Георгий Кублицкий - По материкам и океанам

• Название: По материкам и океанам
• Автор: Георгий Кублицкий
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детская проза
• Год: 1957

Из этой увлекательной книги популярного автора середины прошлого века вы узнаете о том, действительно ли аборигены съели Кука; как и кем были открыты Северный и Южный полюса; кто был прототипом героев «Двух капитанов» Каверина; как спасали экспедицию Нобиле и много ещё чего из истории путешествий и открытий…

---

Кропоткин чрезвычайно обрадовался находке.

— Эта берестяная карта совершенно правдоподобна, — убеждал он топографа Мошинского. — Мы вполне можем ей довериться и выбрать путь.

— Но, Петр Алексеевич, откуда же ваш эвенк знает картографию? — ворчал Мошинский.

— Любой эвенк заткнет нас с вами со всеми нашими инструментами за пояс умением ориентироваться на местности. Видите ветвистые линии? Это вот Витим, а это его приток Муя. К ней мы и выйдем.

— Решайте сами, — пожал плечами Мошинский.

В начале июля рабочие приисков проводили караван.

Только теперь, на четвертый год своей жизни и приключений в Сибири, Кропоткин понял по-настоящему, что такое тайга. Никакой тропы не было — лишь надломленные кое-где ветки да заплывшие смолой затески, сделанные топором. По ним проводник и вел караван.

Следов на мягком мху не оставалось, и всадник, замешкавшийся и отставший, полагался только на чутье лошади. Он бросал поводья, слезал с седла и плелся, держась за хвост коня, догонявшего караван.

Направление держали по компасу. Когда сквозь заросли и бурелом прорубаться топорами становилось невозможно, Кропоткин поворачивал к гольцам, покрытым то желтыми пятнами лишайников, то ослепительным снегом. Лошади скользили по осыпям, расцарапывали бока о бурелом. «В такой тайге не водятся даже животные и птицы, — записывает Кропоткин. — Слабый звук выстрела звучит чем-то чужим среди этого безмолвного царства каменных масс. Самая буря не в силах поднять здесь шум, и безмолвный ветер давит, теснит своим напором, беззвучно леденит кровь в жилах случайно забредшего сюда человека».

Медленно идет караван. Проводник часто останавливается, присматривается к деревьям, к гольцам, что-то бормочет. Двадцать лет назад он проходил здесь. Но тогда и он был помоложе и деревья пониже…

Кропоткин шагает за проводником, выламывая образцы горных пород, зарисовывая очертания гор. Поляков смотрит, нет ли птиц, нагибается к траве. Топограф ведет съемку пути, ворча на комаров и мошек. Он не очень верит, что каравану удастся пробраться в Читу. Конюхи тоже ворчат и даже поговаривают между собой о том, чтобы бросить все и идти к Витиму, а там на плоту спуститься к Лене.

Было еще ничего, пока держалась ясная погода. Но вот полили дожди: скользко, мокро, костер шипит; пока разожжешь — намучаешься. На гольцах ночевать было холодно, и поэтому палатки ставили обычно в падях, у речек.

В злополучный вечер лагерь разбили на береговом откосе. Далеко за полночь Кропоткин проснулся от криков:

— Спасайся! Тонем!

Он выскочил из палатки — и очутился по колено в воде.

— Братцы, провизию на гору! Без нее — смерть! Его едва расслышали. Речка — впрочем, это была уже не речка, а горный поток — шумела так, что только очень уставшие люди могли проспать до тех пор, пока вода не подмочила их ложе. Костер залило, было темно и жутко.

Скользя по глинистому откосу, Кропоткин поволок наверх тяжелую суму с сухарями. Тогда взялись за дело и оробевшие было конюхи. Едва сняли палатки, как чернильно-темные водовороты закружились на том месте, где стоял лагерь.

Прорвала ли где река плотину из древесных стволов — лесной завал, переполнились ли от дождей питающие ее болота — кто знает… Во всяком случае, замешкайся люди — и вода унесла бы провиант. А тогда — голодная смерть в тайге, где только эхо может подхватить крик о помощи.

Берестяная карта не обманула. Еще через несколько дней, особенно тяжелых потому, что и люди и лошади уже едва волочили ноги, а хребет упрямо тянулся вверх, караван вдруг оказался перед той самой долиной реки Муя, которая была нацарапана на карте.

Кропоткин едва верил глазам. Защищенный от холодных ветров мрачными Делюн-Уранским и Северо-Муйским хребтами, только что пересеченными экспедицией, внизу лежал радостный и светлый мир.

Зеленели луга. Густые заросли черемухи, березовые рощи, сосновые боры, полянки, голубые от цветущей полевой герани, пение птиц — все это казалось необычайным, почти сказочным после безмолвия и гнетущего однообразия тайги на хребтах.

