Гаетан Суси - Лоскутный мандарин

• Название: Лоскутный мандарин
• Автор: Гаетан Суси
• Жанр: Контркультура

”Лоскутный мандарин” – новая книга канадского писателя Гаетана Суси, одного из лучших мастеров психологического романа. Нью-Йорк 20-х годов. Ксавье Мортанс, молодой эмигрант из Венгрии, работает подмастерьем в Гильдии Разрушителей и мечтает вернуться на родину, к любимой сестре Жюстин. Но однажды в его руки попадает загадочный ларец, который станет началом множества фантастических, немыслимых событий, встреч и превращений.

---

– Знаешь, – улыбнулась Пегги, – должна тебе признаться, что тоже была с тобой не до конца честной.

Классические сомнения перед тем, как продолжить.

– Тебе совсем не обязательно в этом признаваться. Я не имею права тебе лгать, это я знаю твердо. Но ты – ты можешь со мной лукавить, сколько тебе вздумается. Не все в жизни дорога с двусторонним движением. Я, например, ем свою морковку, но это вовсе не значит, что морковка в отместку должна съесть меня. Они долго вместе смеялись. Потом смех стих.

– Но, конечно, – сказал Ксавье, – если тебе хочется мне рассказать о твоем обмане – пожалуйста. Если только тебе от этого станет легче.

– Я тебе как-то говорила, что иногда работаю в букинистическом магазине, чтоб немного денег подзаработать. Это неправда. Я тебе соврала. Я и в самом деле иногда подрабатываю, только не

у букиниста, а в морге.

Они лежали бок о бок. Ксавье упер локоть в единственную подушку, счастливым обладателем которой являлся, и голову опустил себе на ладонь.

– Морг – такое же место, как и любое другое,- сказал он. – Там даже жить можно.

Пегги взяла в рот большой палец, как маленькая девочка, которой не хочется признаваться в своих проделках.

– Ну, и что же в этом плохого? – спросил Ксавье, начинавший уже волноваться.

Пегги отвернулась лицом к стене.

– Понимаешь, я там мертвецов перед похоронами гримирую.

Лазарь лежит в парке на траве, подложив руки под голову и сцепив пальцы. Он смотрит в небо, видит, как раскачиваются ветви самых высоких деревьев. Невыносимая боль любви. Как-то вечером после ужина он обнаружил девочку на обочине дороги. Она сидела за кустом на корточках, подняв юбку до пояса. Он шел туда, чтобы собрать свои инструменты и положить на тележку, а она его не заметила. Он замер как вкопанный. Он смотрел на чистую струйку, чуть золотившуюся в отсветах заходящего солнца, она была такая светлая и чистая, можно было подумать, что это вода отражается в зеркале. Земля пила из пенистой лужицы между ног девочки, маленькие капельки искорками отскакивали на стебельки травы. На следующий вечер все повторилось. И повторялось еще и еще, каждый день на протяжении целой недели. Лазарю казалось, что, спрятавшись за колесом тележки, он был в безопасности. Но однажды вечером, оправив опущенную юбку, она повернулась к нему лицом. Лазарь распластался на земле. Он клял все на свете сквозь стиснутые зубы. Девочка вернулась в свой трейлер, но перед тем, как затворить за собой дверь, проказливо хихикнула, от чего сердце Лазаря ушло в пятки. Ему тогда было двенадцать лет.

Потом он все ходил мимо того места неделями, но больше девочку не видел. Кто-то сказал, что она заболела. Она больше не выходила из трейлера. Когда тоска по ней становилась просто непереносимой, томила его так, что сердце в груди сжималось, когда он начинал испытывать физические страдания, подобные тем, когда мучают голод и жажда, когда ему хотелось умереть или завыть волком, Лазарь, убедившись в том, что отец его спит, снимал с себя всю одежду, вручая свое тело ночи, и карабкался на сосны и ели. Иногда он взбирался на самую вершину высокой сосны, сдирая с тела кожу, покрываясь тысячей синяков, мошонка его размером с грецкий орех и членик его, как носик у чайника, кровоточили, израненные стволом дерева, ветками и иглами. Потом полчаса или час он давал себя баюкать качавшейся кроне так близко к небу, что его лихорадочно горевшую плоть от ледяного света далеких звезд бил озноб.

И сегодня, двенадцать лет спустя, распростертый в парке на траве в перепачканной одежде, с безнадежно разбитым сердцем, он испытывал чувство такого же облегчения, сходного с глубоким обмороком, как будто после непереносимых страданий разом отмерли те нервы, что вызывали эти муки. Он потягивается. Щека горит. Пегги оцарапала его, как пантера. Неужели она и впрямь подумала, что он хочет ее ударить? Он ведь занес кулак для большей убедительности, чтоб она скорее поверила в искренность его чувств. Он бы никогда ее не ударил. Лазарь достает фляжку с выпивкой, собирается глотнуть, но передумывает. Вместо этого бросает кожаный мешочек в стоящее рядом дерево. Он думает о том, что никогда в жизни не касался женщины, в том смысле не касался, что никогда ни с кем не переспал, никогда ни одну женщину не ласкал с нежностью, даже не погладил. Он понимает всю тщету своих усилий, чувствует непреодолимую внутреннюю потребность разрушения, закипающую в крови. Теперь он знает, что ему еще осталось сделать, знает, куда ему нужно идти. Он проверяет для большей уверенности, лежит ли все еще в кармане гитарная струна. Потом отправляется в путь, чтоб решить эту проблему, все проблемы сразу решить – раз и навсегда.

