, не сломалось, не разбилось. Только сейчас она решилась выдохнуть тот воздух, что набрала в грудь, поднимаясь по бетонным ступенькам.

Перевела дух. Подошла к белой двери, ведущей в чистую половину хаты — в зал… Открыла. Как на что-то греховное и запретное, взглянула туда. Все было прежним, привычным — нетронутым и чистым, словно в музее. Яркие ковры — один на полу, два на стенах. Прежде там висели бумажные коврики, продававшиеся на березовском базаре — белые лебеди, плавающие посреди голубого озера, а на берегу возвышался волшебный замок… Чудные все-таки были те ковры, ничего не скажешь. Но прошла на них мода, и березовцы, все до одного, обзавелись новыми: тяжеленными, одному не поднять, синтетическими, с чужими затейливыми узорами… Нынче их везде полно, а вот лет пятнадцать назад, когда на них, как и на хрусталь, сделалась мода и купить их было трудно, Любе пришлось всю ночь простоять у раймага, чтобы очередь не проворонить — три раза проводили перекличку, будто солдат на посту проверяли… На всю стену стояла отливающая лаком — смотрись, как в зеркало, хоть прическу делай, — та самая стенка, за которую Круговым пришлось продать троих боровов… Диван и мягкие кресла, казалось, так и ждали, когда же на них усядутся дорогие гости и, приняв чарку-другую, дружно, будто национальный гимн, затянут: «А я лягу-прылягу…» На стене, как и в любой березовской хате, семейные фотографии в голубой рамочке.

Бесшумно, словно воровка, прошла Люба к дверям спальни. Осторожно потянула блестящую ручку. Дверь отворилась. Люба заглядывала туда, как в преисподнюю, будто там веселились черти.

— Свят, свят, свят, — чужим голосом зашептала Люба.

Она не верила своим глазам.

На кровати все было перевернуто вверх дном. На той самой кровати, которую Юзик называл аэродромом. «Пойдем-ка, жена, на наш аэродром, полетаем», — говорил Юзик Любе, собираясь спать. И вот теперь с этого широченного аэродрома, на который ложись хоть вдоль, хоть поперек, одеяло и простыни были сброшены. На полу лежали две подушки, розовое покрывало. Переведя взгляд в сторону на любимые Юзиком фотообои — голубые морские волны с белой пеной в пыль разбивались о высоченные серые скалы, — Люба и вовсе потеряла дар речи, побледнела.

…На этот раз и трюмо.

Трюмо, стоявшее у стены, на тумбочке которого покоились духи и одеколоны, это самое трюмо лежало на полу. Зеркалом вниз. И — как ни странно — не разбилось, будто его кто-то бережно положил на пол…

«Свят, свят, свят», — повторял кто-то неведомый. Он же повернул Любу лицом к двери и сильно толкнул в спину — словно нечистая сила вынесла ее из хаты. Опомнилась Люба уже во дворе.

Трудно сказать, что предприняла бы она на сей раз, вероятнее всего выскочила бы на улицу, забыв обо всем, но у самой калитки столкнулась с мужем. Кинулась ему на грудь, чуть с ног не сбила.

— Что стряслось? Куда летишь, дорогая? — Юзик обхватил Любу за плечи, попытался заглянуть в испуганно остановившиеся глаза.

— Та-там, там… — заикаясь, Люба показала пальцем туда, где стояла хата. И больше ничего не могла промолвить.

— Что там? — Юзик все тряс Любу, обхватив ее полное тело. — Воры? Обокрали? Что там?

— Н-нет… Там нечистик завелся, — наконец-то выдохнула Люба, боясь даже себе самой признаться.

— Какой нечистик? Что ты мелешь, дорогуша? С ума спятила иль хватила лишнего? — Юзик говорил спокойно, только голос у него становился громче. И строже. Так бывало всегда, когда Юзик злился всерьез. Люба хорошо изучила эти нотки…

— Юзичек, я боюсь… Я ночевать дома не буду, — Люба называла мужа Юзичком не так часто и совсем в другой обстановке — когда в ночной темноте на широченном аэродроме они оставались вдвоем… — Ты только не оставляй меня одну, Юзичек!..

— Тьфу, едрит твою… — уже совсем сердито сплюнул Юзик. — Ты что, баба, рехнулась? Ты мне лучше скажи: поесть приготовила? Может, мне теперь в столовку плестись? — в голосе мужа Люба уловила знакомые металлические нотки, которых обычно остерегалась. Но сегодня, на удивление, именно эти металлические нотки действовали успокоительно. Будто стеной отгораживалась она от того неведомого и вероломного, что ворвалось в ее размеренную жизнь.

— Поесть… Да, приготовила, — лепетала Люба, заглядывая своими ожившими глазами в строгие глаза Юзика. — В холодильнике все стоит, только разогреть нужно.

— Тогда пошли в хату. Нечего мне мозги пудрить, — сказал Юзик и силой повернул Любу лицом к веранде.

Они направились к ступенькам. Но идти первой Люба не захотела. Первым шел Юзик. Как и положено мужчине, когда впереди — неизвестность.

Ужинать уселись, как обычно в такую пору, на веранде. Чтобы в хату грязь не носить. После смены Юзик сильно проголодался, а Любе еда в горло не лезла — не до еды… Поэтому Люба только подавала Юзику разогретый бульон, нарезанную и поджаренную, домашнего приготовления, колбасу, масло, чай. Глядя, как опустошаются тарелки, Люба постепенно успокаивалась.

Аппетит у Юзика был отменный, слава Богу, не жаловался никогда — за троих справлялся…

— Ну, рассказывай, дорогая, что там у тебя стряслось? — утолив голод, Юзик всегда становился мягким и добродушным, хоть ты погладь его. Вот и теперь, закурив «Приму», развалившись в кресле, он цепким неторопливым взглядом окинул фигуру Любы. — Может, твой нечистик еще из-под кровати не успел выползти, а? Сейчас проверочку устроим. И что тогда с тобой будем делать, если я его оттуда вытащу, а?..