Совсем был бы хорош для отдыха зеленый оазис, если бы не гнус и не беспокойство о том, что ждет экспедицию дальше, за хребтом, прикрывавшим Муйскую долину с юга.

А за этим хребтом, который Кропоткин назвал Южно-Муйским, началось огромное плоскогорье, омываемое Витимом и его притоками. Тут Кропоткин окончательно убедился в ошибке знаменитого немецкого натуралиста Гумбольдта, утверждавшего, будто все горы Азии тянутся с запада на восток или с севера на юг. Открытые Кропоткиным Делюн-Уранский, Северо-Муйский и Южно-Муйский хребты тянулись с юго-запада на северо-восток. Кроме того, тут стелились громадные плоскогорья, не обозначенные на картах Сибири и никак не вяжущиеся с теорией Гумбольдта. Теперь Кропоткин мог выступить о научно обоснованными предположениями по поводу действительного, а не мнимого, сочиненного в кабинетах, рельефа этой части Азии.

Осенью 1866 года по улицам Читы прошел караван лошадей, нагруженных вьюками с образцами камней, с чучелами птиц, с папками гербариев. Рядом шли загорелые, обросшие люди в таких стоптанных сапогах и таких рваных костюмах, какие можно было увидеть разве только на нищих, толпящихся у церковных дверей. И, уж конечно, ни один читинец не поверил бы, что разбойничьего вида бородач с ножом у пояса — это и есть молодой князь Кропоткин, который, по слухам, погиб где-то на севере, пробираясь с золотых приисков к Чите.

За Олекминско-Витимскую экспедицию — последнюю крупную экспедицию Кропоткина в Сибири — Географическое общество присудило ему золотую медаль. Выдвинутые молодым ученым теории вызвали такой интерес и одобрение, что он был избран секретарем отделения физической географии этого общества.

«Пять лет, проведенные мною в Сибири, были для меня настоящей школой изучения жизни и человеческого характера, — писал впоследствии Кропоткин. — Мои продолжительные путешествия на перекладных, на пароходах, в лодках, а главным образом верхом на лошади удивительно закалили мое здоровье. Путешествия научили меня также тому, как мало в действительности нужно человеку, когда он выходит из зачарованного круга условной цивилизации. С несколькими фунтами хлеба и маленьким запасом чая в переметных сумах, с котелком и топором у седла, с кошмой под седлом, чтобы покрыть ею постель из свеженарезанного листвяка, человек чувствует себя удивительно независимым даже среди неизвестных гор, густо поросших лесом или же покрытых глубоким снегом…»

Кропоткин прошел, проехал и проплыл в Сибири семьдесят тысяч километров — другими словами, проделал путь, почти равный двум путешествиям вокруг земного шара вблизи экватора.

После возвращения в Петербург бесстрашный путешественник и создатель теорий, выдвинувших его в ряды крупнейших географов мира, решил бросить науку ради борьбы с царизмом. Тогда царь лично распорядился заточить Кропоткина в каземат Петропавловской крепости, намереваясь сгноить его там. Но арестант дерзко бежал оттуда и до революции вынужден был жить вдали от родины.

Научные заслуги Кропоткина не ограничиваются тем, что он сделал в Сибири. Изучая, например, движение арктических льдов и направление течений, он теоретически открыл существование большого острова или архипелага к северу от Новой Земли и просил Русское географическое общество отправить туда экспедицию. Министерство финансов не дало для этого денег. А через два года в Арктику отправились австрийцы. Они достигли теоретически открытой Кропоткиным земли и дали ей имя Франца-Иосифа…

Но если бы даже после своих сибирских путешествий и сделанных во время их открытий Петр Алексеевич Кропоткин не совершил бы более ничего выдающегося, то и тогда его имя осталось бы украшением отечественной и мировой науки.

КУРС — ВОКРУГ СВЕТА

Книгу эту вы, конечно, знаете. Парусный корабль на ее обложке несется куда-то вдаль, обещая читателю встречи со штормами, стоянки у берегов чужих стран, знакомство с чудесами тропических морей и многое-многое другое…

Этой книге редко приходится отдыхать на библиотечной полке. Уже не одно поколение читателей наслаждается увлекательным повествованием о дальнем плавании русских моряков. «Фрегат Паллада» — горят золотые буквы на переплете книги, написанной почти сто лет назад Иваном Александровичем Гончаровым.

Живые впечатления, яркие картины природы, меткие зарисовки нравов различных народов пленяют читателя с первых глав «Фрегата Паллады», и не без сожаления перевертывает он последнюю страницу.

Вы, вероятно, уже читали, а если не читали, то непременно прочтите эту прекрасную книгу. Здесь мы не собираемся ее пересказывать, а лишь дополним описание путешествия, талантливо сделанное писателем, тем, что стало известно из неопубликованных писем, воспоминаний друзей, отчетов морского ведомства уже много лет спустя после выхода в свет «Фрегата Паллады». Коротко расскажем и о том, как создавалась сама книга.