Пегги прижалась щекой к лопатке Ксавье. Паренек уснул. Время от времени он постанывает, как, бывает, стонут детеныши зверей. Она слышит, как бьется его сердце – очень странным образом. Оно то ровно постукивает, как отлаженный мотор, то начинает сбиваться с ритма, как будто кто-то неуверенно бьет в барабан (нет, думает она, это похоже на далекие отзвуки грома приближающейся грозы в летнюю ночь); а потом оно вдруг начинает биться : с такой силой, как будто кто-то колотит кулаком в дверь. Она не знает, надо будить парнишку или нет. Ведь, если не раздеться перед сном, плохо спится.

Она шепчет ему на ухо:

– Ксавье, Ксав… – и мягко касается его плеча.

Парнишка спит как убитый. Ну, хорошо, пусть спит. Она встала в постели на колени. Так, по крайней мере, ей было проще снять с него галстук-бабочку. Еще она расстегнула ему воротничок, чтоб лучше дышалось. Потом начала расшнуровывать кроссовки.

Подручный тут же проснулся, от волнения у него даже дыхание перехватило. Он коснулся воротничка, понял, что пуговица расстегнута, и увидел, что Пегги расшнуровывает его кроссовки.

– Что ты делаешь? Какого лешего ты это делаешь?

И, соскочив с кровати, он быстро застегнул пуговицу на воротничке. Пегги рассмеялась.

– Господи Иисусе, да что же ты так разволновался? Тебе нечего бояться! Я только хотела, чтоб тебе было удобнее.

Внезапно смех ее стих. Никогда раньше она не видела на лице Ксавье такого выражения.

– Да что же это такое творится со всеми людьми в Америке? Сума вы, что ли, все здесь посходили?! Ты воспользовалась тем, что я сплю, чтоб меня догола раздеть? Тебе что, поиграть со мной захотелось в эти игры свинские, или что? Слиться со мной через краник мой маленький, как эти психи, соседи мои, что за стенкой живут, которые погрязли в пороке?

– Да что ты, Ксавье, я тебе честно говорю, по правде, я только хотела…

– Не хочу я, чтоб ты со мной больше разговаривала! Никогда больше не хочу говорить с тобой! Не хочу, чтоб ты меня когда-нибудь еще трогала! На что ты хотела посмотреть, а? А? Что ты хотела увидеть? Скажешь ты мне или нет? Нет, не хочу я тебя больше слушать, вообще никогда больше слушать тебя не хочу! Ты – злая колдунья, ты хотела дождаться, когда я засну, а потом разорвать меня на куски! Зачем ты повела меня на этот спектакль в мюзик-холл, можешь ты мне сказать? Ты знаешь что-то о моем отце, но скрываешь это от меня с той самой минуты, как мы с тобой встретились, и ты решила показать мне эту так называемую пантомиму, чтоб я сам все себе уяснил? А потом ты хотела раздеть меня, воспользовавшись тем, что я заснул, чтоб соединиться со мной через мой маленький краник и разорвать меня на куски, разбросать все члены мои и сделать так, чтоб я тоже стал лоскутным? Да?

– Ксавье, мне кажется, ты бредишь, ты не проснулся еще, ты все еще спишь, ты…

– Убирайся отсюда, ведьма проклятая! Чтоб духу твоего здесь больше не было! Мы будем жить вдвоем со Страпитчакудой, и больше нам вообще никто не нужен!

С этими словами он смахнул со стола чашку с горячим шоколадом, который Пегги даже не пригубила, и она со стуком упала на пол. Пегги хотела подойти к нему, даже руки развела в стороны, будто собиралась его обнять.

– Да что же это с тобой творится, Ксавье, дорогой мой, друг мой, Ксавье. С тобой что-то странное происходит. Проснись же, ты еще спишь.

– Я не сплю, я знаю, что говорю! Убирайся прочь! И не прикасайся больше ко мне!

Она вышла из комнаты в ужасе, в полном смятении чувств.

Оставшись в одиночестве, Ксавье снова расстегнул воротничок и все пуговицы на рубашке, в гневе сорвал с себя и кинул на пол планки собственного изготовления. Потом подошел к лягушачьему

ларцу.

– Страпитчакуда! Страпитчакуда!

Он с силой стал трясти ларец. Лягушка не просыпалась. Он со стуком захлопнул крышку ларца. Раздетый по пояс подручный стал ходить по комнате кругами, сжимая и разжимая кулаки, как больной аутизмом ребенок.

– Лоскутный, лоскутный, – повторял он снова и снова, нё в силах справиться с волнением. Разошелся шов. Выступила маленькая капелька крови.

Глава 2

Сокращая путь, Лазарь перелез через забор бойни; в этот момент Пегги села на кровать, измотанная, истерзанная, опустошенная, зажав три таблетки в ладони. Как ни крути, она была не в состоянии что бы то ни было понять. Слова подручного, их смысл были настолько же для нее загадочными, как если бы он говорил с ней на арамейском языке. Хоть она очень из-за этого страдала. Откуда у него взялись эти мрачные, эти ужасные подозрения в отношении нее? Пегги пыталась убедить себя в том, что скоро это недоразумение разрешится само собой.